К вопросу о конфессиональной ситуации на Северном Кавказе в конце XX - начале XXI вв.
28 сентября 2013. Разместил: admin
М. И. Дзайнукова
Процесс дезинтеграции единого постсоветского пространства в начале 90-х гг. прошлого века и возникшая вслед за этим реальная угроза распада современной России делают актуальным обращение к одному из факторов политической нестабильности в северокавказском регионе — конфессиональному. Между тем религиозный фактор сыграл важную роль в становлении социально-культурного облика народов Северного Кавказа, в котором подавляющее большинство представлено исповедующими ислам. «Православным меньшинством» в регионе обозначены православные христиане в лице русского, в том числе казачьего населения, основной части осетин и моздокских кабардинцев (около 5 тыс.) [1, 3].Сегодня на Северном Кавказе мы видим самое активное и вместе с тем противоречивое проявление мусульманской религии как политической силы, влияющей на процессы этнической консолидации и дезинтеграции, оказывающей огромное воздействие на ситуацию не только в регионе, но и на всю страну в целом. Исламский фактор включает в себя не только религию и мусульманский образ жизни, но и так называемый радикальный ислам, т. е. политический ислам, уходящий своими корнями также в глубокую историю. В этой связи нам представляются интересными этнические и религиозные процессы, а также характер православно-мусульманского взаимодействия в северокавказском регионе на рубеже XX и XXI вв.
Полиэтничность и поликонфессиональность Северного Кавказа, как известно, придает региону предрасположенность к повышенной конфликтогенности (Из 170 российских этносов здесь проживает более 100, считающих себя приверженцами разных религий и верований.).
Радикальный ислам, переплетенный с ярко выраженными явлениями национализма и сепаратизма, возобладал в ряде регионов Северного Кавказа в период 90-х гг. прошлого века. Процессы исламизации общества, получившие новое развитие в этот период в республиках Северного Кавказа, наиболее политизировались в Дагестане, Чечне и Кабардино-Балкарии. Видный российский религиовед Л. С. Васильев отмечает: «Спецификой ислама было слияние духовного и светского начал, политической администрации и религиозной власти. Это слияние светского и духовного начал в единое целое способствовало абсолютизации религиозного авторитета, с одной стороны, и снижению значения административно- бюрократической иерархии — с другой» [2, с. 170-171]. Таким образом, современной России впервые пришлось столкнуться с такой новой политической силой, радикальный ислам, ставшей серьезным испытанием на прочность. «Две чеченские войны не только форсировали этот процесс, но и сделали конфессиональные различия между русскими и чеченцами фактором обособленности и отторжения двух народов» [3, с. 124].
В 1992-1993 гг. новое руководство Чечни во главе с Д. Дудаевым обратилось к исламу как к средству политической борьбы, орудию давления и критики политических противников. «Толчком к бурной исламизации стало объявление сепаратистской Ичкерией джихада России» [4]. Общественное мнение постепенно склонялось к тому, что «религия должна определять все сферы общественной жизни» (так считали 60% респондентов-чеченцев в 1997 г.) [5, с. 437-438]. Причем в период первой чеченской войны четко выявилось двоякое проявление ислама — как фактора этнокультурного самосознания, идеологии сопротивления и как инструмента политики. Исламизации способствовали президентские выборы в Чечне в 1997 г. (все кандидаты вели кампанию под лозунгом установления «исламского порядка»).
Одна из причин возникновения радикальных исламских идей в России была связана также с состоянием исламского образования. Антирелигиозная пропаганда в СССР привела к тому, что формирование религиозного сознания мусульман оказалось в руках малограмотных «знатоков» ислама. «Подпольно действовали «неофициальные мечети», «домашние» школы по изучению Корана. Доморощенные «наставники» внедряли в сознание людей переосмысленные в исламском духе народные представления и домыслы» [5, с. 462].
