Для органов власти центральноазиатских республик Союза ССР обустройство новых, сотен тысяч новых жителей оказалось довольно сложной организационно-хозяйственной и политической задачей. Шла война и из тыловых регионов на нужды фронта постоянно направлялись ресурсы — людские, материальные, включая продовольственные, и др.
Острейшей проблемой в плане выживания депортированных семей с самого начала выступала жилищная необустроенность. По-видимому, сам факт такого положения можно считать косвенным указанием на то, что акт депортации не являлся итогом продуманного плана, мало-мальски долгой и тщательной разработки механизма реализации принимаемого решения.

Образование шести округов в составе Горской АССР было провозглашено на Съезде народов Терека 19 ноября 1920 г. Несмотря на то, что полностью данное решение было оформлено декретом ВЦИК от 20 января 1921 г., уже в ноябре 1920 г. были сформированы и стали функционировать органы власти Карачаевского округа. Их высшую ступень занимал окружной революционный комитет (ревком), которому подчинялись ревкомы населенных пунктов.
Окружной ревком возглавил Умар Джашуевич Алиев (1895-1938), его заместителями стали Наны Токов и Иммолат Хубиев, членами ревкома — Ислам Хубиев (секретарь), Али-Солтан Герюгов и Шахым Алиев. Своим приказом за №2 от 27 ноября 1920 г. ревком объявил о составе других руководителей окружной администрации, в которую вошли: заведующие отделами — внутренних дел (Н. Токов), юстиции (Н. Токов), продовольствия (Им.Хубиев), земледелия (А. С. Герюгов), финансов (Х. Хубиев), здравоохранения (М. Кочкаров), народного образования (Т. Биджиев), труда и социального обеспечения (Р. Куатов), а также Х. М. Эркенов (руководитель шариатского подотдела отдела юстиции), отдельные функционеры, представлявшие областные структуры Терской области / до формирования органов власти Горской АССР ревком подчинялся Терскому облисполкому / — Х. Байрамуков (продовольственный отдел), А. Кочкаров (Совнархоз), Айтек Батчаев (коммунхоз).

Первоначально последователи тариката — суфии объединялись в мистические общества, известные в литературе под именем суфийских братств или дервишских орденов. Н. И. Покровский, говоря о переводе произведения Джемалэдина «Адабуль Марзия», с которым мы можем ознакомиться в «Сборнике сведений о кавказских горцах» замечает, что качество русского перевода данного произведения, к сожалению, страдает. Но, несмотря на это, мы можем сделать вывод о том, что кавказские тарикатисты упоминают лишь небольшую часть существующих дервишских орденов. Джемалэдин, в частности говорит о четырех «путях тариката»: «Первый путь… называется накшубандийским, второй путь…кадырийским, третий путь… джаштурийским, четвертый путь называется великим путем» [1. С.7]. Для исследователей являются спорными точные характеристики двух последних путей. Но в начале XIX в. мы имеем дело с накшбендийским тарикатом на Восточном Кавказе. Опровержением сектанского составляющего в распространяемом учении служит обращение к имени пророка, как зачинателя идеологии этого ордена: «Пророк научил зикру лучшего из имамов по исполнению и первейшего из них по вере, друга Абу-Бекра». Сам по себе тарикат накшбенди скорее всего и более всего является уставом ордена, программой выполнения религиозных обязанностей и прежде всего шариата.

Духовная ситуация на протяжении многих веков на Северном Кавказе была неоднородной и часто изменчивой.
Местное население Чечни и Ингушетии вплоть до конца XVII — начала XVIII вв. придерживалось древних языческих верований. Памятники материальной культуры, сохранившиеся на территории нынешних Чечни и Ингушетии и изученные отечественными учеными, а также письменные источники и предания чеченцев и ингушей свидетельствуют о том, что к XVII в. ислам стал господствующей религией среди вайнахов, но проникать в этот регион он стал значительно раньше.
В народе считается, что окончательное утверждение ислама в Чечне произошло при Берсе Курачалинском (нач. XVII в.), которого называли имамом и святым шейхом.
В Ингушетии ислам утвердился под влиянием учения Кунта-Хаджи в третьей четверти XIX столетия. Ислам сыграл объединяющую роль для многочисленных народов Северного Кавказа. Он распространился в форме шейхизма, то есть культа святых шейхов, а затем и суфизма. Шейхизм стал первой формой, в которой ислам утвердился в Чечне и Ингушетии. Святой шейх воспринимался верующими как покровитель и заступник, ответственный за веру и нравственный облик своих мюридов. К началу XIX века в Чечне на базе шейхизма распространяется суфизм, а затем оформляется движение мюридизма.

