История » Кавказская война: Чеченский тайп (род)
Опубликовал Gabaraty, 9 февраля 2008
Чечня в целом, как отмечалось, развивалась теми же путями, что и «вольные» общества горного Дагестана. Вместе с тем она обладала этнической и другой спецификой. В основе общественной структуры чеченцев лежал тайп (род), состоявший из трех-четырех поколений и насчитывавший, как правило, десятки членов, объединенных общим хозяйством и подчинявшихся деспотическому управлению своего главы303. По оценке У. Лаудаева, «жизнь чеченского народа» строилась на основе кровно-родственных, тайповых отношений304. В процессе сегментации из отдельных тайпов формировались «гары» или «неки» — ветви тайпа305.
Тайп не являлся единственной формой организации общественной жизни чеченцев. В Чечне создавались союзы отдельных тайпов, называвшиеся тук-хумами, т. е. военно-экономические объединения определенной группы тайпов, не связанные между собой кровным родством, но объединявшиеся в более высокую степень ассоциации для совместного решения общих задач защиты от нападения противника и экономического обмена306. В XVI—XVII вв. в Чечне насчитывалось девять тукхумов. В дальнейшем число их существенно не менялось. В XVIII — первой половине XIX в. общественная жизнь чеченцев, как и прежде, определялась не столько тукхумной формой союза, сколько тайпом, более архаической организацией: еще в середине XIX в. чеченские общества представляли собой «суть 135 тайповых объединений»307. По Л. Г. Моргану, такое «деление народа на роды есть простейшая форма организации общества».
Как родовые и хозяйственные коллективы, чеченские тайпы основывались на исторически сложившихся принципах, отличавшихся высокой устойчивостью. М. А. Мамакаев насчитал 23 принципа308, жизнеспособность которых обеспечивалась господством обычного права. Основными из них являлись следующие.
1. Единство и незыблемость тайповых отношений для каждого сородича тайпа, обеспечивавшиеся как нормой обычного права, так и самим характером родства. В тайповом родстве, пояснял У. Лаудаев, «все его члены называются братьями — вежерей или воша, а целая связь — братством — вошалла»309.
2. Право на общинное землевладение. Особо следует остановиться на этом принципе, поскольку, по замечанию К. Маркса, «базис коллектива» составляла земля. В «Описании гражданского быта чеченцев с объяснением адатного их права» подчеркивалось: «Право личной поземельной собственности доселе не существует в Чечне»310. Земли здесь «разделились между отдельными тайпами», «однако же не раздробились на участки между членами их», а «продолжали по-прежнему быть общею, нераздельною собственностью целого родства»311. Ежегодно весной земля распределялась между отдельными тайпами и поступала в коллективное владение тайпа. Распределение участков происходило по жребию. «Получивший таким образом свой годовой «участок» становился «полным его хозяином на целый год», возделывал его, или отдавал «на известных» условиях другому312. Здесь происходило то, о чем писал Ф. Энгельс применительно к германцам периода образования у них государства: «В пределах каждого рода пахотная земля и луга были поделены между отдельными хозяйствами ровными участками по жребию»313. Существовала еще практика раздела неразделенных земель на равные, фамильные участки. Подобную практику в Чечне описал в XIX в. У. Лаудаев: «Земля, — писал он, — делилась при собрании целого народа; когда фамилия получала свою часть, то для устранения в дальнейшем поземельных недоразумений, все присутствовавшие брались свидетелями в означении границ. Для этого на конце границы резали быков и баранов и варили мясо в огромных котлах, и в знак утверждения границ потчивали свидетелей»314. Получив таким образом участок земли или «фамильное» поле, тайп, согласно адату, становился верховным собственником земли, а индивидуальная семья — ее «пользователем»315. Подобный порядок владения землей и подворная ее обработка описаны У. Лаудаевым; «у чеченцев земля была общею»316, — заключал он. Исключительное право тайпа на участки земли зафиксировал во второй половине XIX в. Н. С. Иваненков317. В конце 70-х гг. XIX в. в «Заметках о Чечне и чеченцах» анонимный автор делил тайповые земли: 1. На общие — нераздельные (к ним он относил горные пастбища, берега рек и выгоны); 2. Общие — делимые (сюда входили пахотные и покосные луга); 3. Собственные, приобретенные по праву первого захвата или покупного. 4. Собственные, приобретенные «чрез очистку лесов, принадлежавших другим фамилиям или общинам»318. На эти виды тайпового землевладения указывали еще в прошлом веке319. Появление частновладельческой формы собственности, представлявшее собой «совершенно новое в Чечне и неизвестное чеченцам», связывалось с действиями российского правительства и относилось ко второй половине XIX в.320 Е. Н. Кушева указывает на сохранение родоплеменного землевладения и в поселениях, созданных чеченцами в XVIII — начале XIX в. на предгорных равнинах Северного Кавказа321.
Сторонники «феодализма» в Чечне и наличия в ней частной собственности на землю в XVIII — первой половине XIX в. не принимают во внимание приведенные нами данные. Доказывая обоснованность своего тезиса, они считают, что чеченцы, переселяясь с гор на равнину, на новом месте захватывали земли и становились собственниками, феодалами322. Действительно, покидая горы, переселенцы оседали на новых землях — одни — по праву первого захвата, другие — поселяясь во владениях кабардинских и кумыкских феодалов. Однако не учитывается сложность ситуации, возникавшей для переселенцев на равнине: индивидуальная семья, двор, без своего тайпа, были не в состоянии на новом месте не только удержать собственность на приобретенный участок земли, но и оградить от внешних посягательств свое хозяйство. Это заставляло чеченцев селиться либо на землях кабардинских, дагестанских феодалов, бравших их под свою защиту и ставя тем самым в зависимость, либо «по тайповым кварталам»; «даже целые аулы создавались отдельными таипами» . Такие поселения XVIII—XIX вв. в русских источниках известны как «общество», а поселения более раннего происхождения — как «землицы». По Е. Н. Кушевой, «общество», «землица» идентичны тайпу, роду324. Так, по преданиям, в XVIII в. известными на равнине являлись чеченские тайпы Мулкой и Мержой, позднее сохранявшие территориальную (тайповую) целостность325. В «землицах» и «обществах», формировавшихся по родовому принципу, тайп сохранял за собой положение верховного собственника земли. Этот факт признают и приверженцы - идеи о феодализме и феодальной собственности на землю в Чечне326. Тайповое представление о собственности на землю было столь прочно, что даже чеченцы, поселившиеся во владениях кабардинских и кумыкских феодалов, лишь на первых порах «мирились» с частновладельческими принципами землепользования: на земельные подати они смотрели как на вынужденную и временную меру. Набрав силу, чеченцы-переселенцы переставали платить за землю и завладевали ею327. Как сообщал У. Лаудаев, «им было стыдно платить за землю, которую бог создал для всех равно; плативших ясак горные соплеменники осмеивали и упрекали, называя их лай, т. е. холопами»328. Типичным примером того, как развивались отношения между чеченцами-переселенцами и владетельными князьями на равнине, мог послужить случай с князем Турловым из Гумбета. Поселив на своих владениях чеченцев и взяв их под свою власть, этот князь не вмешивался во внутреннее устройство поселенцев, благодаря чему в их общественной жизни не происходило особых перемен: «вся разница состояла в том, что там, где прежде дымился в лесу одинокий хуторок, раскидывался теперь огромный аул в несколько сот домов, большею частью одного родства. Круг связей общественных по-прежнему не переступал границ родственных связей, однако же стали обширнее, потому что тохумы (тайпы) возросли непомерно», — отмечалось в «Описании гражданского быта чеченцев»329. Набрав силу, тайп изгнал князя Турлова, а принадлежащую ему землю объявил своей собственностью. Подобная задача решалась еще успешнее, если на равнине удавалось объединиться нескольким тайпам и образовать токхум: Е. Н. Кушева указывала на Шубутскую и Мичкис-скую «землицы», представлявшие собой селище родо-племенных групп (токхумов, состоявших из нескольких тайпов)330.
Подводя итог, отметим: господствовавшие в Чечне три формы земельной собственности — племенная, тайповая (родовая) и семейная — указывали на переходность социально-экономической структуры чеченского общества.
3. Объявление всем тайпом кровной мести другому тайпу за убийство и общественную дискредитацию члена тайпа — один из важных принципов жизни чеченского рода331. Перечисляя порядки классического рода, Ф. Энгельс упоминал его обязанность защищать своих членов: «тот, кто причинял зло ему, причинял зло всему роду. Отсюда, из кровных уз рода, возникла обязанность кровной мести»332. По чеченскому адату, «все личные обиды и важнейшие преступления, как-то: убийство, насилие» не подлежали судебному разбирательству333. Согласно обычаю «канлы», родственник убитого должен был убить убийцу или кого-либо из его родных. Со своей стороны те мстили за кровь кровью334. В отмщении за сородича участвовали все члены тайпа. У. Лаудаев свидетельствовал: «Некто Ногай-Мирза, Чермоевской фамилии, проезжал верхом через один аул. Он увидел растрепанную женщину, бежавшую с криком и воплем от мужчины, преследовавшего ее с обнаженным кинжалом. Женщина вопила: «Меня убивакк безвинно; неужели не осталось на земле ни одного моего брата, чермоевца, который защитил бы невинную сестру». Ногай-Мирза подскакал к ней и сказал: «Чермоевцы еще живы, шашки их не притупились», — и, выхватив из ножен шашку, убил гнавшегося за женщиной»335. «Есть много подобных рассказов, в которых фамильные братья подвергаются опасностям, не щадя своей жизни во имя взаимной помощи»336, утверждал У. Лаудаев. Решение о мести принимал совет старейшин. Потерпевшая и виновная стороны редко приходили к соглашению о примирении. В тех случаях, когда оно все же достигалось, без участия «нейтральных тайпов» не обходилось337.