В 90-х гг. наблюдался резкий всплеск интереса к исламу и мусульманской культуре. В частности, в Дагестане были созданы и действовали мусульманские благотворительные, просветительские, общественно-политические организации, часть которых активно ставила вопрос о замене светского законодательства шариатским. В этом их активно поддерживали действовавшие до конца 1999 г. филиалы таких исламских организаций, как Международная исламская организация «Спасение» (МИОС), «Беневоленс Интернешнл Фаундейшн» (БИФ), «Джамаат Ихья Ат-Турас Аль-Ислами», «Аль-Хайрия», «Аль-Харамейн», «Катар» и др., финансируемых и направляемых Саудовской Аравией, Пакистаном, Кувейтом [6, с. 163]. Причем, острую нехватку профессионально подготовленных мусульманских преподавателей решали в странах Арабского Востока, откуда «ученики» возвращались адептами радикальных течений ислама.
Политическое противостояние Федерального центра и Чечни, и особенно первая военная кампания 1994-1996 гг. способствовали усугублению ситуации, что привело к легализации ваххабизма. После приостановления военных действий в августе 1996 г. начался бурный процесс формирования исламского государства в Чечне. В 1997 г. были расформированы светские суды, их заменили шариатские: был введен Уголовный Кодекс шариат, фактически являвшийся переводом с Судана. В Грозном открылся Исламистский молодежный центр, который стал организационным оплотом и резервом экстремистов. Ислам был провозглашен государственной религией. Ключевые позиции в Чечне заняли полевые командиры, называвшие себя сторонниками «истинного ислама», часть из них вошла в правительство. В Чеченской армии появились исламские воинские формирования. В рамках национальной гвардии была образована «исламская гвардия», были сформированы два полка «исламской безопасности». Был образован Верховный шариатский суд, который сразу поставил себя над чеченским парламентом.
Переломным моментом в процессе исламизации Чечни, по мнению известного ученого-религиоведа Вахита Акаева, является образование Шуры. «Итогом развития религиозно-политического процесса в Чечне следует рассматривать введение 3 февраля 1999 г. А. Масхадовым шариатского правления в Чечне, образования Шуры как высшего религиозно-политического органа власти, что произошло вопреки общественному мнению. Этот факт делегитимизировал ичкерийскую власть и создал предпосылки активизации религиозно-политического экстремизма ваххабитских джамаатов и их покровителей» [7].
Итогом этой политики стало вторжение боевиков-исламистов из Чечни в Дагестан в августе 1999 г. с целью создания исламского государства, который вверг Чечню и чеченцев в новую трагедию. На подавление антигосударственного мятежа были использованы федеральные войска, разгромившие не только религиозных радикалов, но и наносившие ракетно-бомбовые удары по селениям, в ходе которых гибли мирные жители, не имевшие никакого отношения к террористам и религиозным экстремистам: «Деяния экстремистов, террористов и сил, их подавлявших, демонстрировали насилие, неоправданную жестокость, что явилось наглядным показателем того, как в нашем обществе значительно понизился порог гуманизма и человечности» [7].
В самом Дагестане было совершено немало терактов исламскими экстремистами, которые оправдывали свои действия исламскими концепциями, а их поддержка из-за рубежа во многом объяснялась «исламской солидарностью» с борцами против неверных.
Однако попытка создания исламского государства натолкнулась, в первую очередь, не столько на сопротивление Москвы, сколько на неприятие этой идеи в самом чеченском обществе, в котором наибольшей популярностью пользовался традиционный ислам, а ваххабизм представлял собой привнесенную извне и искусственно насаждаемую идеологию, не являющейся исторически сложившейся основой веры на Северном Кавказе. «... По политическому содержанию ваххабизма сегодня нет единодушия не только среди верующих, но и главных муфтиев России, естественно, и среди ученых. Среди российских мусульман распространенным является мнение, что саудовский ваххабизм есть ересь, отрицающая традиционную религию отцов, проповедующая нетерпимость и попирающая сложившие национальные религиозные традиции в непохожих странах» [4, 8].
Ведущие западные страны не только не препятствовали этим процессам в России, но оказывали всяческую поддержку мусульманским лидерам, для которых были характерны практически «открытая пропаганда панисламистких идей объединения всех мусульман региона для вытеснения России с Северного Кавказа, создания в северокавказском регионе исламского государства с шариатской формой правления» [9, с. 257].
