История: Аланы-осетины в советской историографии

Опубликовал admin, 1 октября 2019
Советская наука с ее внушительной историографической традицией внесла значительный вклад в полуторавековую историю развития отечественной и мировой аланистики. Научное алановедение советского периода характеризовалось несколькими фундаментальными исследовательскими направлениями, особое место среди которых занимали вопросы изучения происхождения алан и условий их выхода на историческую арену. Основные гипотезы были обозначены ранее, но именно советские исследователи – историки, лингвисты, археологи, этнологи – сформулировали основные подходы и главные концептуальные идеи. И, конечно же, новый импульс алановедение получило в связи с усилением интереса к скифо-славянской проблематике [1; 2; 3].

В настоящее время все выдвинутые версии о происхождении алан принято классифицировать по двум условным группам: автохтонистской и миграционной, в этой же системе развивались и изыскания советских ученых. Сторонники первой концепции склонны видеть в аланах «исконный» кавказский народ, сформировавшийся на базе сарматских или позднескифских племен с участием неиранского кавказского субстрата. В принципе, автохтонная версия восходит к идее, согласно которой этнические аланы возникли на позднеримской стадии сарматской культуры на местной основе. Известный советский ученый К. Ф. Смирнов уточнил, что аланы формировались в среде аорсской конфедерации, но в то же время он был «совершенно согласен с мыслью» о «тесной связи» алан «с массагетским массивом восточных племен». Ученый признал связь алан «с приуральско-приаральскими дахо-массагетами (и, вероятно, исседонами)» [4, 121].

Наиболее последовательно идею местного сарматского происхождения алан отстаивает Ю. С. Гаглойти. Особую роль в аланском этногенезе он отводит аорсам, считая, что изначально аланы входили в состав именно этого племенного объединения. В дальнейшем, в результате определенных объективных процессов, в частности перегруппировки племен, лидирующее положение на Северном Кавказе стали занимать аланы, после чего аорсы, сираким, аланорсы в письменных источниках более не упоминаются. Как версии обозначения алан сохраняются лишь этнонимы «роксоланы» и «языги» [5, 61‑67; 6, 11‑21; 7, 44‑58; 8].

Попытку модернизации данной версии предприняли В. Б. Виноградов и Я. Б. Березин. Отслеживая эволюцию катакомбного обряда, они приходят к выводу, что под «сираками» с III в. до н.э. и «аланами» с I в. н.э. «на Северном Кавказе выступает формирующееся и, видимо, ко II в. до н.э. в основном сложившееся этнокультурное сообщество, включавшее в себя полиэтничных потомков населения Предкавказья скифского времени, сарматские племена сираков, группу аорсов, алан, роксалан и т.п., но также и в различной степени сарматизированные местные племена» [9, 54]. Доминирующую роль аорсов в формировании северокавказских алан признает и В. А. Кузнецов. Он отмечает, что «какая‑то часть аорсов входила в массагетскую конфедерацию» [10,13], тем самым соглашаясь с фактом участия центральноазиатских племен сако-массагетского круга в этногенезе алан: «Есть основания говорить о том, что аланское племенное объединение Кавказа сложилось на основе двух ираноязычных групп – сармато-аорсов Поволжья – Южного Приуралья и массагетов Средней Азии»[10, 29].

«Миграционисты» отстаивают версию прибытия алан с востока, из Центральной Азии или даже Южной Сибири [11; 12; 13]. Научные позиции «миграционистов» укрепились в 80‑90 гг. XX в., но преимущественно они преобладают среди исследователей постсоветского периода.

Необходимо упомянуть также и о гипотезе А. О. Наглера и Л. А. Чипировой, согласно которой термин «аланы» изначально имел не этническое, а социальное наполнение – так, якобы, обозначалась подчиняющаяся строгой дисциплине дружинная воинская прослойка различных сарматских племен [14]. По мнению современных исследователей, эта точка зрения, хотя и имеет некоторых последователей, в целом носит излишне тезисный и не выверенный характер. Гипотеза практически лишена конкретного анализа источников, непосредственно касающихся собственно аланской проблемы. Авторы пытаются проиллюстрировать выдвинутые положения на материале Азово-Каспийского междуморья, но исключительно в общих чертах, основываясь на весьма спорных положениях о невозможности развития общества по пути классообразования при его земледельческом характере, или о прогрессивном развитии общества только при взаимодействии двух хозяйственных начал (земледелия и скотоводства), завершающемся их синтезом. «Степь», якобы, в данной контактной зоне кочевого и оседлого миров и прохождения торговых путей определяла экономическое и социальное становление оседлого мира. Постоянно двигавшиеся и в то же время оседавшие кочевники расставляли свои акценты в процессе его эволюции. Выполненное значительно позднее научное обращение к проблеме развития торговых связей Северного Кавказа и Причерноморья указывает, что высказанные Наглером и Чипировой заключения настолько же далеки от реальной картины, насколько они же остаются вне собственно «аланского контекста» [15].