4. Тайп имел своего предводителя — тхъамада, старейшина. В «Адатах» отмечалось: «Старейший в роде выбирался обыкновенно, чтобы быть посредником или судьею в ссорах родственников; в больших деревнях, где жило несколько токхумов, каждый выбирал своего старика и ссоры разбирались уже всеми стариками вместе»338. Слова У. Лаудаева о том, что чеченцы «не терпели у себя никакой власти и не выбирали из своей среды предводителей» , подчеркивали независимость общинника в чеченском обществе. Когда же речь заходила об управлении тайпом или территориальной общиной (тукхумом), срабатывало правило: «Старший в роде... был отцом фамилии, и наставником, и начальником. В случае спора двух фамилий, старшие в роде советовались, как уладить дело, условливались, и никто им не противоречил»340. В более позднее время (вторая половина XIX в.) в чеченских адатах отмечалось некоторое ослабление института старейшины; по Ф. И. Леонтовичу, круг «действий» старейшины «был очень ограничен и власть почти ничтожна», «исполнение его решений зависело от доброй воли тайпа»341. Процесс постепенной утраты влияния старейшины, как главы рода, отмечен и У. Лаудаевым: «Суд старшего в фамилии стал уже недостаточным»342. Незаметно функции старейшины переходили к совету старейшин, представлявших несколько тайпов. Одновременно повышалась роль совета старейшин тайпа, а также его военного предводителя. Однако, вплоть до первой половины XIX в. статус старейшины рода был очень высок. Это подтверждается сообщением генерала Энгельгардта о выборах в 1823 г., во время которых «некоторые деревни» избрали себе судей «в виде» тайповых старшин 343.
5. Выбор предводителя-военачальника (бячча) являлся важным актом в жизни тайпа. В классическом роде, как указывал Ф. Энгельс, выбирали старейшину для мирного времени и вождя в качестве военного предводителя. Последний мог «приказывать что-либо во время военных походов»344. Именно такое место в чеченском тайпе занимал военачальник, пользовавшиися своей властью только во время воины Тем не менее общественное влияние военачальника, по-видимому, было значительно, поскольку в Чечне, как и в ряде других районов Большого Кавказа, интенсивно развивалась система набегов: положение военачальника определялось военной демократией, требовавшей высокой организованности и дисциплины, но не позволявшей переступать грань, где начинались господство и подчинение. Желая «резче» подчеркнуть свое равенство с «бяччи», чеченцы называли себя «витязями» или «воинами». В результате не только военачальник имел свое особое название («бячча»), но и воин, участвовавший в набегах, приобрел в чеченском языке соответствующую номенклатуру — «конахи». По У. Лаудаеву, «конахи» не соответствовал ни русскому «молодец», ни кумыкскому «игит», «джигит». На наш взгляд, «конахи» представлял собой не только военную, но и социальную фигуру, из которой вырастал «бячча». Обращает на себя внимание также некоторое фонетическое сходство «конахи» с древним норвежским «конунг» и общескандинавским «конанга» эпохи викингов346, обозначавшим «военный вождь», высший представитель родовой знати.
6. Каждый тайп имел свой совет старейшин — один из важных признаков демократизма в управленческой организации рода. Совет был верховной властью в роде. В функции его входили выборы и смещение предводителя рода и военачальника, принятие решения о кровной мести или о выкупе и т. д. Все члены совета имели равные права. Однако, в отличие от ирокезского рода, в совете старейшин тайпа могли участвовать только мужчины. К обсуждению тайповых дел допускался любой член рода, имевший право на выражение своего мнения. В этом отношении заседание совета старейшин напоминало демократическое собрание347, о котором писал Ф. Энгельс. В чеченском тукхуме, однако, при решении важных дел последнее слово оставалось только за выборными членами совета. После собрания и вынесенного решения «старики, — по описанию У. Лаудаева, — возвращались домой, объявляли фамилиям изустно свои постановления и заставляли их клясться свято исполнять их»348.
Подобная процедура имела очень давнее происхождение: она вошла в обиход чеченского языка под названием «эдиль или адиль», что означало «постановление совета старейшин».
В XVIII — первой половине XIX в. в общественной жизни чеченцев возросла роль совета старейшин. Объяснялось это усложнением социально-политической жизни чеченского общества. В конце XVIII — начале XIX в. совету старейшин и демократическому собранию все чаще приходилось решать вопросы (переселение с гор на равнину, создание нового поселения, набеги, религиозные и др.), вызывавшие бурные обсуждения. В. И. Голенищев-Кутузов писал: «Беспорядочно сзывался народ на эти чеченские веча: кто-нибудь из жителей, задумавши потолковать о важном деле, влезал на кровлю мечети и оттуда созывал народ... Праздные сбегались на его голос, им скоро следовало все мужское народонаселение деревни, и таким образом на площади перед мечетью составлялась мирская сходка. Когда предложение, делаемое виновником собрания, не было достойно внимания, толпа скоро расходилась без негодования на нарушителя общественного покоя»349. По оценке В. И. Голенищева-Кутузова, подобное демократическое собрание являлось для Чечни «единственной основой всего благоустройства»350.
7. Усыновление посторонних лиц, принятие в тайп нового члена — право, которому мог следовать чеченский род 351'. В классическом роде, как правило, не убивали военнопленного; один из родов мог усыновить его, и тогда он приобретал «все права рода и племени»352. Принятие в род, как отмечал Ф. Энгельс, происходило торжественно. То же — в чеченском тайпе: здесь во время торжеств вступающий в тайп обязан был зарезать быка. На принятого в тайп, однако, не переносилось название рода, приютившего его. На него продолжал распространяться признак этнической принадлежности, по которому чаще всего давалась фамилия. Если же в тайп принимался человек чеченского происхождения, фамилия последнего образовывалась от имени его ближайшего предка 353.
8. Каждый тайп имеет свое имя, полученное от предполагаемого родоначальника и принадлежащее ему одному354. В давние времена, когда предводитель искал место жительства для членов своего рода, по названию занятой земли именовали и самого предводителя. Как родоначальник тайпа он превращал свое имя в фамилию355. Ф. Энгельс отмечал: с родовым именем неразрывно были связаны и родовые права356.
9. Переход имущества умершего к членам тайпа. У ирокезов имущество умерших переходило к их сородичам, так как оно должно было остаться внутри рода357. По Ф. Энгельсу, ввиду незначительности предметов, которые мог оставить после себя ирокез, его наследство делили между собой его ближайшие сородичи358. В чеченском тайпе оставленное умершим имущество делили между собой «члены его семьи и ближайшие сородичи»359. В «Адатах», опубликованных Ф. И. Леонтовичем, содержатся записи норм права, относившиеся к более поздней практике наследования. Существенное различие их от ранее действовавших состояло в том, что адат «работал» теперь уже «совместно с шариатом» в результате утверждения «смешанного законодательства»360. И все же в порядке наследования традиции тайпа были столь устойчивы, что шариат, предусматривавший иные нормы наследования, часто уступал адатным положениям361. Поэтому В. И. Голенищев-Кутузов фиксировал: «В Чечне, где почти нет понятия о личной недвижимой собственности, домашнее имущество, временно приобретенное трудом каждого из членов семьи, должно поровну делиться между ними» 362 . Это рождало «естественное право» сыновей поровну наследовать имущество отца. Если не оказывалось прямых наследников, наследство покойного переходило в «боковые линии рода»363. Как и в римском и греческом роде, где господствовало отцовское право, в чеченском тайпе потомство по женской линии исключалось из наследования: «адат устраняет их (дочерей — ред.) от дележа имения»364. Позже, с введением шариата, дочь могла получить третью долю наследства, достававшегося брату365. Такой порядок, однако, приживался не сразу и не без труда. Об этом писали В. И. Голенищев-Кутузов, а в советское время — М. А. Мамакаев, подчеркивавший: «Право, по которому имущество должно оставаться в роде и делиться между родичами умершего собственника, у чеченцев сохранялось долгое время»366.
10. Тайп занимает свою особую территорию и имеет тайповую гору367.
11. Тайпу принадлежит тайповая башня, возведенная его родоначальником. Наличие такой башни позволяло людям считать себя коренными жителями страны вейнахов368.
12. Тайп имеет свое божество и определенные культовые обряды369. Соответствующая родовой общественной жизни языческая вера вплоть до начала XIX в. сохранялась в тайпах в качестве главной религии. В ирокезском роде «...сохемы и военные вожди отдельных родов в силу своей должности причислялись к «блюстителям веры и выполняли жреческие функции»370. Эти функции в чеченском тайпе со временем переходили к главам семей371. Вместе с тем имеются сведения о деятельности в Чечне жрецов, «блюстителей веры»372, находившихся под началом «главного жреца» , который представлял тайп и его божество.