В июле 1999 г. в Грозном состоялся конгресс мусульман Северного Кавказа. В итоговом заявлении-обращении участников конгресса к лидерам Чечни, Ингушетии и Дагестана говорилось о необходимости «объявить все экстремистские течения вне закона, установить контроль над всеми исламскими учебными заведениями, средствами массовой информации во избежание проникновения ваххабитской идеологии в общество» [10]. После конгресса президент Ингушетии Р. Аушев подписал указ о запрете ваххабизма в республике, а в сентябре 1999 г. после разгрома ваххабитских джамаатов в селениях Карамахи и Чабанмахи парламент Дагестана принял закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан» [10]. Политическими последствиями принятия этого закона стал уход ваххабитских джамаатов в подполье, что практически исключало какую-либо возможность влияния и контроля извне. При этом в Дагестане в конце XX в. по разным сведениям насчитывалось до 5 тысяч ваххабитов, которые именуют себя «исламистами» [11, с. 54-58].
В конце XX в. в России наблюдалась существенная динамика исламского религиозного развития. Так, в период с 1991-1999 гг. количество духовных управлений мусульман в стране выросло с 2 до 51, общин — 868 до 2907, исламских духовных учебных заведений — с 0 до 114 [12, с. 205]. Но, более выраженной особенностью исламизации на Северном Кавказе была идейная направленность на национальный суверенитет. Это дало возможность прикрыть, особенно на первых порах, экстремистские, радикальные требования фундаменталистов формой «национального возрождения», «национальной независимости», принявшей откровенно агрессивную антирусскую направленность. Безусловно, этому способствовала слабая политика федерального центра по вопросу упрочения национально- государственного единства. В настоящее время мнения ученых по вопросу первой чеченской войны разнятся от поражения Москвы до добровольной сдачи. Справедливым представляется мнение специалистов-религиоведов И. В. Журавлева, С. А. Мелькова и Л. И. Шершнева: «И первая (1994-1996 гг.) и вторая (1999 г.- по настоящее время) чеченские войны по своему характеру для российской стороны были освободительными, но цели своей не достигли ввиду предательства (генерал Лебедь и др.), бездарности политического руководства и генералитета, небоеспособности Вооруженных сил, неадекватности поведения и восприятия ими ситуации... » [13, с. 300].
В XXI в. ситуация в Чечне коренным образом изменилась в связи со сменой политической элиты как в Центре, так и в Чечне. Характер военных кампаний в Чечне приобрел статус контртеррористических, что дало определенные результаты. Очаги сопротивления ваххабизма были подавлены жестким применением федеральным правительством и их союзниками в республиках военной силы. При этом произошло заметное сближение «традиционных» мусульманских священнослужителей с властью.
О несовместимости ислама и терроризма российские мусульмане заявили незадолго до событий 11 сентября 2001 г. в США. В Заявлении Координационного центра мусульман Северного Кавказа (КЦМСК) от 17 августа 2001 г., подписанного Председателем КЦМСК. муфтием Ингушетии Мухаммад-хаджи Албогачиевым, муфтием Дагестана Ахмад-хаджи Абдулаесвым, муфтием Чечни Ахмад-хаджи Шамаевым, муфтием Северной Осетии-Алания Дзанхот-хаджи Хекилаевым, муфтием Карачаево-Черкесии и Ставрополья Исамил-хаджи Бердыевым и муфтием Кабардино-Балкарии Шафиг-хаджи Пшихачевым говорится, что «ислам не совместим с экстремизмом... Лучшим же средством борьбы с экстремистами, выступающими от имени Ислама, является просвещение, доведение до каждого истинных основ своей веры». В Заявлении также указывается о попытках «обелить такое течение, как ваххабизм, что не способствует стабилизации обстановки как в Северокавказском регионе, так и в России» [10].
Следует отметить о том, что некоторая смена элит при сохраняющейся общей кризисной ситуации еще не означает решения вопроса политического ислама. Смена элит позволила России сохранить территориальную целостность, но спровоцировала ускорение латентных процессов трансформации антироссийского подполья, во многом позволив ему встроиться в систему власти на более выгодных условиях.
