Главная > Культура > Специфика выражения личностного начала в древнерусских памятниках XI —XIII вв.

Специфика выражения личностного начала в древнерусских памятниках XI —XIII вв.


5 мая 2015. Разместил: admin
Степина А. Н., Пятигорск

Особенности выражения личностного начала в древнерусских текстах XI XIII вв. определялись подчиненным положением художественной литературы по отношению к религии. Автор, чаще всего анонимный, должен был выразить в произведении не себя, а описать свой путь к Богу так, чтобы другие пошли по нему. «В человеческом творении прежде всего проявляется не личностное начало, а боговдохновенность или богосозданность», — отмечает Д. С. Лихачев [1. С.6]. Религиозные истины толковались на основе собственных знаний и с опорой на известные на Руси труды византийских, греческих, болгарских философов и богословов.

Поэтика произведений этого времени определялась, по мнению С. С. Аверинцева, «не столько позицией авторства, сколько авторитета. В памятниках киевского периода сильна была установка не на «личность» в смысле «индивидуальности», но лишь некое присущее лицу и делегируемое им через имя достоинство» [2. С.106]. Примером такого текста, в котором «имя «автора» есть «знак авторитета» [2. С.106], являются произведения, Климента Смолятича, Кирилла Туровского, игумена Моисея.

Уникальные в своем роде нравственно-назидательные тексты древнерусских философов и богословов были весьма популярны на Руси. Появлялось множество подражательных произведений. Однако целесообразно в данной статье обратиться лишь к тем, авторство которых не вызывает сомнения у исследователей-медиевистов.

«Послание» Климента Смолятича, киевского митрополита, книжника и философа, одного из авторитетных на Руси толкователей Священного писания, формально представляет собой ответное письмо некоему пресвитеру Фоме и князю Ростиславу Мстиславичу и включено в широкую богословскую дискуссию, что читается в самом тексте: «с радостию прочет пред многыми послухи и пред княземъ Изяславомъ» [3. С.282].

Из «Послания» следует, что Фома обвинил автора текста в увлечении языческой философией, в частности, высказываниями Гомера, Аристотеля и Платона: «а да оставль, азъ почитаемая писания, азъ писахъ от Омира, и от Аристоля, и от Платона…» [3. С.282], а также в тщеславии, в том, что «философ ся творя». В статье «Почему митрополита Климента Смолятича называли философом» Е. Э. Ганстрем высказывает предположение о том, что богослов был в какой то мере знаком с византийской грамотой, трудами античных мыслителей и даже, возможно, учился в Константинополе [4. С.21]. Большой популярностью в Древней Руси пользовался памятник византийской литературы «Хроника» Георгия Амартола, в котором также содержались сведения о древнегреческих философах (Сократе, Платоне, Аристотеле, Демокрите и др.). Вполне возможно, Климент был знаком с этим трудом.

Литературовед также поясняет, что слово «философия» употреблялось в более широком смысле, чем сейчас, означало «любовь к мудрости, размышлению, поиску знаний,.. а также в отдельных случаях смыкалось со словами «красноречие», «риторика» [4. С.25]. Смолятич же на Руси был знаменитым ритором. Очевидно, именно в этом качестве он упомянут и в Ипатьевской летописи: «…и бысть книжник и философь так, якоже в Руской земли не бяшеть» [5. Т.2. С.237]. Е. Э. Ганстрем в своем исследовании представляет восстановленный текст со вставками, добавленными позднейшим редактором, предположительно монахом Афанасием. «Послание» — единственный сохранившийся текст Климента Смолятича, который дошел в испорченном виде. Попытки восстановления текста были также предприняты Н. В. Понырко в книге «Эпистолярное наследие Древней Руси».