Интерес советской науки к истории алан определялся еще и тем немалым значением, которое они играли в средневековой истории юго-востока СССР. Появляется широкий ряд исследований по истории, археологии, языкознанию, затрагивающих общие и частные вопросы истории алан на Северном Кавказе, их связи со скифами и сарматами, другими народами и пр. В частности, весьма активно обсуждался вопрос культурной и генетической связи алан с «живыми» этносами этого региона. Указанное направление изначально связано с вопросами этногенеза осетин. В советский период эта проблема активно разрабатывалась В. И. Абаевым, Е. И. Крупновым, З. Н. Ванеевым, В. А. Кузнецовым, Ю. С. Гаглойти, Б. В. Скитским и др.

Тем не менее, начальный этап в послереволюционном изучении проблемы происхождения осетин все‑таки связан с именем Н. Я. Марра. В формировании осетинского этноса исследователя в первую очередь интересовало участие местной кавказской среды. Она, безусловно, имела существенное значение. Однако некий казус заключается в том, что, усердно опровергая высказанное ранее В. Ф. Миллером утверждение о том, что осетины по языку и происхождению не имеют ничего общего с другими кавказскими народам [16, 6], Марр – сторонник социологизаторского схематизма – высказал крайне неожиданное (если не парадоксальное) сомнение в принадлежности осетинского языка к иранской лингвистической группе индоевропейских языков.

Если Миллер полностью отрицал кавказские элементы в этногенезе осетин, то Марр сделал шаг прямо противоположный, вообще отказав этому народу в генетических связях с аланами. Он утверждал, что аланы – это «одна из форм множественного числа коренного кавказского этнического термина, в основе звучащего ал, или хал» [17, 1395]. Не удивительно, что эта идея не оказалась жизнеспособной. Да и сам Марр не был твердо в ней уверен, утверждая, что этнические и лингвистические признаки осетин не доследованы до требуемой глубины. Более того, анализируя «иранизм» осетин и курдов, он задался вопросом – а не есть ли они «чистые ариоевропейцы иранской ветви, натурализовавшиеся в крае с усвоением некоторых языковых и бытовых черт окружающей племенной среды» [18, 24‑25]. По мнению Ю. С. Гаглойти, в своем стремлении любым путем доказать «яфетическое» происхождение осетин, Марр не уделил должного внимания данным сравнительного языкознания, письменным источникам, он даже не пытался объяснить причины и условия появления на Кавказе языка иранской группы. Все это привело к тому, что в его трудах вопрос происхождения осетинского народа не получил удовлетворительного разрешения [5, 32].

Академик Ю. В. Готье придерживался другой концепции, считая осетин «остатком древних сарматов» [19, 252]. Ученый также высказал оригинальную версию этнической принадлежности Салтовской культуры. Основываясь на близком сходстве салтовских могильников Дона и Донца с могильниками Северной Осетии, он утверждал, что «памятники Салтова, тождественные памятникам Северной Осетии и современные им, должны были принадлежать тем же аланам, осам или ясам» [20, 80‑81].

Соотношением между аланами и осетинами заинтересовался и Г. А. Кокиев, в 1920‑х гг. XX в. исследовавший вопросы времени и обстоятельств расселения осетин в горных ущельях Центрального Кавказа и южных склонов хребта [21]. Ученый утверждал, что этническое наименование алан-асов относится только к осетинам. Позже взгляды Кокиева претерпели некие изменения под влиянием того факта (по мнению многих ученых, ошибочного), что Прокопий Кесарийский еще в VI в. упоминает алан как общий термин для северокавказских племен. Гаглойти уточнил, что ученые, ссылающиеся на Прокопия, исходили из его сообщения о том, что аланы доходят до Каспийских ворот, относя это к Дербентскому проходу, в то время как в действительности Каспийскими воротами византийский историк называл Дарьяльское ущелье [5, 33]. Эту точку зрения разделяет и Ю. Кулаковский, указывая, что В. Ф. Миллер, ошибочно принимая Каспийские ворота за Дербентский проход, выводит из слов Прокопия неправильное заключение, будто он под аланами разумеет «все северо-кавказские народы» [22, 46‑47].

К 1920‑м гг. относится начало научной деятельности Е. Г. Пчелиной, перу которой принадлежит ряд весомых исследований по истории Осетии. К их числу относятся работы по археологии [23; 24], этнографии осетин [25; 26; 27] и, конечно же, по отдельным вопросам средневековой истории алан [28]. Опираясь на собранные ею археологические и этнографические материалы, а также на фольклорные источники, Пчелина анализирует особенности материальной и духовной культуры осетин не только периода средневековья, но и более ранних эпох. Она была первой из исследователей, сумевших связать археологические артефакты конца VI‑VII вв. из святилища Реком с сюжетами и персонажами нартовского эпоса. В одной из ранних работ она коротко изложила и свои взгляды на этногенез осетин, утверждая, что выдвинутая Марром теория не общепринята. В целом Пчелина не оспаривала мнений Миллера и Ковалевского об иранизме (арийстве) осетин.