В настоящее время идеология ваххабизма распространилась по всем республикам Северного Кавказа и угроза террористической активности не снята с повестки дня. Сторонники этого учения действуют все более конспиративно и изощренно, а экстремистские взгляды в их среде возобладали над умеренными представлениями. Следует отметить, что на фоне радикального ислама так называемый традиционный ислам в ходе противостояния с ваххабизмом сам политизировался.
Результаты опроса, проведенного информационным агентством Caucasus Times среди двух тысяч жителей Северокавказского региона, свидетельствуют как о значительном влиянии ислама на население, так и о серьезных различиях между отдельными северокавказскими республиками в уровне приверженности населения исламским ценностям. 62% опрошенных считают, что религия играет «большую» роль в их жизни. При этом в Чечне — 81%, в Кабардино-Балкарии — 42%, в Ингушетии — 68% [14]. Кроме того, результаты исследования показали, что количество людей, сочувствующих исламским радикалам или разделяющих их взгляды на Северном Кавказе, достаточно велико. Костяк этой группы составляют молодые люди в возрасте от 20 до 25 лет. Это те, кто не участвуют в «джихаде», не находятся в контакте с радикальными группами, но в определенных условиях готовы оказывать помощь вооруженному подполью. По данным Caucasus Times, в Кабардино-Балкарии число тех, кто восприимчив к радикальным исламским идеям около 39% молодежи; в Чечне — 33%, в Ингушетии — около 30%. В Дагестане исследователям не удалось получить достоверных данных, что обусловлено страхом населения перед силовиками, проявляющими повышенный интерес к сочувствующим догмам радикального ислама [14].
Эксперты сходятся в том, что основную роль в исламизации Северного Кавказа играют два фактора. Во-первых, в отдельных республиках происходит насаждение исламских норм «сверху». В Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, наоборот, республиканские власти стараются полностью отстраняться от исламских традиций, делая упор на светское правление.
Второй немаловажной причиной стала слабость органов государственной власти на местах. В Центре Карнеги считают: «Это поиск исламской альтернативы в условиях, когда все недовольны политикой властей, когда российские законы не работают вообще. Естественно, идет апелляция к религиозной традиции. Законы шариата, между прочим, работают — худо-бедно, но работают все больше и больше» [14].
Полученные исследователями данные рисуют противоречивую картину роли ислама в Северокавказском регионе. Они свидетельствуют как о значительном влиянии ислама на население, так и о серьезных различиях между отдельными северокавказскими республиками в уровне приверженности населения исламским ценностям. Это противоречие эксперты объясняют различной внутренней политикой руководителей, с одной стороны, Ингушетии и Чечни, а с другой — «светских» КБР и КЧР.
Согласно Всероссийской переписи населения 2002 г., численность традиционно исповедовавших ислам народов Российской Федерации составила 14,5 млн. человек, или около 10% населения [6, 15]. Крупнейшими «мусульманскими» народами России, по данным означенной переписи, являются татары (5570 тыс.), башкиры (1674 тыс.), чеченцы (1361 тыс.), аварцы (814 тыс.), казахи (655 тыс.), кабардинцы (520 тыс.), даргинцы (510 тыс.), кумыки (432 тыс.) и ингуши (412 тыс.) [16, с. 974-982].
По результатам означенной переписи общая численность народов мусульманской культуры с 1989 по 2002 гг. возросла на 21,6%, при этом динамика для разных народов была неодинакова. Если численность самого крупного мусульманского народа России — татар (казанских, астраханских, сибирских) возросла лишь на 0,9%, то численность чеченцев возросла на 51,4%, ингушей — на 91,6%. Существенный рост наблюдался у народов Дагестана: лезгин стало больше на 60,3% (412 тыс. чел.), кумыков — на 52,7%, аварцев — на 49,6%, лакцев — на 47,2% (156 тыс. чел.), даргинцев — на 44.4%, табасаран — на 40,4% (при общей численности 132 тыс. чел.). Выросла численность таких северокавказских народов, как: балкарцы — на 38,5% (108 тыс. чел.), кабардинцы — на 34,7%, ногайцы — на 23% (91 тыс. чел.), черкесы — на 19,6% (61 тыс. чел.), абазины — на 15,2% (38 тыс. чел.) [17, с. 336].