Авторитет богослова не подлежит сомнению еще и по той причине, что текст подписан «истолковано Афонасиемъ мнихомъ». В христианской традиции толкованию подлежали только авторитетные тексты. Очевидно, что церковный сан и блестящее образование богослова позволяли ему давать аллегорическую трактовку Священного писания, составлять о религиозном тексте собственное суждение. Несмотря на явный религиозно-назидательный характер «Послания», свойственного автору-проповеднику самоустранения от текста не происходит. Монолог Климента не лишен элементов самоописания. Очевидно, что имеющий авторитет богослов считает возможным обратиться к собственному духовному опыту, излагать свое понимание притчи Соломона, Книги Бытия.

На упрек же оппонента Климент отвечает: «Славишися, да, скажю ти сущихъ славы хотящихъ, иже прилагают домъ к дому, и села к селомъ, изгои же и сябры, и бърти, и пожни, ляда же и старины. От нихъ же окаянный Климъ зѢло свободенъ… откуду славити ми ся. Не бо ми, рече, мощно иного пути имѢти до церкви, кромѢ гроба» [3. С.282]. Открывает Климент собеседнику, что даже молится, чтобы избавиться от власти. Автор «Послания» рассказывает, что лишь «чюдеса Христова, хощу разумѢвати праведно и духовнѢ» [3. С.286]. Душу человека Климент аллегорически соотносит со златом или сребром с грязными примесями, которые очистит только огонь Божий. Он поясняет различие славы перед людьми и славы перед Богом и убеждает, что вторая — единственное, что имеет для него смысл. В аргументе содержится главный идейный пафос его текста.

«Послание» — одно из немногих, написанных в Киевский период древнерусской литературы произведений, обладающих ярко выраженным личностным началом. Даже при толковании Священного писания книжник проводит параллели с собственным жизненным опытом. Очевидно, что церковный авторитет и образование Климента Смолятича позволяли ему не только излагать и переписывать священные тексты, но и составлять о них собственное суждение. Подобное подчинение цели толкования защите авторской позиции в полемике говорит об углублении авторской интроспекции.

Большое внимание в «Притче о человеческой душе…» современника Климента Кирилла Туровского уделено необходимости покаяния как единственного пути спасения души. Автор вопрошает у предполагаемого слушателя: «Что есть древо животное? Того стебла многи и различны вѢтви — мнози бо, рече, образи покаяния: слезы, пост, молитва чиста, милостыни, смирение, вздыхания и прокая» [6. С.300].

В отличие от «Послания» Климента, «Притча…» представляет собой назидание в чистом виде, совершенно лишенное элементов самоописания. Текст имеет ярко выраженного адресата — слушателя, паству, к которой автор обращается, призывая «покаяньем толцѢмь в Божия двери» [6. С.302]. Если Климент отстаивает свою точку зрения путем аллегорического толкования писания, основанного на собственной духовной позиции, Кирилл неоднократно отмечает, что толкование им совершается «не от умышленья, но от святых книг. Да нѢст се мое слово, но бесѢда; несмь бо учитель, яко же они церковни и священнии мужи» [6. С.308], и далее — «то не воюйте, братье, на мою грубость, нелѢп образ писания поставляющи ми» [6. С.298].

Тексты Кирилла Туровского пользовались на Руси большой популярностью, многократно переписывались. Его именем подписывали свои работы многие книжники и монахи. Личность богослова как нельзя лучше иллюстрирует литературоведческое понятие авторитета, обозначенное в трудах С. С. Аверинцева: «Пока идеал литературы остается нормативным, авторство есть в некотором роде авторитет — но авторитет, оспаривающий другие, ему подобные, и оспариваемый ими, осознанно пребывающий в состоянии спора…» [2. С.122].