13. Тайп имел отдельные тайповые кладбища, где хоронили только членов данного тайпа.
Мы остановились не на всех принципах тайпа. Но и другие были столь же или еще более традиционны. Все они, естественно, восходили к родоплеменным отношениям. Однако мы далеки от мысли, что в XVIII — первой половине XIX в. чеченское общество переживало первобытно-родовую стадию, поскольку архаический род, существовавший много тысячелетий назад как реальный общественно-производственный коллектив, давно распался даже в самых отсталых обществах374. В то же время, как подчеркивал М. О. Косвен, «у весьма многих народов мира с исключительной стойкостью сохранился в пережиточном виде и состоянии, вместе с первобытнообщинным укладом, родовой строй»375. Устойчивость родовых отношений являлась характерной чертой горских общественных структур Большого Кавказа. Парадокс состоял в том, что при неодинаковой степени развитости общественных отношений у народов Северного Кавказа фактически не было серьезных различий в общем, так сказать, уровне цивилизации между горскими «вольными» обществами и равнинными районами, где в XVIII — первой половине XIX в. бесспорно существовал феодализм. Утверждая так, мы имеем в виду исторический опыт хозяйствования, состояние орудий труда, духовную культуру и этническое самосознание и т. д. Различия в организации общественной жизни, ее социальной структуре, безусловно имевшиеся между ними, объяснялись заметным «перепадом» природно-экологических условий. Господствовавшее в горных и высокогорных районах малоземелье сдерживало процессы накопления частной собственности, а это, в свою очередь, влияло на темпы общественного развития. В результате, достигнув в общественной организации переходного состояния, «вольные» общества, в том числе тайповая Чечня, по своей экономической слабости длительное время лишались возможности выйти на новые уровни формационных процессов. В этих обществах «скапливалась» высокая социальная энергия, придававшая любым общественным переменам особую остроту. В XVIII — первой половине XIX в., когда «вольные» общества Дагестана и тайповая Чечня вступили в стадию феодализации, они обнаружили значительно большую социальную мобильность, чем равнинные районы Северного Кавказа со сложившимся феодализмом. Благодаря этому «вольные» общества стали для феодальных регионов обновляющей социальной силой. Это явление не следует рассматривать как некий исторический феномен. Подобное, как известно, уже случалось. В свое время у германцев, достигших того же уровня формационного развития, что и «вольные» общества Большого: Кавказа в XVIII — первой половине XIX в., образовался мощный социальный потенциал, предотвративший «закат Европы». На вопрос «Что же это было за таинственное волшебное средство, при помощи которого германцы вдохнули умиравшей Европе новую жизненную силу?» Ф. Энгельс отвечал: «...омолодили Европу не их специфические национальные особенности, а просто их варварство, их родовой строй»376. В свете этого попытки отрицать значение тайповых отношений в чеченском обществе XVIII — первой половины XIX в. с научной точки зрения: малопродуктивны: именно в таком контексте следует понимать призывы к «очень осторожному» употреблению терминов «патриархально-родовые», «тайповые» отношения377. Поиски в чеченском обществе кануна Кавказской войны не свойственных ему формационных отношений мешают научному восприятию конкретной исторической реальности, социальной сути этого общества.
Тайповые отношения, к первой половине XIX в. еще не «поврежденные» экономикой России, представляли собой не второстепенный, а господствующий уклад в общественно-экономической жизни чеченцев. Существенные перемены в социальном облике Чечни произойдут позже, под влиянием Кавказской войны, а затем — капиталистической экономики России. Но и в эти сложные для Чечни времена тайп, как система социальных отношений, упорно сопротивлялся новому. Не случайно, что в форме уклада тайповые отношения сохранялись вплоть до 30-х гг. XX в., когда в ходе коллективизации мелкие тозы возникали по тайповому принципу или «кубам»: аул Шали, например, делился на 10 «кубов», каждый из которых объединял по 300—350 индивидуальных хозяев; «кубы» создавались по принадлежности к одному тайпу или тару378. Наличие в Чечне тайповых колхозов и даже райкомов партии — весьма экзотическое свидетельство прочности тайпового общество венного уклада379.
Мысль о решающем значении тайповых отношений в социальной организации Чечни XVIII — первой половины XIX в. являлась главной у У. Лаудаева. «Жизнь чеченского народа, — утверждал он, — была тесно связана с его фамильными отношениями, а потому на связь их фамилий нужно обратить особенное внимание»380. В советское время эту точку зрения высказывал М. А. Мамакаев, считавший, что у чеченского тайпа, как у рода, единственной «юридической» нормой, регулировавшей его жизнь, была традиция, обычное право38 . Это не означало, однако, что в XVIII — первой половине XIX в. чеченское общество являлось «социально гармоничным». Напротив, как общество переходной экономики, оно становилось динамичным, с тенденциями к разрыву с «извечным» равенством. Относительная «гармония», соблюдавшаяся внутри тайпа, чаще нарушалась за его пределами, во взаимоотношениях между тайпами. Так, принцип справедливого распределения тайпового поля между членами тайпа, как правило, нарушался в межтайповых земельных отношениях: сильные тайпы брали верх над слабыми, захватывали большие и лучшие участки земли. В результате отдельные тайпы обезземеливались, «жили до времени на чужой земле, т. е. были в гостях, по-чеченски хамалгабяхкема»382. Создавалась ситуация, когда многие тайпы выжидали «случая для приобретения земли»: при этом допускались самые различные средства — покупка, применение оружия или тяжбы. Первое «социальное неравенство», возникавшее в чеченском обществе — тайпы с землей и безземельные. Нет данных о численности безземельных тайпов, но свидетельством их наличия являлось социальное обозначение в языке — махк-бацу.
В XVIII — первой половине XIX в. в сфере земельных отношений в чеченском обществе наметилось углубление имущественного неравенства главным образом из-за переселенческого движения, в ходе которого сильным тайпам удавалось не только занять участки земли на равнине, но и сохранить принадлежавшие им пашни и покосы в горах. Такой возможности не было у слабых тайпов, подчас не имевших своей земли на родине. На почве возникавшего неравенства между чеченскими тайпами росли социальные противоречия. У. Лаудаев отмечал: «Сильные фамилии обижали слабых; эти же, мстя им тайно и явно, только увеличивали беспорядок и вели к новым преступлениям»383. Имущественное неравенство и социальные противоречия между тайпами на почве земельных отношений были замечены и другими исследователями, например, М. А. Мамакаевым: «Яблоком раздора, — писал он, — уже з ту пору была прежде всего земля, вокруг нее разгорались главные бои»384. В Чечне противоборствовали не социальные группы, — их еще не было, а тайпы, и эта особенность отражалась на характере консолидации сил в чеченском обществе. С целью противодействия сильным тайпам между собой объединялись слабые или же слабый тайп присоединялся к сильному, прося покровительства и защиты385. Социальные последствия подобного размежевания сил были однозначны — усугублялись межтайповые раздоры, ускорялись переходные процессы. Возникали не только союзы слабых тайпов для противостояния сильным, но и объединения слабых с сильными тайпами, внутри которых простое покровительство уступало место системе господства и подчинения. Эти явления столь осложняли общественную жизнь Чечни, что сильные тайпы чувствовали социальную «неуверенность» не меньше, чем слабые: стремление удержать свои позиции, толкавшее на межтайповую междоусобицу, создавало напряженность и для сильных тайпов. У. Лаудаев отмечал: «Совокупясь из разных элементов, фамилии соревновались между собою, не позволяя некоторым возвышаться над народом. По различным причинам некоторые личности иногда выдвигались вперед; с возвышением подобного лица и фамилия его приобретала влияние в народе; тогда прочие, завидуя ей, усугубляли свои силы для низведения такого лица и его фамилии в общий разряд»386. «Механизм» сдерживания поступательного развития чеченского общества к классовым отношениям срабатывал не только в отношении личностей, стремившихся к статусу родовой знати, но и отдельных богатевших хозяйств. Так, у чеченцев действовал обычай («байталвакхар»), согласно которому при превышении в одном хозяйстве средней нормы численности скота старейшина рода созывал совет для обсуждения вопроса об излишках скота у одного из членов рода. Если совет подтверждал этот факт, то в определенный день собирались члены рода и делили между собой все имущество разбогатевшего скотовода, при этом оставляя долю и самому хозяину387. Однако подобные меры, предусмотренные обычным правом, при оживлении экономической жизни, наблюдавшейся с конца XVIII в., не в состоянии были остановить начавшийся общий процесс социальной дифференциации, затрагивавшей не только межтайповые отношения, но и неумолимо проникавшей во внутреннюю жизнь тайпа. В Чечне, как и повсеместно на Большом Кавказе, ряды родовой знати пополнялись прежде всего из числа старшин и военачальников, общественное положение которых выгодно отличалось от других общинников. Источником их силы, впрочем, как в целом — формирования родовой знати, служили, в первую очередь, набеги и военная добыча: здесь немаловажное значение имели привилегии старейшин и военачальников, подучивших исключительное право в распределении этой добычи. Тезис о росте частной формы собственности на землю за счет «повышения производительности труда» и «сопряженного с ним развития товарных отношений» не применим к горной Чечне; да и мысль об имущественном и социальном расслоении общинников на базе частного землевладения можно принять лишь частично388.
