В точной науке — геометрии — есть парадокс, когда на основе одинаковых данных ученые делают диаметрально противоположные выводы: в геометрии Эвклида параллельные прямые не пересекаются, а в геометрии Лобачевского они пересекаются в пространстве. История — не точная наука, в ней. в отличие от геометрии, подобные парадоксы встречаются сплошь и рядом. Имея одни и те же исходные данные, историки, отстаивающие разные общественные концепции, парадоксальным образом находят совершенно разные ответы.

Это тем более верно во время очень серьезных переломов социальных формаций, когда набирающие силу новые общественные тенденции для своего укрепления нуждаются в истории как в средстве создания идеологического базиса, оправдывающего их теории. Это правило было верно везде и во все времена, но именно на Кавказе подобные тенденции проявляются с наибольшей силой. Причина этому, наверное, одна: на Кавказе история — это всегда больше, чем история. Для кавказских народов события прошлого являлись средством обоснования требований сегодняшнего дня и инструментом консолидации этносов. Как известно, объединение на почве прекрасного или, наоборот, трагичного прошлого является прекрасным и, возможно, самым легким и быстрым способом не только сплочения, но и создания народов.

Прекрасным подтверждением этого является история Кавказской войны и прихода России на Кавказ. У нас существует хотя и не множество, но уж совершенно точно немалое количество трактовок событий того времени, и если одна из них рассматривает какое-то событие в положительном ключе, то другая называет его же страшной трагедией и невиданным ранее геноцидом. Причем, нередко, наши современники относятся к событиям тех дней гораздо более непримиримо и трагично, чем люди, жившие в то время. Сначала осознание этого очень удивляет и вводит в заблуждение, но постепенно, входя в тему, понимаешь, что дело здесь не в истории, а в нашем самом что ни на есть настоящем.

Так вот, в этом настоящем есть как минимум три основных концепции Кавказской войны, отличающиеся друг от друга практически всем, но главное — стороной, от лица которой эти трактовки даются, — государством, русским населением Кавказа и непосредственно кавказцами. Говоря о кавказцах, я в данном случае буду брать пример черкесов, ибо именно их трактовка событий той войны в последнее время обрела наибольшую известность.

Первая концепция принадлежит российскому государству. Она является наследником трактовок событий Кавказской войны, имевших место и в Российской, и в Советской империях и, несколько модернизировавшись, доминирует и сейчас. В соответствии с ней в прошлом имело место некое добровольное присоединение адыгских народностей к России.

Эта позиция считается политически правильной, она торжественно отмечается, как региональное государственное событие, на что из российского бюджета регулярно выделяются средства, характеризуется нейтральностью, оправданием появления России на Кавказе интересами Империи, необходимостью защитить закавказские народы и вообще стремлением развиться и усилиться. Адыги в этой концепции предстают как «непокорные племена», которых Россия по законам имперского развития должна была покорить, чтобы затем включить в свой состав на принципах равенства, братства и общности исторических судеб.

Тема жестокости в этой теории не разрабатывается, да и о какой жестокости вообще может идти речь, если мы говорим об одной общей судьбе народов одного государства? Поэтому сторонники этой концепции, в отличие от прогрессивных моментов, принесенных Россией, решительно и полностью забывают об имевших место на Северном Кавказе жестокостях и зверствах и как бы говорят: ну, было и было, что уж теперь? Главное — вместе.

Версия эта политически правильна, но, однако, имеет один маленький недостаток — никакого отношения к истории она не имеет. В политическую традицию адыгов того времени входила жестокая междуусобная борьба, и было совершенно нормальным, когда один из конкурентов заключал союз с внешними силами и в определенных случаях даже использовал их военную мощь против своих соперников. Обычно, такими союзниками служили Турция и Крым, но, когда Россия подошла к Кавказу, кабардинский князь Темрюк решил выбрать на эту роль Москву. Можно говорить, что подконтрольная ему часть Кабарды тогда заключила с Московской Русью союз или даже вассальный договор, но активно он никогда не соблюдался, и после смерти Темрюка в сражении с крымцами, сам союз так или иначе распался.

Значение подобного союза было велико, но преувеличивать его важность не следует — в конце концов это был союз лишь одного, пусть и очень влиятельного кабардинского князя, у которого были сильные соперники в самой Кабарде, и уж тем более нельзя говорить о том, что он распространялся на все черкесские земли, на которые Темрюк не имел никакого влияния.

Все это не смущает адептов нашей официальной концепции, но народ в эту версию уже, конечно, не верит. Вторую теорию представляют про-русские, в основном казачьи общественные деятели и историки. Эта версия оправдывает приход русских на Кавказ и концентрируется в основном на героической стороне вопроса — признает адыгов смелыми и опасными воинами, говорит об их собственной храбрости и легализует в общественном сознании все произошедшее.

Легализация является, наверное, основной чертой этой версии. В соответствии с концепцией, необходимость прихода России в этот регион диктовалась законами имперского развития, свойственными всем сверхдержавам того времени, что в война произошла в полном соответствии с ходом общественно-исторического прогресса, когда более прогрессивный конкурент — Россия — победил отсталого — черкесов — и установил свои порядки, что 400 тыс. адыгов ушли в Турцию в значительной степени добровольно, что русские принесли не только страдания войны, но и прогресс и цивилизацию, что адыги сами не были «гением чистой красоты» и проявляли огромную жестокость всегда, когда им представлялась возможность и т. д.