Весьма значимо, что в «Притче…» намечается подмена религиозного контекста проповеди политическим. Подобная подмена ярко представлена в «Поучении» Владимира Мономаха, что позволяет говорить о постепенном освобождении художественных текстов от теологии. В статье «Ораторское искусство Кирилла Туровского» И. П. Еремин делает предположение, что предостережение в «Притче о душе и теле» (слепце и хромце) адресовано современникам автора — ростовскому епископу Феодору и князю Андрею Боголюбскому (который действительно был хром): «Ничто же бо Богови тако любо, яко же не възноситися в санѢхъ, ничто же тако не мерзить ему, яко же самомнимая величава гордость о взятии сана не о БозѢ» [6. С.298 300]. В произведении Туровского дается характеристика взаимоотношения церковной и светской власти, а домовитый господин в данном случае — единая Русь, противостоящая натиску внешнего врага [7. С.50].

Иная идейно-тематическая основа у «Поучений», которые приписываются игумену новгородского Антониева монастыря Моисею. Это нравственно-назидательные обращения, адресованные простолюдинам, отличительной чертой которых является отсутствие прямых отсылок к Священному писанию. «Поучения» направлены против языческих пороков, которые должно искоренять каждому христианину: «жертву приносят бѢсомъ, и недугы лѢчать чарами и наузы; немощнаго бѢса, глаголемато Трясцю, прогонять нѢкыми писмены лживыми» [8. С.402].

Текст апеллирует не к религиозному авторитету, а к простой житейской мудрости, поднимает проблемы, актуальные для каждого человека. В «Поучениях» наблюдается явное подражание стилю торжественной проповеди (риторические вопросы и восклицания: «Окамени бо душу вашу Сатана!» [8. С.406], но с иным содержанием. Условно можно назвать произведение бытовой проповедью. Предполагаемый автор неоднократно обращается к читателю, ведет с ним своеобразный диалог: «Придете, вси мужи вкупѢ и жены, попови и людье, и мниси, и бѢлци, богати и убозни, домашнии и пришельци, сберитеся и послушайте мене, аще бо нѢсмь пастырь вашь, но не вѢдь откуду рещи» [8. С.402]. Причем автор обращается к адресатам не безлично, как было принято в проповедях, а от своего имени: «Увы мнѢ, увы мнѢ», «стужаю си», — восклицает он. Очевидно, намеренное употребление простых, понятных каждому, изобразительных фигур, в частности, сравнений: «Колико больше суть кони, колико ны вышии есть песъ, и коеждо бо от тѢхъ животныхъ видимъ, Ѣдъша или пивша, чересъ сыть не брегуть…» [8. С.400].

Ключевой темой текста, как и любого религиозного сочинения рассматриваемого периода, является покаяние — путь искупления греха, не совершения непотребных для христианина поступков: «Того же недуга Богъ не створи, нъ самъ в себе стваряеть недугъ безвременьнымь дѢяниемь и безмѢрьннымь, и самъ ся осужаеть на муку; аще ся не покаеть, ни въстягнеться от того» [8. С.400], «Горе крестьяномъ тако дѢющи, и мука горши поганыхъ, аще ся не остануть того и придуть на покаяние, то вѢкъ сь коротокъ, а мука долга и бес конца» [8. С.402]. Автор сопоставляет грехи с огнем, сжигающим плоть и уничтожающим душу. Пьяного Моисей сравнивает с языческим безгласным идолом, укрепляя тем самым аналогию греха и язычества. «Поучения» завершаются призывами автора к покаянию: «Аще же не покаетеся, ни останетеся таковаго творения, то мучими будете в бесконечныя вѢки в негасимомъ огни» [8. С.406].

Уникальным примером выражения личностного начала является «Послание» Якова-черноризца к князю Дмитрию Борисовичу. Черноризец Ияков — духовный отец князя, адресует своему чаду, по всей видимости, уже не первое послание. Из текста следует, что переписка велась ранее: «Написалъ еси покаянье свое, велми смирено и жалостно слышати…» [9. С.456], но сохранился лишь ее фрагмент.