Этнические мусульмане, согласно переписи 2002 г., составляют большинство населения в семи субъектах Российской Федерации: в Ингушетии (98%), в Чечне (96%). в Дагестане (94%), в Кабардино-Балкарии (70%), в Карачаево-Черкесии (63%), в Башкирии (54,5%), в Татарстане (54%). Значительное их число проживает в Адыгее (21%), Астраханской области (26%) [с. 16, 974-982].
Самый многочисленный мусульманский народ Северного Кавказа — чеченцы (1,36 млн.) [11, 15].
На Северном Кавказе насчитывается 7 духовных управлений мусульман (Дагестана, Чечни, Ингушетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Ставропольского края, Адыгеи и Краснодарского края), действующих автономно, вне единого управления.
В настоящее время в регионе функционируют 16 исламских вузов, из которых 13 в Республике Дагестан, по одному в Чечне, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии. Дагестан традиционно сохраняет за собой роль центра исламского образования на Северном Кавказе: кроме 13 мусульманских вузов здесь активно действуют 278 примечетских школ (мектабе) и 132 медресе [18, с. 68-69].
С 1998 г. действует Координационный центр мусульман Северного Кавказа, являющийся консультативной структурой равных по правам Духовных управлений, объединяет около 1000 общин. В настоящее время в регионе зарегистрирована 961 мусульманская религиозная организация (которые распределены неравномерно: более 597 организаций действуют в Дагестане, в Карачаево-Черкесии — 103. в Кабардино-Балкарии — 99, в Чеченской Республике — 29, в Адыгее и Ингушетии — по 16, в РСО-А - 11 [19, с. 46-51]).
Из мировых религий ислам получил наибольшее распространение в среде коренных северокавказских народов, за исключением большинства осетин и немно гочисленных горских евреев. Все они традиционно идентифицируются как мусульманские. Мусульмане Северного Кавказа традиционно исповедуют ислам суннитского направления шафиитского и ханифитского толков (мазхабов), считающиеся лояльными и гибкими по отношению к этническому фактору и обычному праву. Для Дагестана, Чечни и Ингушетии традиционным выступает суфийский ислам в форме кадирийского, накшбандийского и с начала XX в. — шазилийского (Дагестан) орденов (тарикатов). Лидеры кадирийского тариката сыграли активную роль в двух чеченских войнах, поддерживая Д. Дудаева и А. Масхадова.
Для западной и центральной частей региона (Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Республика Северная Осетия-Алания, Адыгея), где проживают адыгейцы, кабардинцы, черкесы, карачаевцы, балкарцы, осетины, а также для кумыков и ногайцев, проживающих в центральной и восточной частях Северного Кавказа, традиционным является суннитский ислам ханифитского толка. В южной части Дагестана, граничащей с Азербайджаном, есть также шииты (азербайджанцы, лезгины). Необходимо отметить, что процесс исламизации Кавказского региона продолжается до сих пор. Это оказывает существенное влияние на политические процессы в регионе. Среди черкесских народов ваххабизм получил наименьшее распространение. Однако и в этом относительно спокойном регионе ислам начинает радикализироваться. Наиболее радикальным крылом ваххабитского движения в Кабардино-Балкарии считается джамаат «Ярмук», члены которого неоднократно нападали на сотрудников правоохранительных органов и устраивали теракты — самый громкий нападение 14 декабря 2004 г. на здание Федеральной службы наркоконтроля в г. Нальчик.