В духе яфетической теории Марра относительно этногенеза осетин высказывались Б. Е. Деген-Ковалевский и Л. А. Мацулевич. Деген-Ковалевский отрицал тот факт, что термин «алан» является этническим, считая, что основа этого этнонима имеет целый ряд соответствий в живых языках Кавказа. Он утверждал, что «алан» – это стадиальный термин, «которым многие племена, в том числе и на Северном Кавказе, называли себя и своих соплеменников со значением «человек», «люди», «народ»» и, следовательно, мог действительно относиться ко многим племенам [29, 28]. Генетическую связь осетин с аланами, а также тот факт, что осетины-«осы» грузинских летописей являются остатками алан, он объявил достоянием буржуазной науки [30, 445]. И, при всем этом, укажем на обстоятельство, достаточно парадоксальное – единственным источником для такого вывода послужили записи итальянского путешественника XV в. Иосафата Барбаро, сведения которого не только не опровергают идентичность алан и асов, а как раз подкрепляют эту точку зрения. Уточним, что в целом в науке практически нет разногласий по вопросу происхождения термина «алан», восходящего к древнеиранскому «ариана» [31; 32; 33].

Аланской проблематике специальную статью посвятил и другой последователь Марра – Л. А. Мацулевич [34]. Утверждая, что «аланы, как народность, вызрели в сарматской среде», он отрицает их ираноязычность, вслед за Марром сближает их по языку с абхазами. Сами же сарматы в его представлениях являются исконными автохтонами Кавказа. По мнению В. А. Кузнецова, подобная постановка вопроса вообще лежит «вне науки» [35, 124]. Что касается этногенеза осетин, то, не отрицая их идентичности аланам, Мацулевич пишет, что осетины – это собственно осы или асы, в древней Руси известные под названием «ас». Вместе с тем он отмечает, что в Средней Азии есть параллельный полному названию осетин этноним «исседон», но не указывает, что Плиний упоминал это имя относительно центральной части Северного Кавказа. Он также проигнорировал тот факт, что осетины терминологически связываются с многочисленными племенами Средней Азии и Семиречья с этнонимом «ас» [34]. По мнению Гаглойти, целенаправленно изучавшего также и историографию, связанную с «аланской» проблематикой, Мацулевич, не найдя правильного соотношения между ролью ираноязычного элемента и ролью местной кавказской среды в процессе формирования осетинского этноса, также не нашел и путей решения этого вопроса [5, 37].

Одним из знаковых фундаментальных исследований по интересующей нас проблематике является монография З. Н. Ванеева «Средневековая Алания» [36]. Ученый являлся сторонником идеи об узкоэтническом характере термина «аланы». В обсуждении вопросов соотношения этнонимов «осетин» и «алан» он придерживался весьма принципиальной позиции – опираясь на обширный фактический материал, он собрал солидную доказательную базу идентичности алан сочинений римских и арабских авторов, овсов грузинских хронистов и ясов древнерусских летописей. В этой монографии также исследуются проблемы социально-экономической структуры средневековой Алании, христианства алан, просвещения и многие другие. Он также утверждает, что аланские племена, с древнейших времен заселявшие обширные пространства, подвергались самому разностороннему взаимному влиянию и смешению с другими народами, в результате чего их этнический облик и антропологический тип мог претерпеть достаточно ощутимые изменения. Ученый полагал, что нельзя ожидать абсолютного внешнего сходства в антропологическом смысле даже средневековых кавказских алан с теми белокурыми аланами придонских степей, которых отмечает Аммиан Марцеллин. Осетин Ванеев считал народом, «образованным из разных этнических элементов, в том числе иранских, кавказских и др.» [36,7‑8]. Ванееву принадлежит также и ряд других работ по отдельным вопросам истории алан-осетин, в том числе – о времени заселения Южной Осетии [37]. Справедливо будет подчеркнуть большую значимость изысканий этого ученого как для различных аспектов истории алан-осетин, так и для отечественного кавказоведения в целом [38].

В области этнической истории осетин работал и Б. В. Скитский. Его перу принадлежат значимые монографии [39; 40], а также ряд глав в академическом издании, посвященном истории Северо-Осетинской АССР [41]. В своих исследованиях ученый обосновывал идею этнического единства осетин со скифо-сармато-аланским миром. Вместе с тем, он признавал теорию В. И. Абаева о двуприродности этногенеза осетин.

Для научной разработки проблем скифо-сарматского и аланского мира, а также выяснения его связей с этнической историей осетин многое сделал выдающийся ученый-иранист В. И. Абаев. Такие его работы, как «Происхождение и культурное прошлое осетин по данным языка», «Скифский язык» [42], «Нартовский эпос» [43], «Скифский быт и реформа Зороастра [44], «Среднеазиатский политический термин афшин» [45], статьи по религиозным верованиям древних осетин [46; 47] и многие другие представляют собой огромный вклад в алановедение и вопросы этногенеза осетин. Абаев доказательно представил положение о том, что в составе тех скифов и сарматов, что в VII в. до н.э. жили на равнинах Южной России и Северного Кавказа, а начиная с I в. н.э. стали известны уже как аланы, были и предки современных осетин. Ценно, что подобное утверждение ученый делает на основании анализа обширного материала. Нельзя также не отметить, что в отличие от многих других исследователей Абаев, указывая на генетические связи алан со скифами и сарматами, не упускает из вида тесную связь первых и с сако-массагетскими племенами Средней Азии, что восполнило огромную брешь в алановедении, прежде приводившую многих исследователей к ошибочным выводам, не имеющим ничего общего с научной разработкой истории алан.