В настоящее время, когда народы нашей страны пытаются найти общие точки соприкосновения с тем, чтобы возвратить или возродить былой интернационализм, разрушенный в годы перестройки и последующее десятилетие, назрела необходимость исторических исследований на злободневные темы, а именно по проблемам взаимоотношений между народами. В связи с этим изучение мирных взаимоотношений карачаевцев и казаков, которые волею судьбы стали соседями, актуально и имеет не только научную, но и общественно-практическую значимость.
Установлению и упрочению близких экономических отношений между карачаевцами и верхнекубанскими казаками способствовало становление и последующее развитие меновых, а затем и торгово-денежных отношений между ними. В момент своего появления они носили чисто натуральный характер. Главным мерилом ценности, на который прикидывались цены дров, кож, масла, меда, плодов и т.п., служила соль.

Историю становления научной мысли народов Северного Кавказа невозможно представить в отрыве от предшествующего этапа развития отечественной науки, вне ценного интеллектуального наследия, оставленного дореволюционными исследователями. Вилен Савельевича Уарзиати хорошо знал и широко использовал в своих работах изыскания исследователей Кавказа XVIII и XIX вв.
К началу XVIII в. кавказоведение уже располагало некоторыми историко-этнографическими сведениями. В течение многих веков разнообразный материал о Кавказе и горцах накапливался в летописях, исторических исследованиях, в хронографах, в описаниях путешествий, в географических обзорах, в официальных актах, донесениях, памятниках законодательства и суда и даже в произведениях художественной литературы различных стран, народов, эпох.
Первые упоминания о Кавказе мы находим в сочинениях греческих и римских писателей, в русских летописях и в грузинских источниках. В их отрывочных, далеко не полных, а иногда противоречивых сведениях имеется немало ярких фактов из истории народов, проживающих на Северном Кавказе.
Начиная с XIII столетия и до XVIII века, историю северокавказских народов наиболее полно отражают труды западноевропейских путешественников. За этот период в крае побывали доминиканский миссионер Юлиан (1231 г.), французский монах Вильгельм де Рубрук (1253 г.) и итальянец Плано Карпини (1246 г.), венецианский дворянин и дипломат Иосафат Барбаро (1436 1462 гг.) и другие.

Наместники на Кавказе обладали практически неограниченной властью. (Кавказское наместничество было учреждено в 1785 г. и упразднено в 1796 г. Этот институт вновь был возрожден в 1844 г. Однако главнокомандующих на Кавказе в период с 1796 по 1844 гг. в литературе привычно называют наместниками). В какой то степени это было оправдано сложной, зачастую военной, обстановкой. Петербург был далеко, а местная обстановка требовала быстро и эффективно принимать решения, что было возможно лишь при концентрации власти в одних руках. Подчинение и ответственность лишь перед царем давали возможность оперативно принимать решения, не оглядываясь особо на министерства. Но это имело и массу отрицательных сторон, так как система управления на Кавказе приняла сугубо военизированный характер, «фактически осуществлялась военная диктатура». При этом нужно учесть, что на Кавказ зачастую попадали далеко не лучшие представители российского офицерства и генералитета. Кавказский корпус «был местом ссылки отнюдь не только гвардейских дуэлянтов или политически неблагонадежных. Командование корпусов, расположенных в России, старалось сбыть на Кавказ всех, кого не хотело видеть у себя под началом. Ермолов в свое время пытался положить конец такой практике засорения корпуса пьяницами, нечистыми на руку людьми, нерадивыми по службе офицерами и солдатами. Ему это удалось только отчасти». Отсюда понятно, какому произволу могли подвергаться горцы, когда вся власть на Северном Кавказе была в руках военных.