Сторонники этой версии воспринимают Кавказскую войну как элемент патриотического воспитания русского населения путем героизации прошлого и морального оправдания захвата черкесских земель. Относясь к соседнему адыгскому населению по-добрососедски, они периодически сильно преуменьшают довоенный уровень развития адыгской цивилизации, рисуют предков современных адыгов вероломными дикарями и варварами, которых казаки и регулярные российские войска должны были усмирять и силой оружия вести к цивилизации для их же блага. В учебной литературе и публицистических материалах иногда встречается оценка захвата кавказских земель как «освобождения» (интересно от кого — от их коренных обитателей?).

Возможно, с точки зрения общественного прогресса, с позиций морали и права того времени, эта теория верна, однако ее слабое место заключается в том, что современное право и идеология гуманизма считают подобное захватом и же- стокостями, и если рассматривать деяния предков на соответствие с нормами сегодняшнего Уголовного кодекса и Женевских конвенций и к тому же применять эти нормы односторонне — только к России, то появляется другая концепция Кавказской войны — адыгская.

Она ни в чем не совпадает с первыми двумя и во времена империй, сначала Российской, а потом и Советской, хотя и бытовала среди черкесов, но в другом виде, тщательно скрывалась, да и все-таки не была так широко распространена. За годы, последовавшие за распадом Советского Союз, эта версия существенным образом развилась и выросла в достаточно стройную и широко распространенную среди адыгов теорию, насаждаемую сейчас, наверное, всеми СМИ, подконтрольными черкесам «патриотической» ориентации.

В соответствии с ней, Россия несет полную ответственность и тяжелейшую вину за начало войны на Кавказе, за агрессию против мирного народа, никак не провоцировавшего ее на такие действия и за геноцид, устроенный в отношении целого ряда кавказских народностей. Согласно этой версии, все адыги более 100 лет плечом к плечу героически сражались за свою свободу против захватчиков, оккупантов и палачей, в роли которых выступали русские, и только громаднейшее численное превосходство российской армии обеспечило их проигрыш. Российские власти при этом имели целью не просто победить черкесов, как военного противника, но и уничтожить их как народ, ради чего творили жестокости, не имеющие аналогов в истории: сжигали десятками аулы, вырезали целые народности, целенаправленно селили уцелевших адыгов в местах, где зверствовала малярия и, в конечном итоге, безжалостно выгнали, выселили весь народ в Турцию, в результате чего погибли сотни тысяч черкесов.

Необходимо признать, что в той или иной степени эту версию сейчас поддерживают очень многие, если не практически все адыги, причем, если старое поколение не совсем с ней согласно и в целом относится к ней более индифферентно, то практически 100% социально активной молодежи ее поддерживают.

В чем же основное различие этих концепций? В чем угодно, но только не в истории. Адепты этих теорий используют их не как средство обретения правды прошлого, а как инструмент подтверждения своего собственного видения будущего. На их основе четко вырисовываются как минимум три проекта будущего Северного Кавказа:

Официальный, государственный — единое сосуществование с подчеркиванием только выигрышных моментов истории, без учета сложных реалий прошлого, способных поставить под сомнение совместное будущее.

Русский — сохранение русского фактора и противопоставление его фактору адыгскому, лишающему представителей русского этноса верификации права собственного нахождения на Северном Кавказе, что неминуемо должно повлечь за собой не научные, а совершенно реальные политические и экономические последствия. До последнего момента русский фактор практически не существовал и появился во многом именно как средство противостояния резко усилившейся в последние годы пропаганде «черкесского геноцида» и черкесского вопроса и самоустраненности государства от его обсуждения.

Черкесский — усиление адыгского фактора и проведение глубоких политических преобразований, выдаваемых за компенсаторные меры за «страшный геноцид» и разрушение в действительности никогда не существовавшей Черкессии. В качестве основных преобразований, которых требуют адепты этого курса, выступают объединение всех земель, на которых проживали адыги в XVIII-XIX вв. в единый субъект федерации и организация массового переезда туда «несоколькомиллионной» адыгской диаспоры из Турции и арабских стран. Очевидно, что в результате этого, по мысли сторонников этой концепции, в данном субъекте должно наступить доминирование черкесского этноса, что, опять же, будет иметь совершенно определенные политические, социальные и экономические последствия.

Здесь стоит сделать оговорку: нельзя воспринимать указанные концепции, как проекты всех элементов во всех их полноте — на стороне государства есть некие участники политического процесса, которые считают, что официальная концепция должна быть скорректирована; русский и черкесский фактор в чистом виде активно поддерживаются лишь национально настроенными элементами, хотя значительная часть этносов их тоже поддерживает и т. д.

Целью данного доклада не является анализ каждого из предлагаемых курсов. В его рамках главным является иное: в соответствии с известной фразой, «история является политикой, обращенной в прошлое», и в наше время любую или практически любую историческую теорию нужно проверять на политический замысел и политическую цель. К несчастью для чистой науки, в реальной, сложной и зачастую несправедливой жизни только тогда мы сможем увидеть не отдельные, оторванные друг от друга кадры происходящего, а полную картину и понять весь замысел предлагаемого.

И последнее. В Древнем Риме было принято переделывать скульптуры. Новый император чуть ли не первым делом приказывал убрать у скульптур его предшественников головы, затем сваять и поставить туда «его собственные». Во время смен правителей переделка статуй становилась целой индустрией. В конце концов для облегчения процесса архитекторы стали делать статуи со специальными отверстиями под «съемные» головы римских владык.

Когда Рим был захвачен варварами, они увидели в нем немалое количество барельефов, изображавших их самих, приносящих дань римлянам. Это возмутило победителей, и их царь приказал переделать барельефы так, чтобы теперь уже римляне приносили на них дань варварам.

Что изменилось в наше время?