Более того, придерживаясь гипотезы о древних и средневековых ираноязычных связях осетин, именно Абаев впервые научно обосновал роль и значение местного кавказского субстрата в формировании осетинской этноязыковой культуры. Он проследил кавказские влияния на осетинский язык, лексику, фонетику, синтаксис. Абаев отрицал факт простых заимствований, полагая все это результатом длительных контактов североиранских предков осетин с кавказскими племенами. Его статьи о значении кавказского субстрата в этногенезе осетин способствовали преодолению односторонности теории происхождения осетин, а конкретно – недооценки местной кавказской среды [42; 48]. По утверждению Абаева, «основные положения, касающиеся этногенеза осетин, стоят прочно и непоколебимо: наличие иранского элемента в их этнической культуре и их изначальное культурно-языковое родство с другими народами индо-европейского круга; северный путь их движения на Кавказ; преемственная связь их со скифами, сарматами и аланами» [42, 75].

В контексте рассматриваемой проблемы интересен анализ алано-грузинских отношений, в котором преуспел Г. Д. Тогошвили [49; 50; 51; 52; 53; 54; 55]. Ученый накопил богатый материал из древнегрузинских, армянских, византийских и римских источников. В своих изысканиях он пришел к выводу о большой важности в истории двух народов многовековых интенсивных военно-политических, экономических и культурных связей. В числе прочего он показал, что аланские дружины участвовали в многочисленных кампаниях против завоевателей Грузии, нередко влияли на ход и результат внутриполитической борьбы в Закавказье.

Вопросами этногенеза осетин немало интересовался Е. И. Крупнов. Он обращался к проблеме происхождения осетин в нескольких своих работах [56; 57; 58]. Одним из его весьма оригинальных и спорных утверждений является тезис о том, что язык не всегда служит верным признаком путей формирования народа, так как может быть сменен, заимствован. Другое дело, утверждает ученый, – самый процесс исторического развития осетинского народа, его культуры, в частности языковой [58, 391]. Вместе с тем, Крупнов не отрицал, что язык есть решающий признак этнической общности. Он утверждал, что этнокультура ираноязычного осетинского народа испокон веков формировалась на древнейшей местной кавказской основе. Этот факт, по мнению ученого, свидетельствует о том, что кавказская почва является для осетин родной, и именно она на протяжении столетий формировала их яркую культуру. Он утверждал, что «по языку осетины действительно иранцы, по культуре же они типичные кавказцы, как и другие коренные народы Северного Кавказа» [58, 393].

По мнению Гаглойти, тот факт, что осетины являются типичными кавказцами, вряд ли может кого‑то удивить. Напротив, «странно было бы ожидать обратное, принимая во внимание, что осетины вместе с другими народами Кавказа находятся в сходных физико-географических условиях более двух с половиной тысяч лет. Сходство жизненных условий, общение и взаимное влияние не могли не привести к близости в обычаях, нравах, даже антропологическом типе и т.д. Вместе с тем, по мнению Гаглойти, этот фактор не мог повлиять на отличие языка – важнейшего признака этнической принадлежности [5, 41].

Некоторые исследователи (Р. М. Мунчаев, В. И. Марковин) точку зрения Крупнова об этногенезе осетин считают весьма гипотетичной и, соответственно, требующей развернутой научной аргументации. Они полагают, что при таком решении остается совершенно неясным, почему избежали «иранизации» другие древние этносы Северо-Западного Кавказа. К примеру, синдо-меотские племена испытали на себе не менее мощное воздействие скифо-сарматской культуры [60]. Гаглойти считает, что ираноязычность осетин не может быть объяснена лишь механическим усвоением местными кавказскими племенами иранской речи пришельцев. Появление ираноязычной народности на Северном Кавказе должно быть связано с приходом самих носителей языка, независимо от того, были ли это скифы или сармато-аланы. Очевидно, что этногенез осетин не может решаться исключительно в аспекте автохтонного развития этого этноса и без учета роли и значения скифо-сарматского (аланского) элемента, без выяснения конкретной картины продвижения ираноязычных племен на Северный Кавказ, картины их этнических взаимоотношений. Концепция Крупнова, по мнению Гаглойти, не дает удовлетворительного ответа на многие вопросы [5, 4].

Гаглойти полагает, что этническую основу осетинского народа составили ираноязычные кочевники, ассимилировавшие местное кавказское население. Быстрой ассимиляции, как считает исследователь, способствовал тот факт, что среди кавказских автохтонных племен имелись носители североиранских языков. В качестве аргументов он приводит сведения древнегреческого географа Страбона (I в. до н.э.), который, описывая насельников горной зоны Центрального Кавказа и его западных склонов, отмечал, что большинство из них относится к сарматам, но они все являются кавказцами. Также Страбон отмечает, что горную часть Иберии занимают воинственные племена, похожие по жизнеустройству на скифов и сарматов, он также упоминает не только о соседстве, но и родстве перечисленных им народов.

Отметим, что к проблемам алановедения следует отнести и исключительно этнографические изыскания в области культово-обрядовой жизни осетин. Так, А. А. Туаллагов анализирует зафиксировнный М. Гарданти весенний ритуал, в ходе которого мужчины укладывали на землю кинжал и возле его острия втыкали саблю. Происхождение данного обряда приписывалось эпическим предкам нартам [15, 311]. Вполне обоснованным представляется вывод, что этот ритуал восходит к древнему «скифо-аланскому культу» поклонения Аресу-мечу [61, 208‑209].