Калмыки впервые стали появляться в северо-кавказских степях в 1630-е гг. Однако основные места их кочевий находились в то время к востоку от р. Волга и каких либо военных операций против горцев Северного Кавказа они не совершали. Да и первоочередные задачи у них были другими. Надо было осваиваться на новом месте и отвоёвывать «жизненное пространство», прежде всего, у таких же мастеров степной войны, как ногайцы. Эта задача постепенно воплощалась в действительность. По крайне мере одна часть ногайцев так называемой Большой Орды, кочевавшая в приволжских районах, пошла на союз с калмыками, другая — была изгнана и оттеснена к Кубани или Тереку. Калмыки пытались подчинить и другие орды, но натолкнулись на стойкое сопротивление Малой Орды, находившейся в прикубанских и донских степях, и бескомпромиссно враждовавшей с калмыцкими тайшами. Враждовала с калмыцкими феодалами и часть большеордынских ногайцев, откочевавшая от Волги к Тереку. В итоге, калмыцко-ногайский конфликт стал иметь свое продолжение на территории Северного Кавказа, причем, тесные взаимосвязи ногайцев с северокавказскими этносами вели к тому, что последние также оказывались втянутыми в конфликт.
Например, после того, как осенью 1643 г. «калмыцкие тайши Лаусан тайша да Саржин тайша с калмыки да едисанской Сяюнч мурза с едисанскими татары» «повоевали» улусы ногайского мурзы Карашаима.

Изучение погребальных памятников связанных с кабардинскими курганами Пятигорья, начинается с Н. Г. Керцелли, который осуществлял свои работы по поручению Московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. В 1877 г. в районе Пятигорска он раскопал несколько десятков курганов. У Горячеводска костяки лежали в гробах из досок, головой на запад. Свои исследования Н. Г. Керцелли изложил кратко. В них он впервые определил этническую принадлежность курганов восточным адыгам, отнеся их к эпохе позднего средневековья.
В 1881 1882 гг. крупные исследования в районе Пятигорья провел известный русский археолог Д. Р. Самоквасов, проведя самые масштабные за XIX в. исследования кабардинских курганов. Он раскопал свыше двухсот могильников в районе Пятигоря. В своей работе он описал курганы детально, сопроводив их иллюстрациями. Д. Р. Самоквасов относил раскопанные курганы к «половецко-татарской эпохе», определив их как адыгские. В урочище против Третьей балки (в 5 км. от Кисловодска по дороге в Ессентуки) Д. Р. Самоквасов исследовал бескурганный кабардинский могильник. Костяки лежали в деревянных колодах, которые были вставлены в каменные гробницы. Они лежали вытянуто на спине, лицом вверх, ориентировано на запад-восток. Значительные работы были проведены в бывшей колонии Каррас, где исследован курганный могильник XIV XVI вв. Д. Р. Самоквасов здесь раскопал 105 курганов. Из них только в 5 лежали сабли. Костяки лежали в деревянных гробах, ориентированными на запад-восток. В бывшей колонии Константиновка обнаружен и исследован курганный могильник XIV XV вв., аналогичный вышеописанным. В некоторых из них рядом с погребенным обнаружен костяк мула, удила и стремена.

Кавказ в древности являлся своеобразным мостом, связывавшим степи Евразии с Малой Азией, Восток с Западом, что нашло отражение в этнической ситуации в регионе.
Широкомасштабные археологические работы на Северном Кавказе в последние два десятилетия привели к открытию серии памятников с элементами материальной культуры, свойственной племенам лесостепной и лесной зон Восточной Европы. Эта тема еще не получила детального освещения в кавказоведении. Угорские элементы материальной культуры (рис.1) появляются на могильниках Мартан-Чу в Чечне (Vinogradov V.B., 1983, S.220), Старокорсунском (Каминский В.Н., 1984, с.85), Дюрсо (Дмитриев A.B., 1979, с.54), Казазово 2 и Молдовановском.*)
Однако уже сейчас можно говорить о существовании контактов между племенами Прикамья, бассейна Оки и Северного Кавказа, фиксируемым по предметам вооружения и конского снаряжения.
В настоящее время среди раннесредневековых материалов Северного Кавказа выделяется большое количество предметов вооружения. Хотя и предпринимались отдельные попытки изучения оружия из разных регионов Северного Кавказа (Кузнецов В.А., 1961; Ковалевская В.Б., 1981, с. 85; Тарабанов В.А., 1989, с. 107, 108), в целом эта тема до сих пор остается дискуссионной и до конца не разработанной.
В данной работе все оружие подразделяется на две группы: ближнего боя и дистанционного боя. Первая группа включает мечи, палаши, сабли, копья, топоры и кистени. Кратко рассмотрим их.