Ситуация с возрождение христианского православия заметно отличалась от исламского в указанный период на Северном Кавказе. Во-первых, сопротивляемость ислама атеизму была более энергична и глубока по сравнению с христианством. В Чечено-Ингушетии, Дагестане, Кабардино-Балкарии мусульманские праздники Ураза-байрам, Курбан-байрам и др. отмечались практически повсеместно. Во-вторых, ислам в России является религией национальных меньшинств, т. е. это было средство их самосохранения и выживания, элемент этнического самосознания и самоидентификации. Ислам в советский период оставался частью религиозного наследия, признанного в качестве культурного и духовного достояния народов, и существовал в латентной форме. В-третьих, к возрождению ислама в России причастны зарубежные мусульманские государства.
Что касается православия, то только на волне либерализации общественной жизни и с началом перестройки с 1987 г. началась передача РПЦ отдельных храмов и монастырей. С этого времени Церковь получила право свободной богослужебной. миссионерской, духовно-просветительской, благотворительной и издательской деятельности. По сути, ислам и христианство на Северном Кавказе в начале 90-х гг. оказались в разных условиях. Как уже было отмечено выше, исповедующие христианство в северокавказских республиках, за исключением Северной Осетии, являются «меньшинством».
«В 90-е гг. в регионе наблюдалось нетерпимое отношение со стороны радикальных исламистов не только к представителям других течений и направлений в исламе, но и к лицам неисповедующим никакой религии, а также исповедующим другие религиозные взгляды, в том числе, и православие. В частности в Чеченской республике разрушались и осквернялись христианские храмы. С региона начался массовый отток русскоязычного населения, особенно существенный для Чечни — порядка 250 тыс. чел.». В целом в рассматриваемый период численность русских в республиках Северного Кавказа уменьшилась — на 364 тыс. чел., или почти на 27% - с 1360 до 996 тыс. чел. [16, с. 358, 369, 394, 440].
За время двух чеченских войн погибло несколько десятков тысяч русских людей. Многие из них были убиты из-за принадлежности к православию. Достоянием общественности стал ряд громких убийств настоятелей церквей в станицах Ассиновская, Орджоникидзевская и мученический подвиг солдата Евгения Родионова, которого Сербская Православная Церковь канонизировала.
В настоящее время в Чечне и Ингушетии восстанавливаются храмы, строятся новые. Не случайно экс-руководители этих республик Алу Алханов и Мурат Зязиков является кавалерами ордена Сергия Радонежского Русской православной церкви. Но без прихожан церковный организм существовать не сможет, и никакое строительство новых церковных зданий ситуации не изменит, как и вручение церковных орденов руководителям северокавказских республик.
Сокращение русского населения в кавказских республиках, исход из региона наиболее активной его части (особенно молодежи) — создают неблагоприятную почву для существования в будущем православия на Северном Кавказе. Так, по сообщениям прессы, русских в Ингушетии осталось менее 2%, в Дагестане около 6%, а в столице Северной Осетии русская община за последнее десятилетие уменьшилось с 50% до 30%. В КЧР каждая третья русская семья желает покинуть эту республику [20]. Между тем в современной России, по всей видимости, только одна социальная прослойка может начать реальный процесс возвращения на Кавказ (вслед за отдельными священниками) — это казаки.
Толерантное отношение к другим религиям, исторически свойственно населению многих кавказских регионов. Иудаизм и мусульманство разных течений исторически соседствовали в Дагестане, православное христианство и мусульманство мирно уживались в Осетии и в Кабарде.
Избрание нового патриарха Кирилла привело к оживлению диалога между церковью и обществом. В частности проблемы роли и перспектив православия на Северном Кавказе получили новое развитие. Решением Священного Синода 22 марта 2011 г. образованы новые епархии Русской Православной Церкви на Северном Кавказе: Пятигорская и Черкесская епархия (включающая приходы Минераловодского, Предгорного и Кировского районов Ставропольского края, а также республик Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии); Владикавказская и Махачкалинская епархия (включающая приходы республик Северной Осетии- Алании, Дагестана, Ингушетии и Чечни).
События на Северном Кавказе дают нам достаточно оснований утверждать: христианство и ислам не только не являются объективной основой возникших конфликтов, но напротив сыграли немалую роль в их урегулировании. Отношения между Русской Православной Церковью и традиционным исламом можно назвать конструктивными, оказавшими огромное влияние на стабилизацию ситуации в отдельных регионах и на Северном Кавказе в целом.