Многое для разработки аланской тематики было сделано В. А. Кузнецовым. Интерес специалистов вызвала первая же его крупная работа [35]. Правда, не все высказанные автором идеи нашли понимание и поддержку его коллег. К примеру, в вопросе этногенеза алан-овсов многие рассмотрели сужение содержания этнонима «аланы» до уровня географического термина. Но это встретило решительное возражение специалистов [5, 62]. В. И. Абаев указал на опасную тенденцию обезличить аланскую народность [63]. Во взглядах Кузнецова советского периода намечается некоторая вариативность. В статье «Аланы», написанной им для Большой советской энциклопедии, он практически ассоциирует алан с осетинами, указывая, что самоназванием алан является эндоэтноним «ироны» [64, 381]. Высказанная же ученым на восемь лет раньше концепция этногенеза осетин сводилась к следующему. В начале I тыс. н.э. на территории современной Осетии обитала группа родственных автохтонных племен, генетически связанных с носителями позднекобанской культуры конца I тыс. до н.э. Их Кузнецов условно называет «иронскими» и утверждает, что они говорили «на особом наречии древнейшего иберо-кавказского языка» [35, 117]. При этом автор весьма неудачно ссылается на доклад Абаева на научной сессии, посвященной проблеме этногенеза балкарского и карачаевского народов. В этом докладе Абаев рассматривал аланский субстрат в балкаро-карачаевском языке. В частности, он утверждал, что до прихода тюркоязычных племен на территории Балкарии и Карачая жили аланы и что балкарцы и карачаевцы оформились на аланском субстрате [65]. В этой своей работе Абаев не пишет ни о каком иберо-кавказском наречии «иронских» племен. Возможно, Кузнецова ввела в заблуждение заметка об этой сессии, на которую он ссылается. В этой заметке говорилось, что в своем докладе Абаев «выяснил, что у балкарцев, карачаевцев, осетин и других народов Северного Кавказа имеется множество сходных слов» и что, по его мнению, в основе кабардинского и осетинского и других языков лежит какой‑то древний язык (видимо, аланский)» [66, 180]. По мнению Гаглойти, эта заметка неточно передает содержание доклада Абаева, однако Кузнецов не мог не знать точку зрения самого Абаева об аланском субстрате в балкаро-карачаевском языке.

В своей монографии «Аланские племена Северного Кавказа» Кузнецов сосредоточивается на археологическом материале, признавая его приоритет перед письменными источниками и данными языкознания. В одной из своих относительно ранних работ исследователь утверждает, что в первых веках нашей эры «иронские» племена вступают в соприкосновение с сарматскими племенами, продвинувшимися в степи Северного Кавказа из Северного Прикаспия. Тогда же, по его мнению, в среде этих сарматских племен появляются и аланы, первоначальной территорией которых могла быть область Яньцай-Аланья между Аралом и Каспием. Появление алан на Северном Кавказе ученый связывает с гуннским нашествием, он полагает, что в итоге огромная волна алан продвинулась в Предкавказье из Прикаспия и Поволжья. Далее Кузнецов утверждает, что центром аланской миграции в силу объективных исторических причин стала территория Северной Осетии. С этого времени начинается продвижение алан вглубь Кавказского хребта и ассимиляция ираноязычными аланами местных кавказских племен, завершившаяся формированием этнического ядра современного осетинского народа – иронцев [35, 117‑118].

Эту точку зрения подверг критике Гаглойти, отмечая, что аланы появляются в Предкавказье не в IV в. н.э., а значительно раньше. Он счел, что выстроенная Кузнецовым картина этногенеза осетин далека от действительности, поскольку автор игнорирует роль в формировании осетин до-аланского ираноязычного элемента на Северном Кавказе, хотя в своей монографии, выделяя локальные варианты аланской культуры, Кузнецов постоянно говорит о наличии здесь сарматских могильников и о генетической связи алан с сарматами. Гаглойти утверждает, что если не считать указания Кузнецова на участие сарматов-сираков в формировании западной ветви осетин-дигорцев (причем сираки противопоставляются аланам), то роль ираноязычных сарматов в этногенезе осетин сводится на нет. И что самое характерное, Кузнецов считает, что не аланы ассимилировали местные племена, а, наоборот, сами были ассимилированы местными кавказскими племенами [35, 117]. Участие Кузнецова в формировании концепции этногенеза осетин Гаглойти определил следующим образом: «Ошибочная трактовка времени и условий появления алан на Северном Кавказе и их роли в этом процессе, подчеркивание генетической связи алан с сарматами, с одной стороны, и фактическое противопоставление их друг другу, с другой, расширенное употребление термина «аланы» – эти и ряд других факторов не позволили, как нам кажется, исследователю создать убедительную концепцию происхождения осетинского народа» [35, 47].

Тем не менее, Кузнецов сумел прояснить один из наименее разработанных вопросов политической истории Алании. Весомым итогом многолетних научных усилий ученого стала монография «Очерки истории алан» [67]. Кузнецов, продолживший в постсоветское время свои аланские исследования, выпустил в 2002 г. с монографию «Христианство на Северном Кавказе до XV века» [68]. Особое внимание уделено христианизации Алании, в связи с чем предложены новые гипотезы, выводы, исторические реконструкции. Явление христианства на Северном Кавказе автор рассматривает как феномен средневековой цивилизации, оставивший глубокий и плодотворный след в духовной и в материальной культуре народов региона.