В работе Н. В. Понырко отмечается, что адресат «Послания…» князь Дмитрий Ростовский вел жизнь, сходную со всеми власть имущими своего времени: «Жизнь князя Дмитрия Борисовича, как и большинства русских князей той эпохи, была наполнена грубым соперничеством с самыми близкими людьми из за княжеских владений. Он отнимал Белозерский удел у своего двоюродного брата Михаила,.. он враждовал с родным братом Константином, когда они вдвоем правили в Ростове… В предпоследний год жизни князь Дмитрий Борисович принял участие в выступлении против великого князя владимирского Дмитрия Александровича» [10. С.195 196]. Очевидно, в этом и исповедуется князь наставнику. Ияков же на правах духовника изобличает неправедные поступки князя, игнорируя высокое положение подопечного. Черноризец не только исповедует его на расстоянии, но пытается обрадовать, указать на благость и необходимость его смиренной исповеди: «…рече господь о покаяньи единого человѢка: «Вси ангели радуются на небесехъ» [9. С.456].

В тексте также упоминается, что князь исповедуется не только перед Господом, но просит прощения у самого черноризца, вероятно, за прежние обиды. Яков с охотой прощает его, в свою очередь, исповедуется перед князем в ответ, показывая пример праведного поведения: «Яко молишися богу — остави ми, якоже оставихъ, благорасуденъ буди…» [9. С.458]. И хотя непосредственно в тексте «Послания» исповедь не совершается, она остается за его пределами и принадлежит князю, есть ее завершение — отпущение греха, которое дает исповедующемуся Ияков: «Простить тя господь Иисусъ, всего мира грѢхи вземъ, от тайныхъ твоих очистить тя» [9. С.456]. Заключительная часть «Послания» представляет собой пространную проповедь, обращенную к Дмитрию Борисовичу, в которой явно отмечается, что «Имя бо велико не введеть во царство небесное» [9. С.462].

В текстах, написанных в традиционном для Киевского периода назидательном ключе, доминантным является проповеднический пафос. Именно посредством проповеди автор выражает себя, собственное отношение к Богу и людям. Отмечается постепенное усиление личностного начала в религиозных текстах, преломлением христианских истин сквозь призму авторского жизненного опыта.


Литература


1. Памятники литературы Древней Руси. XI — начало XII в. / Вступит. статья Д. С. Лихачева. — М., 1978.

2. Аверинцев С. С. Авторство и авторитет // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. — М., 1994.

3. Послание Климента Смолятича // Памятники литературы Древней Руси. XII век. — М., 1980.

4. Ганстрем Е. Э. Почему митрополита Климента Смолятича называли «философом» // Труды отдела древнерусской литературы. — М. Л., 1970. — Т. ХХV.

5. Полное собрание русских летописей. — Т.2. — Ипатьевская летопись. — Петроград, 1923. — 320 с.

6. Из «Притч» и «Слов» Кирилла Туровского // Памятники литературы Древней Руси. XII век. — М., 1980.

7. Еремин И. П. Ораторское искусство Кирилла Туровского // Труды отдела древнерусской литературы. — М. Л., 1962. — Т. XVIII.

8. Поучения к простой чади // Памятники литературы Древней Руси. XII век. — М., 1980.

9. Послание Якова-черноризца к князю Дмитрию Борисовичу // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. — М., 1981.

10. Понырко Н. В. Эпистолярное наследие Древней Руси ХI-ХIII вв. (исследования, тексты, переводы). — СПб., 1992.





Источник:
Степина А. Н. Специфика выражения личностного начала в древнерусских памятниках XI XIII вв. // Народы Кавказа: история, этнология, культура. К 60-летию со дня рождения В. С. Уарзиати. Материалы всероссийской научной конференции с международным участием. ФГБОУ ВПО СОГУ им. К.Л. Хетагурова; ФГБУН СОИГСИ ВНЦ РАН и РСО-А. – Владикавказ: ИПЦ СОИГСИ ВНЦ РАН и РСО-А, 2014. – 294 с.


Об авторе:
Степина Алена Николаевна — преподаватель кафедры русского языка и риторики ПГЛУ, кандидат филологических наук (г. Пятигорск)

Вернуться назад