Таким образом генезис социальных сил шел в русле двух параллельных процессов: с одной стороны, выделение сильных, богатых родов — тайпов или целых тукхумов и упадок слабых, с другой — возвышение родовой верхушки, старейшин тайпов и патронимии389. Однако это были процессы разной интенсивности; более трудными и замедленными оказывались социальные сдвиги внутри тайпа, где родовые порядки проявляли большую жизнестойкость, В целом же в чеченском обществе успели сформироваться два социальных слоя — родовая знать, выделившаяся главным образом из среды сильных тайпов, и рядовые общинники. Противоречия, наблюдавшиеся в Чечне в XVIII — первой половине XIX в., возникали главным образом между этими двумя общественными силами. Устное народное творчество чеченцев донесло до нас эпизоды этой борьбы. В преданиях, например, сообщается: «владетельные» вожаки тайпа Кирдоевцев принуждали представителей из тайпа Никароевцев пасти табуны своих коней. Раз за одну ночь молодые люди Никароевцев «истребили всех коней Кирдоевцев, не желая более терпеть такое унижение»390. Подобные межтайповые отношения восходили, по-видимому, и к более ранним периодам истории Чечни. По У. Лаудаеву, «общество чеченского племени, состоя из множества фамилий, искони между собою чужды единодушия»391. Однако особую остроту межтайповая борьба стала принимать с XVIII в., с оживлением в экономической жизни Чечни; к этому времени относились слова У. Лаудае ва: «Из этого неединодушия чеченских обществ проистекала ничтожность политического значения их страны»392. Делая столь грустное заключение, У. Лау-даев не подозревал, что в раздорах чеченских тайпов рождались революционные силы, подрывавшие тайповые связи и открывавшие путь в классовое общество. Происходившие в Чечне события, однако, являлись лишь предтечей классовой борьбы: здесь еще не было ни классов, ни, естественно, самой классовой борьбы.
В контексте сделанных выводов вернемся к современным историографическим фактам. Вновь напомним, что в последние годы все чаще высказывается мнение о феодализме, якобы сложившемся в Чечне к XVIII в. К чеченскому обществу стали применять социальные термины, чуждые его структуре: например, «чечено-ингушские князья, феодалы, владельцы, почетные и влиятельные старшины, знатные уздени, богатые люди» — это не только перечень «социальных групп» Чечни XVIII — первой половины XIX в., но, по мнению Ш. Б. Ахмедова, и «не что иное, как феодальная и феодализирующаяся верхушка чечено-ингушского общества393. Эту точку зрения разделяют Т. А. Исаева, С.-А. Исаев394 и др. Н. А. Тавакалян также склонен полагать, что первое крупное разделение общества на два класса — господ и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых — путь, по которому «шло к рабству и чечено-ингушское тайпо-родовое общество»395, «социальные верхи разными путями обращали людей в рабов»396. В современной чечено-ингушской историографии нет, пожалуй, автора, который, обращаясь к социальной структуре Чечни XVIII в., не искал бы в ней классов и классовой борьбы. Возражая подобным суждениям, напомним еще и о том, что в чеченском языке нет слов, терминов, общественно-понятийных выражений, указывавших на наличие в чеченском обществе феодальной социальной структуры. В языковом обиходе были два социальных термина — «узден» (общинник) и «лай» (пленник, раб). Упоминающиеся в русских источниках «чеченские князья» — это кабардинские и кумыкские феодалы, к которым подселялось чеченское население, разновременно покидавшее горы. Российские администраторы не знали в чеченских «землицах» (тайпах) «владельцев», «владетельных феодалов», они писали о «начальных людях», «выборных лучших людях», являвшихся, по оценке Е. Н. Кушевой, старейшинами тайпов397. Напомним: чеченские поселения ни в горной полосе, ни на равнине не создавались по феодальному признаку, т. е. по имени какого-то чеченского «владетеля» или «князья». Они были известны по тайповым названиям: например, кабак Шибутских людей, Тумцоев кабак и т. д. Позже появились поселения с назва ниями, происходившими от собственных имен: Уйшев кабак, Дикоева деревня и т. д. — по именам чеченских тайповых старшин398. Попытки увидеть в термине «чеченские старшины» социальный синоним «чеченских феодалов» также требует пояснения: в переписке и делопроизводстве российской администрации XVIII в. складывалась традиция — представителей малых народов Кавказа, главным образом горцев, с которыми власти вступали в деловые контакты, называть «старшинами». Русские администраторы, для которых термин «старшина» не нес строго «отмеренной» социальной нагрузки, могли назвать кабардинского феодала «старшиной» — так же, как главу чеченского тайпа или тукхума. Подобное «произвольное» употребление одного и того же социального понятия к лицам разного «общественного статуса», понятно, не должно вводить в заблуждение исследователя. Что касается «рабовладения», то для Чечни и других районов Большого Кавказа эта формация была явно чуждой. Рабы — «лай» в Чечне, о которых подчас идет речь при обсуждении социальной структуры чеченцев, — не что иное, как военная добыча, доставшаяся бяччи после набегов. Пленных (рабов — «лай») чеченцы, как правило, продавали, оставляя у себя лишь незначительное их число. По С. Броневскому, чеченцы, занимавшиеся набегами, делили пленных на три «разряда»: пленники из состоятельных родов или семей (за них рассчитывали получить хороший выкуп); пленники простого происхождения (их продавали на сторону как «товар»); старики или люди с увечьями. Лишь последний разряд пленников, не обещавший денежной или товарной выгоды, оставляли у себя. Современник писал, что в Чечне «неполноценных» пленников «определяют в пастухи, которые, обжившись там, нередко женятся и остаются на всегдашнее жительство»399. Н. А. Тавакалян приводил данные, согласно которым после реформы 60-х гг. XIX в. в Чечне оказалось всего до 300 рабов, подлежавших освобождению. Понятно, столь мизерное применение рабского труда не могло существенно изменить хозяйственной и социальной организации чеченских тайпов и повлечь за собой рабовладельческий путь их развития. Мысль о «пережитом процессе зарождения рабовладения» в Чечне400 представляется неубедительной и по другой причине. А. И. Робакидзе, аргументируя тезис о домашнем характере рабства на Большом Кавказе, пояснял, что речь идет о применении рабского труда в «обществе, где свободные сосуществуют со специфической категорией зависимых, часть которых составляют пленники, поставленные в положение раба с перспективой их последующего закрепления на земле»401.
Таковы новейшие историографические направления решения проблемы. Два главных и очевидных их недостатка — необеспеченность фактическими данными и «подгонка» под «чужие» модели общественной организации — не открывают, на наш взгляд, сколько-нибудь серьезных научных перспектив.
Источники:
303. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 11; М.О.Косвен относил чеченский тайп к патронимии. (См. Косвен М.О. Указ. соч., с. 34). Уточняя определение тайпа, М.А.Мамакаев сослался на то, что тайп в представлении чеченцев никогда не рисовался как малая группа людей: тайп, по Мамакаеву, это тот же род, состоявший из нескольких ветвей. УЛаудаев идентифицировал тайп с фамилией. По его формулировке, «родственная связь членов фамилии называется по-чеченски тайпом или тайпа, что означает: одна фамилия, род». (См. Лаудаев У. Указ. соч., с. 15).
304. Лаудаев У. Указ. соч., с. 14.
305. М.А.Мамакаев рассматривает «гар» как патронимию, включавшую небольшую группу близкородственных семей по отцовской линии. (См. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 12).
306. М.М.Ковалевский, а несколько раньше и УЛаудаев, не считал тукхум новой, поступательной формой тайпового объединения. В отличие от них, М.А.Мамакаев видел в тукхум-ном союзе территориальную общину, в которую со временем развивалась тайповая структура чеченцев. (См. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 16).
307. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 18.
308. Там же, с. 29—38.
309. Лаудаев М.А. Указ. соч., с. 15.
310. Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев. Материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа, вып. П., Одесса, 1883, с. 79.
311. Там же.
312. Там же, с. 79—80.
313. Маркс К. и Энгельс Ф. Соб. соч., т. 21, с. 150.
314. Лаудаев У. Указ. соч., с. 39.
315. Леонтович Ф.И. Указ. соч., с. 79; Лаудаев У. Указ. соч., с. 24, 39.
316. Лаудаев У. Указ. соч., с. 24.
317. Иваненков Н.С. Горные чеченцы. Культурно-экономическое исследование Чеченского района Нагорной полосы Терской области. — Т. С, 1910, вып. VII, с. 35.
318. «П». Заметки о Чечне и чеченцах. ТС, 1878, вып. I, с. 269— 270.
319. Максимов Евг. Чеченцы. Историко-географический и статистико-экономический очерк. — ТС, кн. II, 1893, вып. III, с. 41.
320. Там же, с. 51—52.
321. Кушева Е. Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма...,
322. Гриценко Н. П. Социально-экономическое развитие притеречных районов..., с. 168.
323. Саламов А. А. Не затушевывать социальные противоречия прошлого. — Материалы научной сессии по вопросам истории Чечено-Ингушетии. ЧИНИИ, т. 4, вып. I. Грозный, 1964, с. 203.
324. Кушева Е.Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма..., с. 180.