Вопросы этно- и культурогенеза народов Северного Кавказа со свойственным ее работам источниковедческим анализом разнообразных памятников рассматривает В. Б. Ковалевская [69]. На основе интерпретации археологических данных она приходит к выводу, что аланы, появившись на Северном Кавказе на рубеже нашей эры, напрямую участвовали в этногенезе осетин, они также повлияли на судьбу других горских народов – балкарцев и карачаевцев. Основываясь на более обстоятельном обзоре локализации алан и ряда их социальных и «профессиональных» специфик, Ковалевская отмечает, что они стали элитой новой средневековой аристократии. Она также высказала мнение, что в Старом Свете ираноязычные пришельцы оказали такое влияние на быт и культуру населяющих его народов, что автор «Истории Британии» эпонима (родоначальника) Европы назвал Аланом [70, 71, 74].

Разработкой вопросов, связанных с историческими судьбами алан и татаро-монголов, занимался Т. А. Гуриев. Значительным вкладом ученого в алановедение является изучение древних и средневековых источников западных авторов и записей китайских хроник и свидетельств, сделанных на монгольском языке, блестящие нартоведческие изыскания, в частности, выявленные им скифо-нартовские параллели в сюжетах и мотивах, богатый корпус собственных имен и многое др. [71; 72; 73] Эти исследования привнесли новые аргументы в доказательную базу об алано-осетинской преемственности.

Заметным событием стала монография Р. А. Габриелян, посвященная армяно-аланским отношениям в I‑IX вв., а также сборник армянских источников по истории алан [74; 75]. Автор, ссылаясь в частности на источник VII в. «Ашхарацуйц», уточняет локализацию алан в Центральном Предкавказье и подтверждает узкоэтническое содержание этнонима «алан». Интересно в этом контексте упоминание алано-осетинских субэтносов, таких как двал, дигор, ашдигор [74, 55].

Таким образом, советскими учеными активно исследовались важнейшие проблемы аланской истории, но они так и остались предметом научных дискуссий. Вместе с тем, научное наследие этого периода может способствовать их окончательному прояснению следующими поколениями ученых-алановедов.