Организованный в 1998 г. Межрелигиозный совет России (МСР). учредителями которого выступили РПЦ, Совет муфтиев РФ, Центральное духовное управление мусульман РФ и европейских стран СНГ и др. продемонстрировали совместную позицию по злободневным вопросам. Так, за последние годы МСР поддержал Свод нравственных принципов и правил в хозяйствовании, подготовленный в Московском патриархате (2004 г.), высказался за ограничение игорного бизнеса (15.03.2007 г.), обратился к Совету Европы с заявлением, осуждающим пропаганду гомосексуализма (22.10.2007 г.), принял заявление о культуре межрелигиозных отношений в связи с участившимися случаями оскорбления чувств верующих (03.04.2008 г.).
Для религиозных организаций существует огромное пространство для взаимодействия в различных сферах социальной и духовной жизни, однако на деле имеют место лишь отдельные эпизоды сотрудничества. Так, по инициативе РПЦ в конце 2006 г. создан Благотворительный фонд помощи раненым военнослужащим, в котором совместно с православными участвуют мусульмане (ЦЦУМ) и иудеи (ФЕОР) [15, 18]. В рамках этого фонда, который формируется на средства частных спонсоров, помощь оказывается всем раненым, независимо от конфессиональной или национальной принадлежности (списки нуждающихся в такой помощи поступают от Минобороны России). Имеются отдельные деловые контакты на региональном и межобщинном уровне между православными и мусульманами, между православными, протестантами и католиками и т. д.
25-26 мая 2011 г. в Санкт-Петербурге состоялась научно-практическая конференция «Христианство и Ислам в России», целью которой был обозначен поиск новых путей взаимоотношений тех религий, что считаются традиционными для России. В первую очередь между православием и исламом как между собой, так и с государством. Подобные конференции, представляются весьма ценными в межконфессиональном диалоге, поскольку поднимают все актуальные вопросы. Но также следует отметить, что некоторые инициативы руководителей «ведущих» российских конфессий вызывают озабоченность. В частности, вопрос о преподавании основ православной религии или ислама является дискуссионным. Очевидно, что предоставление фактического преимущества в государственной школе представителям той или иной религии, подорвет межконфессиональный баланс и станет прямым нарушением принципа светского характера государства.
Что касается северокавказского региона, то следует отметить, что относительная стабилизация в последние годы, в том числе и в традиционном исламе, достигнутая преимущественно силовыми методами, не исключает новых всплесков терроризма и религиозного экстремизма. Убедительным представляется мнение доктора философских наук Давлятходжа Назирова: «В этой связи следует четко осознать, что в вопросе о религиозном экстремизме следует исходить из того, что это — долговременный фактор мировой политики, и преодоление его, а также сопряженной с ним террористической угрозы, потребует значительных усилий со стороны мирового сообщества» [21, с. 31].
Внутри северокавказского ислама и вокруг него протекают сложные процессы. В значительной мере они обусловлены кризисом государственных органов, их поглощением коррупцией, социальной несправедливостью. Все это, как и многое другое, будет питать альтернативный ислам и исламистские идеологии, стремя щиеся построить иной, более справедливый социальный порядок. В этой связи, российская власть объективно должна быть заинтересована в поддержке традиционных форм религий, исповедуемых народами России, в частности, православия и ислама. Прогосударственная направленность обеих религий, отсутствие между ними сколько-нибудь серьезных трений, схожесть стоящих перед этими конфессиями проблем и принципиальное осуждение любых форм экстремизма позволяют рассматривать их как важный фактор укрепления российской государственности, а не как основную причину социальной и политической нестабильности.
Список использованной литературы:
1. Болова И. М. Моздокские кабардинцы: историко-этнографическое исследование: Автореф. канд. ист. наук.—Нальчик, 1995.—27 с.
2. Васильев Л. С. История религий Востока. Учебное пособие для студентов вузов.—М.: Высшая школа, 1988.—426 с.