325. Там же.
326. Так, Н.П.Гриценко приводил данные о фамильно-тайповой собственности на равнине (Гриценко Н.П. Социально-экономическое развитие притеречных районов..., с. 208), а И.М.Саидов — предания о тайповом межевании земель («ардырж»), существовавшем в Чечне. (См. Саидов И.М. Землевладение и землепользование у чеченцев и ингушей. — Материалы научной сессии по вопросам истории Чечено-Ингушетии. ЧИНИИ, т. 4, вып. I. Грозный, 1964; См. так же: Далгат Б. Первобытная религия чеченцев. — ТС, 1893, вып. 3, кн. 2, с. 94.)
327. Лаудаев У. Указ. соч., с. 29.
328. Там же.
329. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 86.
330. Кушева Е.Н. О некоторых особенностях феодализма..., с. 180—181.
331. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 29.
332. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 83.
333. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 92.
334. Там же, с. 93.
335. Лаудаев У. Указ. соч., с. 39.
336. Там же.
337. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 29.
338. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 82.
339. Лаудаев У. Указ. соч., с. 24.
340. Там же.
341. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 82.
342. Лаудаев У. Указ. соч., с. 24.
343. ЦГВИА, ф. 13454, оп. 2, д. 73, л. 9.
344. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 88.
345. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 33.
346. Лебедев Г.С. Конунги-викинги (к характеристике типа раннефеодального деятеля Скандинавии). — В кн.: Политические деятели античности, средневековья и нового времени. Л., 1983; Он же: Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985.
347. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 90.
348. Лаудаев У. Указ. соч., с. 25.
349. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 83.
350. Там же.
351. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 35.
352. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 89.
353. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 35.
354. Там же.
355. Лаудаев У. Указ. соч., с. 16.
356. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 89.
357. Там же.
358. Там же.
359. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 35.
360. Леонтович Ф.И. Указ. соч., с. 99.
361. Там же.
362. Леонтович Ф.И. Указ. соч., с. 100.
363. Там же.
364. Там же, с. 99.
365. Там же.
366. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 35.
367. Там же.
368. Там же, с. 36.
369. Там же, с. 37.
370. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 90.
371. «П». Заметки о Чечне и чеченцах..., с. 255.
372. Там же, с. 254.
373. Там же.
374. Косвен М.О. Указ. соч., с. 23.
375. Там же.
376. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 154. Схожую мысль высказал Н.А.Бердяев, писавший, что без приливов варварства «в жизни человечества наступает иссекание энергии, застывание», (Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990, с. 149—150).
377. Саидов И.М. Указ. соч., с. 161.
378. Саламов А.А. Указ. соч., с. 203.
379. Филькин В.И. Некоторые особенности и трудности в развитии колхозного строя в Чечено-Ингушетии в предвоенные годы и борьба партийной организации за их преодоление. — Материалы научной сессии по вопросам истории Чечено-Ингушетии. Грозный, 1964, с. 212 и Др.
380. Лаудаев У. Указ. соч., с. 14.
381. Мамакаев А.А. Указ соч., с. 28.
382. Лаудаев У. Указ. соч., с. 14.
383. Там же, с. 23.
384. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 45.
385. Лаудаев У. Указ. соч., с. 15.
386. Там же.
387. Моргошвили Л. Ю. К вопросу о переселении вайнахов на территории Грузии. — Грузино-северокавказские взаимоотношевяя. Тбилиси, 1981, с. 131.
388. Ахмадов Ш.Б. К вопросу о социальных отношениях..., с. 56; его же: Об истоках антифеодального и антиколониального движения горцев в Чечне в конце XVIII в. — Известия ЧИНИИ, 1974, т. 5, ч. 3, с. 69.
389. Кушева Е.Н. Некоторые особенности генезиса феодализма..., с. 182.
390. Лаудаев У. Указ. соч., с. 16.
391. Там же, с. 15—16.
392. Там же, с. 16.
393. Ахмадов Ш.Б. К вопросу о социальных отношениях в Чечено-Ингушетии в XVIII в. ..., с. 51.
394. Исаева Т.А. и Исаев С.А. Вопросы истории сельской общины чеченцев и ингушей..., с. 52.
395. Тавакалян И.А. О классах и классовой борьбе..., с. 72.
396. Там же.
397. Кушева Е.Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма..., с. 182.
398. Там же, с. 185.
399. Броневский С. Указ. соч., т. II, с 180—181.
400. Тавакалян Н.А. Указ. соч., с 75.
401. Робакидзе А.И. Указ. соч., с 22.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
Тайп не являлся единственной формой организации общественной жизни чеченцев. В Чечне создавались союзы отдельных тайпов, называвшиеся тук-хумами, т. е. военно-экономические объединения определенной группы тайпов, не связанные между собой кровным родством, но объединявшиеся в более высокую степень ассоциации для совместного решения общих задач защиты от нападения противника и экономического обмена306. В XVI—XVII вв. в Чечне насчитывалось девять тукхумов. В дальнейшем число их существенно не менялось. В XVIII — первой половине XIX в. общественная жизнь чеченцев, как и прежде, определялась не столько тукхумной формой союза, сколько тайпом, более архаической организацией: еще в середине XIX в. чеченские общества представляли собой «суть 135 тайповых объединений»307. По Л. Г. Моргану, такое «деление народа на роды есть простейшая форма организации общества».
Как родовые и хозяйственные коллективы, чеченские тайпы основывались на исторически сложившихся принципах, отличавшихся высокой устойчивостью. М. А. Мамакаев насчитал 23 принципа308, жизнеспособность которых обеспечивалась господством обычного права. Основными из них являлись следующие.
1. Единство и незыблемость тайповых отношений для каждого сородича тайпа, обеспечивавшиеся как нормой обычного права, так и самим характером родства. В тайповом родстве, пояснял У. Лаудаев, «все его члены называются братьями — вежерей или воша, а целая связь — братством — вошалла»309.
2. Право на общинное землевладение. Особо следует остановиться на этом принципе, поскольку, по замечанию К. Маркса, «базис коллектива» составляла земля. В «Описании гражданского быта чеченцев с объяснением адатного их права» подчеркивалось: «Право личной поземельной собственности доселе не существует в Чечне»310. Земли здесь «разделились между отдельными тайпами», «однако же не раздробились на участки между членами их», а «продолжали по-прежнему быть общею, нераздельною собственностью целого родства»311. Ежегодно весной земля распределялась между отдельными тайпами и поступала в коллективное владение тайпа. Распределение участков происходило по жребию. «Получивший таким образом свой годовой «участок» становился «полным его хозяином на целый год», возделывал его, или отдавал «на известных» условиях другому312. Здесь происходило то, о чем писал Ф. Энгельс применительно к германцам периода образования у них государства: «В пределах каждого рода пахотная земля и луга были поделены между отдельными хозяйствами ровными участками по жребию»313. Существовала еще практика раздела неразделенных земель на равные, фамильные участки. Подобную практику в Чечне описал в XIX в. У. Лаудаев: «Земля, — писал он, — делилась при собрании целого народа; когда фамилия получала свою часть, то для устранения в дальнейшем поземельных недоразумений, все присутствовавшие брались свидетелями в означении границ. Для этого на конце границы резали быков и баранов и варили мясо в огромных котлах, и в знак утверждения границ потчивали свидетелей»314. Получив таким образом участок земли или «фамильное» поле, тайп, согласно адату, становился верховным собственником земли, а индивидуальная семья — ее «пользователем»315. Подобный порядок владения землей и подворная ее обработка описаны У. Лаудаевым; «у чеченцев земля была общею»316, — заключал он. Исключительное право тайпа на участки земли зафиксировал во второй половине XIX в. Н. С. Иваненков317. В конце 70-х гг. XIX в. в «Заметках о Чечне и чеченцах» анонимный автор делил тайповые земли: 1. На общие — нераздельные (к ним он относил горные пастбища, берега рек и выгоны); 2. Общие — делимые (сюда входили пахотные и покосные луга); 3. Собственные, приобретенные по праву первого захвата или покупного. 4. Собственные, приобретенные «чрез очистку лесов, принадлежавших другим фамилиям или общинам»318. На эти виды тайпового землевладения указывали еще в прошлом веке319. Появление частновладельческой формы собственности, представлявшее собой «совершенно новое в Чечне и неизвестное чеченцам», связывалось с действиями российского правительства и относилось ко второй половине XIX в.320 Е. Н. Кушева указывает на сохранение родоплеменного землевладения и в поселениях, созданных чеченцами в XVIII — начале XIX в. на предгорных равнинах Северного Кавказа321.