     1. Соболевский А. И. Русско-скифские этюды // Известия отделения русского языка и словесности Российской Академии наук. Л., 1922. Т. XXVI. С. 252 332.
     2. Толстов С. П. Из предыстории Руси (Палеоэтнографические этюды) // Советская этнография. 1947. №VI VII. С. 39 60.
     3. Толстов С. П. Среднеазиатские скифы в свете новейших археологических открытий // Вестник древней истории. 1963. №2. C. 22 45.
     4. Смирнов К. Ф. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии. М.: Наука, 1984. 184 с.
     5. Гаглойти Ю. С. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси: Мецниереба, 1966. 258 с.
     6. Гаглойти Ю. С. К вопросу о первом упоминании алан на Северном Кавказе (часть 1) // Аланы и Кавказ. Аlanika-II. Владикавказ – Цхинвал: СОИГИ, 1992. С. 11 21.
     7. Гаглойти Ю. С. К вопросу о первом упоминании алан на Северном Кавказе (часть 2) // Аланы: История и культура. Alanika-III. Владикавказ: СОИГИ, 1995. С. 44 58.
     8. Гаглойти Ю. С. Алано-Георгика. Сведения греко-латинских, византийских, древнерусских и восточных источников об аланах-ясах. Владикавказ: Ир, 2007. 235 с.
     9. Виноградов В. Б., Березин Я. Б. Катакомбные погребения и их носители в Центральном Предкавказье в III в. до н.э. // Античность и варварский мир. Орджоникидзе: СОГУ, 1985. С. 43 63.
     10. Кузнецов В. А. Очерки истории алан. Владикавказ: Ир, 1992. 390 с.
     11. Керефов Б. М. Памятники сарматского времени Кабардино-Балкарии. Нальчик: Эльбрус, 1988. 214 с.
     12. Раев Б. А. Аланы в евразийских степях: Восток-Запад // Скифия и Боспор: Археологические материалы к конференции памяти акад. М. И. Ростовцева (Ленинград, 14 17 марта 1989 г.). Новочеркасск: Музей истории Донского казачества, 1989. С. 116 117.
     13. Скрипкин А. С. Азиатская Сарматия. Проблема хронологии и ее исторический аспект. Саратов: Саратовский университет, 1990. 300 с.
     14. Наглер А. О., Чипирова Л. А. К вопросу о развитии хозяйственных типов в древних обществах // Античность и варварский мир. Орджоникидзе: СОГУ, 1985. С. 87 91.
     15. Туаллагов А. А. Ранние аланы. Владикавказ: СОИГСИ, 2014. 462 с.
     16. Миллер В. Ф. Осетинские этюды. М.: Московский университет, 1887. Ч. III. 302 с.
     17. Марр Н. Я. К истории передвижения яфетических народов с юга на север Кавказа // Известия Императорской Академии наук. VI серия. 1916. Т. 10. Вып. 15. С. 1379 1408.
     18. Марр Н. Племенной состав населения Кавказа. Петроград: [б.и.], 1920. 64 с.
     19. Готье Ю. В. Очерки по истории материальной культуры Восточной Европы до основания первого Русского государства. Л.: Брокгауз-Ефрон, 1925. 270 с.
     20. Готье Ю. В. Кто были обитатели Верхнего Салтова // Известия ГАИМК. Л.: [б.и.], 1927. Т. V. С. 65 84.
     21. Кокиев Г. А. Очерки по истории Осетии. Владикавказ: Осетинский научно-исследовательский институт краеведения. 1926. Ч. I. 150 с.
     22. Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев: Тип. Императорского Университета Св. Владимира Н. Т. Корчак-Новицкого, 1899. 73 с.
     23. Пчелина Е. Г. Два погребения времени алано-хазарской культуры из селения Лац в Северной Осетии // Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук. М., Т. IV. 1929. С. 408 426.
     24. Пчелина Е. Г. Краткий историко-археологический очерк страны Ирон – Хуссар (Юго-Осетии) // Ossetica: Избранные труды по истории, этнографии и археологии осетинского народа. Владикавказ: Золотое сечение, 2013. С. 250 271.
     25. Пчелина Е. Г. Обряд гостеприимства в Осетии // Советская этнография. 1932. № 6. С. 140 163.
     26. Пчелина Е. Г. Родильные обычаи у осетин // Советская этнография. 1937. №4.
     С. 85 103.
     27. Пчелина Е. Г. Урсдонское ущелье в Северной Осетии // Труды отдела истории культуры и искусства Востока. Л., 1947. Т. IV. С. 133 155.
     28. Пчелина Е. Г. О местонахождении ясского города Дедякова по русским летописям и исторической литературе // Материалы и исследования по археологии СССР. 1963. №114. С. 152 161.
     29. Деген-Ковалевский Б. Е. Работы на строительстве Баксанской гидроэлектростанции (Археологические работы Государственной Академии истории материальной культуры на новостройках в 1932 1933 гг.) // Известия ГАИМК. 1935. №110. С. 47 56.
     30. Деген-Ковалевский Б. Е. Северокавказские аланы // История СССР с древнейших времен до образования древнерусского государства. М. Л.: Академия наук СССР, 1939. Ч. III IV. С. 43 51.
     31. Ахвелидиани Г. С. К вопросу о самоназвании осетин // Сборник избранных работ по осетинскому языку. Тбилиси: Тбилисский государственный университет, 1960. Кн. I. С. 211 219.
     32. Гуриев Т. А. Несколько замечаний о происхождении этнического термина ir // Известия СОНИИ. 1962. Т. XXIII. Вып. I. С. 122 125.
     33. Gerschevich O. Word and Spirit in Ossetic // Bulletin of the School of Oriental and African Studies. London, 1955. Vol. XVII. Part. 3. P. 485 486.
     34. Мацулевич Л. А. Аланская проблема и этногенез Средней Азии // Советская этнография. 1947. № VI VII. С. 140 143.
     35. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа // Материалы и исследования по археологии СССР. 1962. № 106. 137 с.
     36. Ванеев З. Н. Средневековая Алания. Сталинир: Госиздат Юго-Осетии, 1959. 184 с.
     37. Ванеев З. Н. К вопросу о времени заселения Юго-Осетии // Известия ЮОНИИ АН Грузии. 1936. Вып. III. С. 270 278.
     38. Гаглоева З. Д. Захарий Николаевич Ванеев. Цхинвали: Ирыстон, 1981. 207 с.
     39. Скитский Б. В. Очерки по истории осетинского народа с древнейших времен до 1867 г. // Известия СОНИИ. 1947. Т. XI. 194 с.
     40. Скитский Б. В. К вопросу о феодализме в Дигории // Известия СОНИИ. 1933. Т. V. С. 41 58.
     41. История Северо-Осетинской АССР / отв. ред. С. К. Бушуев. М.: АН СССР, 1959.
     Т. 1. 328 с.
     42. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор. Москва-Ленинград. Издательство академии наук СССР. 1949. Т. I. 608 с.
     43. Абаев В. И. Нартовский эпос // Известия СОНИИ. 1945. Т. X. Вып. 1. 118 с.
     44. Абаев В. И. Скифский быт и реформа Зороастра // Archiv Orientalni. Praha, 1956. T. XXIV. С. 23 56.
     45. Абаев В. И. Среднеазиатский политический термин афшин // Вестник древней истории. 1959. № 2. С. 112 116.
     46. Абаев В. И. Дохристианская религия алан. Доклад, прочитанный на XXV Международном конгрессе востоковедов. М.: Изд-во восточной литературы, 1960. 19 с.
     47. Абаев В. И. Культ «семи богов» у скифов // Сборник статей, посвященный академику В. В. Струве. М.: Изд-во восточной литературы, 1962. С. 445 450.
     48. Абаев В. И. О языковом субстрате // Доклады и сообщения института языкознания Академии наук СССР. 1956. № 9. С. 57 69.
     49. Тогошвили Г. Д. Грузино-осетинские отношения с древнейших времен до конца XIV века. Цхинвали: Ирыстон, 1958. 276 с.
     50. Тогошвили Г. Д. Леонтий Мровели о происхождении осетинского народа // Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе: Северо-Осетинское книжное изд-во, 1967. С. 243 246.
     51. Тогошвили Г. Д. Вопросы истории народов Северного Кавказа и их взаимоотношений с Грузией в грузинской советской историографии // Грузино-северокавказские отношения. Тбилиси: Мецниереба, 1981 С. 48 52.
     52. Тогошвили Г. Д. Вахушти Багратиони об Осетии и осетинах. Тбилиси: Мецниереба, 1977. 143 с.
     53. Тогошвили Г. Д. Сослан Давид. Соправитель царицы Тамары. Владикавказ: Ир, 1990. 133 с.
     54. Тогошвили Г. Д., Хабалашвили И. Население Осетии. Краткий историко-демографический очерк. Цхинвали: Ирыстон, 1983. 52 с.
     55. Тогошвили Г. Д. Избранные труды по кавказоведению. Владикавказ: Ир, 2012.
     Т. 1 2. 478 с.
     56. Крупнов Е. И. Об этногенезе осетин и других народов Северного Кавказа // Против вульгаризации марксизма в археологии / отв. ред. А. Д. Удальцов. М., АН СССР, 1953.
     С. 141 164.
     57. Крупнов Е. И. Древняя история и культура Кабарды. М.: АН СССР, 1957. 176 с.
     58. Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М.: АН СССР, 1960. 520 с.
     59. Крупнов Е. И. Средневековая Ингушетия. М.: Наука, 1971. 207 с.
     60. Марковин В. И., Мунчаев Р. М. Северный Кавказ. Очерки древней и средневековой истории и культуры. Тула: Гриф и К., 2003. 340 с.
     61. Чочиев А. Р. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвали: Ирыстон, 1985. 288 с.
     62. Ванеев З. Н. К этногенезу осетинского народа // Известия ЮОНИИ. 1961. Вып.13. С. 32 48.
     63. Абаев В. И. Этногенез осетин по данным языка // Происхождение осетинского народа. Орджоникидзе: Северо-Осетинское книжное изд-во, 1967. С. 9 22.
     64. Кузнецов В. А. Аланы // БСЭ. М.: Советская энциклопедия, 1970. Т. 1. С. 381.
     65. Абаев В. И. Об аланском субстрате в балкаро-карачаевском языке // О происхождении балкарцев и карачаевцев. Нальчик: Эльбрус, 1960. С. 127 135.
     66. Некрасова М. Научная сессия в Нальчике // Вопросы истории. 1959. №12. С. 179 181.
     67. Кузнецов В. А. Очерки истории алан. Владикавказ: Ир, 1993. 390 с.
     68. Кузнецов В. А. Христианство на Северном Кавказе до XV в. Владикавказ: Ир, 2002. 157 с.
     69. Ковалевская В. Б. Кавказ и аланы: Века и народы. М.: Наука, 1984. 193 с.
     70. Ковалевская В. Б. Аланы в Западной Европе // Аланы: Западная Европа и Византия. Владикавказ: СОИГИ, 1992. С. 34 86.
     71. Гуриев Т. А. Проблема генезиса осетинского нартовского эпоса. (О монгольских влияниях). Орджоникидзе: Ир, 1971. 165 с.
     72. Гуриев Т. А. Наследие скифов и алан. (Очерки о словах и именах). Владикавказ: Ир, 1991. 173 с.
     73. Гуриев Т. А. Кто есть кто в аланской Нартиаде. Словарь. Владикавказ: [б.и.], 1999. 95 с.
     74. Габриелян Р. А. Армяно-аланские отношения (I-Х вв.). Ереван, 1989.
     75. Армянские источники об аланах. (Документальные материалы и комментарии) / Сост., автор комм. Р. А. Габриелян. Ереван: Изд-во АН АССР, 1989. Вып. 1 3. 142 с.