3. Семедов С. А. Религиозный фактор в политических процессах на Северном Кавказе (конец ХХ-начало XXI вв.) // Россия и мусульманский мир: Бюллетень реф.-аналит. информ. / РАН ИНИОН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед.—М., 2007.—№ 4 (178).
4. Через референдум Чечня прозреет! (дата обращения 27.05.2011).—URL: http://kadirov.ru/node/88/; Кто объявил «джихад» России? // интернет-газета ZONA (дата обращения 27.05.2011).—http://www.zonakz.net/blogs/user/patriot/6418.html?mode=reply.
5. Ермаков И. А. Ислам в культуре России в очерках и образах.—М.: Агентство «Издательский сервис», 2001.-512 с.
6. Ханбабаев К. М. «Шариатизация» постсоветского Дагестана: мифы и реальность // Ислам и право в России. Вып. 1.—М.: Изд.-во РУДН, 2004.—С. 154-160.
7. Акаев В. Религиозно-политический экстремизм: предпосылки возникновения, особенности функционирования и методы противодействия // Вести республики.—2007.—№ 97.— 12 июля.—http:/7i-r-p.ru/page/stream-document/index-14329.html.
8. Заурбекова Г. В. Ваххабизм в Чечне—М.: ИЭА РАН, 2003.-28 с.
9. Гаджиев К. С. Геополитика Кавказа.—М.: Международные отношения, 2001.—464 с.
10. Игнатенко А. А. Мусульманская самозащита от ваххабизма // Независимая газета НГ-Религии.—1999,—24 нояб.
11. Добаев И. П. Исламский радикализм в контексте проблемы военно-политической безопасности на Северном Кавказе // Научная мысль Кавказа.—1999.—№ 1.—С. 49-54.
12. Малашенко А. В. Ислам в современной России // Ислам и мусульмане в России / Под ред. Муртазина М. Ф., Нуруллаева А. А—М.: Изд-во «КДТ», 1999—С. 205-210.
13. Журавлева И. В., Мельков С. А., Шершнев JI. И. Путь воинов Аллаха. Ислам и политика России.—М.: Вече, 2004.-383 с.
14. На Северном Кавказе стремительно формируется кавказский суперэтнос, живущий по шариату и ненавидящий христиан // Вопросы национализма.—3.05.2011.—URL: http:// vnatio.org/newsll24/.
15. Малашенко А. В. Ислам для России—М.: РОССПЭН, 2007.-192 с.
16. Национальный состав и владение языками, гражданство. Итоги всероссийской переписи населения 2002 г. Официальное издание. Т. 4, кн. 2.—М.: ИИЦ «Статистика России», 2004.— 2075 с.
17. Шевченко А. Г. Вера и этнос в зеркале статистики и социологии // Вера. Этнос. Нация. Религиозный компонент этнического сознания.—М., 2007.—С. 65-68.
18. Религии России /под ред. О. Ю. Васильевой, В. В. Шмидта,—М.: Изд-во РАГС, 2011,—157 с.
19. Силантьев Р. Новейшая история исламского сообщества России (1989-2004).—М.: «Ихтиос», 2005 —623 с.
20. Шаповалов А. Голодная смерть или бандитская пуля // Независимая газета.—21.01.2003.— Вып. 8(2841).
21. Назиров Д. Проблемы терроризма, религиозного экстремизма и пути стабилизации: Автор, докт. филос. наук.—Душанбэ, 2009.—42 с.
Источник:
Дзайнукова М. И. К вопросу о конфессиональной ситуации на Северном Кавказе в конце XX - начале XXI вв. // Кавказ спустя 20 лет: геополитика и проблемы безопасности: тр. междунар. науч. конф. (Владикавказ-Цхинвал, 20-30 июня 2011 г.). С. 106 - 115.
Дзайнукова М. И. К вопросу о конфессиональной ситуации на Северном Кавказе в конце XX - начале XXI вв. // Кавказ спустя 20 лет: геополитика и проблемы безопасности: тр. междунар. науч. конф. (Владикавказ-Цхинвал, 20-30 июня 2011 г.). С. 106 - 115.
Вернуться назад