Сторонники «феодализма» в Чечне и наличия в ней частной собственности на землю в XVIII — первой половине XIX в. не принимают во внимание приведенные нами данные. Доказывая обоснованность своего тезиса, они считают, что чеченцы, переселяясь с гор на равнину, на новом месте захватывали земли и становились собственниками, феодалами322. Действительно, покидая горы, переселенцы оседали на новых землях — одни — по праву первого захвата, другие — поселяясь во владениях кабардинских и кумыкских феодалов. Однако не учитывается сложность ситуации, возникавшей для переселенцев на равнине: индивидуальная семья, двор, без своего тайпа, были не в состоянии на новом месте не только удержать собственность на приобретенный участок земли, но и оградить от внешних посягательств свое хозяйство. Это заставляло чеченцев селиться либо на землях кабардинских, дагестанских феодалов, бравших их под свою защиту и ставя тем самым в зависимость, либо «по тайповым кварталам»; «даже целые аулы создавались отдельными таипами» . Такие поселения XVIII—XIX вв. в русских источниках известны как «общество», а поселения более раннего происхождения — как «землицы». По Е. Н. Кушевой, «общество», «землица» идентичны тайпу, роду324. Так, по преданиям, в XVIII в. известными на равнине являлись чеченские тайпы Мулкой и Мержой, позднее сохранявшие территориальную (тайповую) целостность325. В «землицах» и «обществах», формировавшихся по родовому принципу, тайп сохранял за собой положение верховного собственника земли. Этот факт признают и приверженцы - идеи о феодализме и феодальной собственности на землю в Чечне326. Тайповое представление о собственности на землю было столь прочно, что даже чеченцы, поселившиеся во владениях кабардинских и кумыкских феодалов, лишь на первых порах «мирились» с частновладельческими принципами землепользования: на земельные подати они смотрели как на вынужденную и временную меру. Набрав силу, чеченцы-переселенцы переставали платить за землю и завладевали ею327. Как сообщал У. Лаудаев, «им было стыдно платить за землю, которую бог создал для всех равно; плативших ясак горные соплеменники осмеивали и упрекали, называя их лай, т. е. холопами»328. Типичным примером того, как развивались отношения между чеченцами-переселенцами и владетельными князьями на равнине, мог послужить случай с князем Турловым из Гумбета. Поселив на своих владениях чеченцев и взяв их под свою власть, этот князь не вмешивался во внутреннее устройство поселенцев, благодаря чему в их общественной жизни не происходило особых перемен: «вся разница состояла в том, что там, где прежде дымился в лесу одинокий хуторок, раскидывался теперь огромный аул в несколько сот домов, большею частью одного родства. Круг связей общественных по-прежнему не переступал границ родственных связей, однако же стали обширнее, потому что тохумы (тайпы) возросли непомерно», — отмечалось в «Описании гражданского быта чеченцев»329. Набрав силу, тайп изгнал князя Турлова, а принадлежащую ему землю объявил своей собственностью. Подобная задача решалась еще успешнее, если на равнине удавалось объединиться нескольким тайпам и образовать токхум: Е. Н. Кушева указывала на Шубутскую и Мичкис-скую «землицы», представлявшие собой селище родо-племенных групп (токхумов, состоявших из нескольких тайпов)330.
Подводя итог, отметим: господствовавшие в Чечне три формы земельной собственности — племенная, тайповая (родовая) и семейная — указывали на переходность социально-экономической структуры чеченского общества.
3. Объявление всем тайпом кровной мести другому тайпу за убийство и общественную дискредитацию члена тайпа — один из важных принципов жизни чеченского рода331. Перечисляя порядки классического рода, Ф. Энгельс упоминал его обязанность защищать своих членов: «тот, кто причинял зло ему, причинял зло всему роду. Отсюда, из кровных уз рода, возникла обязанность кровной мести»332. По чеченскому адату, «все личные обиды и важнейшие преступления, как-то: убийство, насилие» не подлежали судебному разбирательству333. Согласно обычаю «канлы», родственник убитого должен был убить убийцу или кого-либо из его родных. Со своей стороны те мстили за кровь кровью334. В отмщении за сородича участвовали все члены тайпа. У. Лаудаев свидетельствовал: «Некто Ногай-Мирза, Чермоевской фамилии, проезжал верхом через один аул. Он увидел растрепанную женщину, бежавшую с криком и воплем от мужчины, преследовавшего ее с обнаженным кинжалом. Женщина вопила: «Меня убивакк безвинно; неужели не осталось на земле ни одного моего брата, чермоевца, который защитил бы невинную сестру». Ногай-Мирза подскакал к ней и сказал: «Чермоевцы еще живы, шашки их не притупились», — и, выхватив из ножен шашку, убил гнавшегося за женщиной»335. «Есть много подобных рассказов, в которых фамильные братья подвергаются опасностям, не щадя своей жизни во имя взаимной помощи»336, утверждал У. Лаудаев. Решение о мести принимал совет старейшин. Потерпевшая и виновная стороны редко приходили к соглашению о примирении. В тех случаях, когда оно все же достигалось, без участия «нейтральных тайпов» не обходилось337.
4. Тайп имел своего предводителя — тхъамада, старейшина. В «Адатах» отмечалось: «Старейший в роде выбирался обыкновенно, чтобы быть посредником или судьею в ссорах родственников; в больших деревнях, где жило несколько токхумов, каждый выбирал своего старика и ссоры разбирались уже всеми стариками вместе»338. Слова У. Лаудаева о том, что чеченцы «не терпели у себя никакой власти и не выбирали из своей среды предводителей» , подчеркивали независимость общинника в чеченском обществе. Когда же речь заходила об управлении тайпом или территориальной общиной (тукхумом), срабатывало правило: «Старший в роде... был отцом фамилии, и наставником, и начальником. В случае спора двух фамилий, старшие в роде советовались, как уладить дело, условливались, и никто им не противоречил»340. В более позднее время (вторая половина XIX в.) в чеченских адатах отмечалось некоторое ослабление института старейшины; по Ф. И. Леонтовичу, круг «действий» старейшины «был очень ограничен и власть почти ничтожна», «исполнение его решений зависело от доброй воли тайпа»341. Процесс постепенной утраты влияния старейшины, как главы рода, отмечен и У. Лаудаевым: «Суд старшего в фамилии стал уже недостаточным»342. Незаметно функции старейшины переходили к совету старейшин, представлявших несколько тайпов. Одновременно повышалась роль совета старейшин тайпа, а также его военного предводителя. Однако, вплоть до первой половины XIX в. статус старейшины рода был очень высок. Это подтверждается сообщением генерала Энгельгардта о выборах в 1823 г., во время которых «некоторые деревни» избрали себе судей «в виде» тайповых старшин 343.
5. Выбор предводителя-военачальника (бячча) являлся важным актом в жизни тайпа. В классическом роде, как указывал Ф. Энгельс, выбирали старейшину для мирного времени и вождя в качестве военного предводителя. Последний мог «приказывать что-либо во время военных походов»344. Именно такое место в чеченском тайпе занимал военачальник, пользовавшиися своей властью только во время воины Тем не менее общественное влияние военачальника, по-видимому, было значительно, поскольку в Чечне, как и в ряде других районов Большого Кавказа, интенсивно развивалась система набегов: положение военачальника определялось военной демократией, требовавшей высокой организованности и дисциплины, но не позволявшей переступать грань, где начинались господство и подчинение. Желая «резче» подчеркнуть свое равенство с «бяччи», чеченцы называли себя «витязями» или «воинами». В результате не только военачальник имел свое особое название («бячча»), но и воин, участвовавший в набегах, приобрел в чеченском языке соответствующую номенклатуру — «конахи». По У. Лаудаеву, «конахи» не соответствовал ни русскому «молодец», ни кумыкскому «игит», «джигит». На наш взгляд, «конахи» представлял собой не только военную, но и социальную фигуру, из которой вырастал «бячча». Обращает на себя внимание также некоторое фонетическое сходство «конахи» с древним норвежским «конунг» и общескандинавским «конанга» эпохи викингов346, обозначавшим «военный вождь», высший представитель родовой знати.
6. Каждый тайп имел свой совет старейшин — один из важных признаков демократизма в управленческой организации рода. Совет был верховной властью в роде. В функции его входили выборы и смещение предводителя рода и военачальника, принятие решения о кровной мести или о выкупе и т. д. Все члены совета имели равные права. Однако, в отличие от ирокезского рода, в совете старейшин тайпа могли участвовать только мужчины. К обсуждению тайповых дел допускался любой член рода, имевший право на выражение своего мнения. В этом отношении заседание совета старейшин напоминало демократическое собрание347, о котором писал Ф. Энгельс. В чеченском тукхуме, однако, при решении важных дел последнее слово оставалось только за выборными членами совета. После собрания и вынесенного решения «старики, — по описанию У. Лаудаева, — возвращались домой, объявляли фамилиям изустно свои постановления и заставляли их клясться свято исполнять их»348.
Подобная процедура имела очень давнее происхождение: она вошла в обиход чеченского языка под названием «эдиль или адиль», что означало «постановление совета старейшин».
В XVIII — первой половине XIX в. в общественной жизни чеченцев возросла роль совета старейшин. Объяснялось это усложнением социально-политической жизни чеченского общества. В конце XVIII — начале XIX в. совету старейшин и демократическому собранию все чаще приходилось решать вопросы (переселение с гор на равнину, создание нового поселения, набеги, религиозные и др.), вызывавшие бурные обсуждения. В. И. Голенищев-Кутузов писал: «Беспорядочно сзывался народ на эти чеченские веча: кто-нибудь из жителей, задумавши потолковать о важном деле, влезал на кровлю мечети и оттуда созывал народ... Праздные сбегались на его голос, им скоро следовало все мужское народонаселение деревни, и таким образом на площади перед мечетью составлялась мирская сходка. Когда предложение, делаемое виновником собрания, не было достойно внимания, толпа скоро расходилась без негодования на нарушителя общественного покоя»349. По оценке В. И. Голенищева-Кутузова, подобное демократическое собрание являлось для Чечни «единственной основой всего благоустройства»350.