Об авторе:
Хадикова Алина Хазметовна — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева ВНЦ РАН; khadikovaa@mail.ru




Источник:
Хадикова А. Х. Аланы-осетины в советской историографии // Известия СОИГСИ. 2019. Вып. 33 (72). С.168—185.

Похожие новости:

  • Мусса Хаким (М. Г. Домба) и его письма к Хаджи-Мурату Мугуеву
  • Северокавказские села округа Токат глазами французского иезуита: княжеская свадьба и версия «Сагъæстæ» Темирболата Мамсурова
  • Кавказоведение на грани веков
  • Кавказская Скифия
  • Взаимоотношения Грузии и Абхазии и их историческая интерпретация
  • Формирование мюридизма — идеологии Кавказской войны
  • НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ ОСЕТИН(1/2)
  • Ингушская Алания и ингуши-аланы (от реальности к мифу и от мифа к реальности)
  • Информация

    Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.

    Цитата

    «Что сказать вам о племенах Кавказа? О них так много вздора говорили путешественники и так мало знают их соседи русские...» А. Бестужев-Марлинский

    Реклама

    Популярное

    Авторизация

    Реклама

    Наш опрос

    Ваше вероисповедание?

    Ислам
    Христианство
    Уасдин (для осетин)
    Иудаизм
    Буддизм
    Атеизм
    другое...

    Архив

    Октябрь 2021 (1)
    Март 2021 (7)
    Февраль 2021 (5)
    Январь 2021 (6)
    Ноябрь 2020 (3)
    Октябрь 2020 (1)
      Осетия - Алания