7. Усыновление посторонних лиц, принятие в тайп нового члена — право, которому мог следовать чеченский род 351'. В классическом роде, как правило, не убивали военнопленного; один из родов мог усыновить его, и тогда он приобретал «все права рода и племени»352. Принятие в род, как отмечал Ф. Энгельс, происходило торжественно. То же — в чеченском тайпе: здесь во время торжеств вступающий в тайп обязан был зарезать быка. На принятого в тайп, однако, не переносилось название рода, приютившего его. На него продолжал распространяться признак этнической принадлежности, по которому чаще всего давалась фамилия. Если же в тайп принимался человек чеченского происхождения, фамилия последнего образовывалась от имени его ближайшего предка 353.
8. Каждый тайп имеет свое имя, полученное от предполагаемого родоначальника и принадлежащее ему одному354. В давние времена, когда предводитель искал место жительства для членов своего рода, по названию занятой земли именовали и самого предводителя. Как родоначальник тайпа он превращал свое имя в фамилию355. Ф. Энгельс отмечал: с родовым именем неразрывно были связаны и родовые права356.
9. Переход имущества умершего к членам тайпа. У ирокезов имущество умерших переходило к их сородичам, так как оно должно было остаться внутри рода357. По Ф. Энгельсу, ввиду незначительности предметов, которые мог оставить после себя ирокез, его наследство делили между собой его ближайшие сородичи358. В чеченском тайпе оставленное умершим имущество делили между собой «члены его семьи и ближайшие сородичи»359. В «Адатах», опубликованных Ф. И. Леонтовичем, содержатся записи норм права, относившиеся к более поздней практике наследования. Существенное различие их от ранее действовавших состояло в том, что адат «работал» теперь уже «совместно с шариатом» в результате утверждения «смешанного законодательства»360. И все же в порядке наследования традиции тайпа были столь устойчивы, что шариат, предусматривавший иные нормы наследования, часто уступал адатным положениям361. Поэтому В. И. Голенищев-Кутузов фиксировал: «В Чечне, где почти нет понятия о личной недвижимой собственности, домашнее имущество, временно приобретенное трудом каждого из членов семьи, должно поровну делиться между ними» 362 . Это рождало «естественное право» сыновей поровну наследовать имущество отца. Если не оказывалось прямых наследников, наследство покойного переходило в «боковые линии рода»363. Как и в римском и греческом роде, где господствовало отцовское право, в чеченском тайпе потомство по женской линии исключалось из наследования: «адат устраняет их (дочерей — ред.) от дележа имения»364. Позже, с введением шариата, дочь могла получить третью долю наследства, достававшегося брату365. Такой порядок, однако, приживался не сразу и не без труда. Об этом писали В. И. Голенищев-Кутузов, а в советское время — М. А. Мамакаев, подчеркивавший: «Право, по которому имущество должно оставаться в роде и делиться между родичами умершего собственника, у чеченцев сохранялось долгое время»366.
10. Тайп занимает свою особую территорию и имеет тайповую гору367.
11. Тайпу принадлежит тайповая башня, возведенная его родоначальником. Наличие такой башни позволяло людям считать себя коренными жителями страны вейнахов368.
12. Тайп имеет свое божество и определенные культовые обряды369. Соответствующая родовой общественной жизни языческая вера вплоть до начала XIX в. сохранялась в тайпах в качестве главной религии. В ирокезском роде «...сохемы и военные вожди отдельных родов в силу своей должности причислялись к «блюстителям веры и выполняли жреческие функции»370. Эти функции в чеченском тайпе со временем переходили к главам семей371. Вместе с тем имеются сведения о деятельности в Чечне жрецов, «блюстителей веры»372, находившихся под началом «главного жреца» , который представлял тайп и его божество.
13. Тайп имел отдельные тайповые кладбища, где хоронили только членов данного тайпа.
Мы остановились не на всех принципах тайпа. Но и другие были столь же или еще более традиционны. Все они, естественно, восходили к родоплеменным отношениям. Однако мы далеки от мысли, что в XVIII — первой половине XIX в. чеченское общество переживало первобытно-родовую стадию, поскольку архаический род, существовавший много тысячелетий назад как реальный общественно-производственный коллектив, давно распался даже в самых отсталых обществах374. В то же время, как подчеркивал М. О. Косвен, «у весьма многих народов мира с исключительной стойкостью сохранился в пережиточном виде и состоянии, вместе с первобытнообщинным укладом, родовой строй»375. Устойчивость родовых отношений являлась характерной чертой горских общественных структур Большого Кавказа. Парадокс состоял в том, что при неодинаковой степени развитости общественных отношений у народов Северного Кавказа фактически не было серьезных различий в общем, так сказать, уровне цивилизации между горскими «вольными» обществами и равнинными районами, где в XVIII — первой половине XIX в. бесспорно существовал феодализм. Утверждая так, мы имеем в виду исторический опыт хозяйствования, состояние орудий труда, духовную культуру и этническое самосознание и т. д. Различия в организации общественной жизни, ее социальной структуре, безусловно имевшиеся между ними, объяснялись заметным «перепадом» природно-экологических условий. Господствовавшее в горных и высокогорных районах малоземелье сдерживало процессы накопления частной собственности, а это, в свою очередь, влияло на темпы общественного развития. В результате, достигнув в общественной организации переходного состояния, «вольные» общества, в том числе тайповая Чечня, по своей экономической слабости длительное время лишались возможности выйти на новые уровни формационных процессов. В этих обществах «скапливалась» высокая социальная энергия, придававшая любым общественным переменам особую остроту. В XVIII — первой половине XIX в., когда «вольные» общества Дагестана и тайповая Чечня вступили в стадию феодализации, они обнаружили значительно большую социальную мобильность, чем равнинные районы Северного Кавказа со сложившимся феодализмом. Благодаря этому «вольные» общества стали для феодальных регионов обновляющей социальной силой. Это явление не следует рассматривать как некий исторический феномен. Подобное, как известно, уже случалось. В свое время у германцев, достигших того же уровня формационного развития, что и «вольные» общества Большого: Кавказа в XVIII — первой половине XIX в., образовался мощный социальный потенциал, предотвративший «закат Европы». На вопрос «Что же это было за таинственное волшебное средство, при помощи которого германцы вдохнули умиравшей Европе новую жизненную силу?» Ф. Энгельс отвечал: «...омолодили Европу не их специфические национальные особенности, а просто их варварство, их родовой строй»376. В свете этого попытки отрицать значение тайповых отношений в чеченском обществе XVIII — первой половины XIX в. с научной точки зрения: малопродуктивны: именно в таком контексте следует понимать призывы к «очень осторожному» употреблению терминов «патриархально-родовые», «тайповые» отношения377. Поиски в чеченском обществе кануна Кавказской войны не свойственных ему формационных отношений мешают научному восприятию конкретной исторической реальности, социальной сути этого общества.
Тайповые отношения, к первой половине XIX в. еще не «поврежденные» экономикой России, представляли собой не второстепенный, а господствующий уклад в общественно-экономической жизни чеченцев. Существенные перемены в социальном облике Чечни произойдут позже, под влиянием Кавказской войны, а затем — капиталистической экономики России. Но и в эти сложные для Чечни времена тайп, как система социальных отношений, упорно сопротивлялся новому. Не случайно, что в форме уклада тайповые отношения сохранялись вплоть до 30-х гг. XX в., когда в ходе коллективизации мелкие тозы возникали по тайповому принципу или «кубам»: аул Шали, например, делился на 10 «кубов», каждый из которых объединял по 300—350 индивидуальных хозяев; «кубы» создавались по принадлежности к одному тайпу или тару378. Наличие в Чечне тайповых колхозов и даже райкомов партии — весьма экзотическое свидетельство прочности тайпового общество венного уклада379.
Мысль о решающем значении тайповых отношений в социальной организации Чечни XVIII — первой половины XIX в. являлась главной у У. Лаудаева. «Жизнь чеченского народа, — утверждал он, — была тесно связана с его фамильными отношениями, а потому на связь их фамилий нужно обратить особенное внимание»380. В советское время эту точку зрения высказывал М. А. Мамакаев, считавший, что у чеченского тайпа, как у рода, единственной «юридической» нормой, регулировавшей его жизнь, была традиция, обычное право38 . Это не означало, однако, что в XVIII — первой половине XIX в. чеченское общество являлось «социально гармоничным». Напротив, как общество переходной экономики, оно становилось динамичным, с тенденциями к разрыву с «извечным» равенством. Относительная «гармония», соблюдавшаяся внутри тайпа, чаще нарушалась за его пределами, во взаимоотношениях между тайпами. Так, принцип справедливого распределения тайпового поля между членами тайпа, как правило, нарушался в межтайповых земельных отношениях: сильные тайпы брали верх над слабыми, захватывали большие и лучшие участки земли. В результате отдельные тайпы обезземеливались, «жили до времени на чужой земле, т. е. были в гостях, по-чеченски хамалгабяхкема»382. Создавалась ситуация, когда многие тайпы выжидали «случая для приобретения земли»: при этом допускались самые различные средства — покупка, применение оружия или тяжбы. Первое «социальное неравенство», возникавшее в чеченском обществе — тайпы с землей и безземельные. Нет данных о численности безземельных тайпов, но свидетельством их наличия являлось социальное обозначение в языке — махк-бацу.
В XVIII — первой половине XIX в. в сфере земельных отношений в чеченском обществе наметилось углубление имущественного неравенства главным образом из-за переселенческого движения, в ходе которого сильным тайпам удавалось не только занять участки земли на равнине, но и сохранить принадлежавшие им пашни и покосы в горах. Такой возможности не было у слабых тайпов, подчас не имевших своей земли на родине. На почве возникавшего неравенства между чеченскими тайпами росли социальные противоречия. У. Лаудаев отмечал: «Сильные фамилии обижали слабых; эти же, мстя им тайно и явно, только увеличивали беспорядок и вели к новым преступлениям»383. Имущественное неравенство и социальные противоречия между тайпами на почве земельных отношений были замечены и другими исследователями, например, М. А. Мамакаевым: «Яблоком раздора, — писал он, — уже з ту пору была прежде всего земля, вокруг нее разгорались главные бои»384. В Чечне противоборствовали не социальные группы, — их еще не было, а тайпы, и эта особенность отражалась на характере консолидации сил в чеченском обществе. С целью противодействия сильным тайпам между собой объединялись слабые или же слабый тайп присоединялся к сильному, прося покровительства и защиты385. Социальные последствия подобного размежевания сил были однозначны — усугублялись межтайповые раздоры, ускорялись переходные процессы. Возникали не только союзы слабых тайпов для противостояния сильным, но и объединения слабых с сильными тайпами, внутри которых простое покровительство уступало место системе господства и подчинения. Эти явления столь осложняли общественную жизнь Чечни, что сильные тайпы чувствовали социальную «неуверенность» не меньше, чем слабые: стремление удержать свои позиции, толкавшее на межтайповую междоусобицу, создавало напряженность и для сильных тайпов. У. Лаудаев отмечал: «Совокупясь из разных элементов, фамилии соревновались между собою, не позволяя некоторым возвышаться над народом. По различным причинам некоторые личности иногда выдвигались вперед; с возвышением подобного лица и фамилия его приобретала влияние в народе; тогда прочие, завидуя ей, усугубляли свои силы для низведения такого лица и его фамилии в общий разряд»386. «Механизм» сдерживания поступательного развития чеченского общества к классовым отношениям срабатывал не только в отношении личностей, стремившихся к статусу родовой знати, но и отдельных богатевших хозяйств. Так, у чеченцев действовал обычай («байталвакхар»), согласно которому при превышении в одном хозяйстве средней нормы численности скота старейшина рода созывал совет для обсуждения вопроса об излишках скота у одного из членов рода. Если совет подтверждал этот факт, то в определенный день собирались члены рода и делили между собой все имущество разбогатевшего скотовода, при этом оставляя долю и самому хозяину387. Однако подобные меры, предусмотренные обычным правом, при оживлении экономической жизни, наблюдавшейся с конца XVIII в., не в состоянии были остановить начавшийся общий процесс социальной дифференциации, затрагивавшей не только межтайповые отношения, но и неумолимо проникавшей во внутреннюю жизнь тайпа. В Чечне, как и повсеместно на Большом Кавказе, ряды родовой знати пополнялись прежде всего из числа старшин и военачальников, общественное положение которых выгодно отличалось от других общинников. Источником их силы, впрочем, как в целом — формирования родовой знати, служили, в первую очередь, набеги и военная добыча: здесь немаловажное значение имели привилегии старейшин и военачальников, подучивших исключительное право в распределении этой добычи. Тезис о росте частной формы собственности на землю за счет «повышения производительности труда» и «сопряженного с ним развития товарных отношений» не применим к горной Чечне; да и мысль об имущественном и социальном расслоении общинников на базе частного землевладения можно принять лишь частично388.
Таким образом генезис социальных сил шел в русле двух параллельных процессов: с одной стороны, выделение сильных, богатых родов — тайпов или целых тукхумов и упадок слабых, с другой — возвышение родовой верхушки, старейшин тайпов и патронимии389. Однако это были процессы разной интенсивности; более трудными и замедленными оказывались социальные сдвиги внутри тайпа, где родовые порядки проявляли большую жизнестойкость, В целом же в чеченском обществе успели сформироваться два социальных слоя — родовая знать, выделившаяся главным образом из среды сильных тайпов, и рядовые общинники. Противоречия, наблюдавшиеся в Чечне в XVIII — первой половине XIX в., возникали главным образом между этими двумя общественными силами. Устное народное творчество чеченцев донесло до нас эпизоды этой борьбы. В преданиях, например, сообщается: «владетельные» вожаки тайпа Кирдоевцев принуждали представителей из тайпа Никароевцев пасти табуны своих коней. Раз за одну ночь молодые люди Никароевцев «истребили всех коней Кирдоевцев, не желая более терпеть такое унижение»390. Подобные межтайповые отношения восходили, по-видимому, и к более ранним периодам истории Чечни. По У. Лаудаеву, «общество чеченского племени, состоя из множества фамилий, искони между собою чужды единодушия»391. Однако особую остроту межтайповая борьба стала принимать с XVIII в., с оживлением в экономической жизни Чечни; к этому времени относились слова У. Лаудае ва: «Из этого неединодушия чеченских обществ проистекала ничтожность политического значения их страны»392. Делая столь грустное заключение, У. Лау-даев не подозревал, что в раздорах чеченских тайпов рождались революционные силы, подрывавшие тайповые связи и открывавшие путь в классовое общество. Происходившие в Чечне события, однако, являлись лишь предтечей классовой борьбы: здесь еще не было ни классов, ни, естественно, самой классовой борьбы.
В контексте сделанных выводов вернемся к современным историографическим фактам. Вновь напомним, что в последние годы все чаще высказывается мнение о феодализме, якобы сложившемся в Чечне к XVIII в. К чеченскому обществу стали применять социальные термины, чуждые его структуре: например, «чечено-ингушские князья, феодалы, владельцы, почетные и влиятельные старшины, знатные уздени, богатые люди» — это не только перечень «социальных групп» Чечни XVIII — первой половины XIX в., но, по мнению Ш. Б. Ахмедова, и «не что иное, как феодальная и феодализирующаяся верхушка чечено-ингушского общества393. Эту точку зрения разделяют Т. А. Исаева, С.-А. Исаев394 и др. Н. А. Тавакалян также склонен полагать, что первое крупное разделение общества на два класса — господ и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых — путь, по которому «шло к рабству и чечено-ингушское тайпо-родовое общество»395, «социальные верхи разными путями обращали людей в рабов»396. В современной чечено-ингушской историографии нет, пожалуй, автора, который, обращаясь к социальной структуре Чечни XVIII в., не искал бы в ней классов и классовой борьбы. Возражая подобным суждениям, напомним еще и о том, что в чеченском языке нет слов, терминов, общественно-понятийных выражений, указывавших на наличие в чеченском обществе феодальной социальной структуры. В языковом обиходе были два социальных термина — «узден» (общинник) и «лай» (пленник, раб). Упоминающиеся в русских источниках «чеченские князья» — это кабардинские и кумыкские феодалы, к которым подселялось чеченское население, разновременно покидавшее горы. Российские администраторы не знали в чеченских «землицах» (тайпах) «владельцев», «владетельных феодалов», они писали о «начальных людях», «выборных лучших людях», являвшихся, по оценке Е. Н. Кушевой, старейшинами тайпов397. Напомним: чеченские поселения ни в горной полосе, ни на равнине не создавались по феодальному признаку, т. е. по имени какого-то чеченского «владетеля» или «князья». Они были известны по тайповым названиям: например, кабак Шибутских людей, Тумцоев кабак и т. д. Позже появились поселения с назва ниями, происходившими от собственных имен: Уйшев кабак, Дикоева деревня и т. д. — по именам чеченских тайповых старшин398. Попытки увидеть в термине «чеченские старшины» социальный синоним «чеченских феодалов» также требует пояснения: в переписке и делопроизводстве российской администрации XVIII в. складывалась традиция — представителей малых народов Кавказа, главным образом горцев, с которыми власти вступали в деловые контакты, называть «старшинами». Русские администраторы, для которых термин «старшина» не нес строго «отмеренной» социальной нагрузки, могли назвать кабардинского феодала «старшиной» — так же, как главу чеченского тайпа или тукхума. Подобное «произвольное» употребление одного и того же социального понятия к лицам разного «общественного статуса», понятно, не должно вводить в заблуждение исследователя. Что касается «рабовладения», то для Чечни и других районов Большого Кавказа эта формация была явно чуждой. Рабы — «лай» в Чечне, о которых подчас идет речь при обсуждении социальной структуры чеченцев, — не что иное, как военная добыча, доставшаяся бяччи после набегов. Пленных (рабов — «лай») чеченцы, как правило, продавали, оставляя у себя лишь незначительное их число. По С. Броневскому, чеченцы, занимавшиеся набегами, делили пленных на три «разряда»: пленники из состоятельных родов или семей (за них рассчитывали получить хороший выкуп); пленники простого происхождения (их продавали на сторону как «товар»); старики или люди с увечьями. Лишь последний разряд пленников, не обещавший денежной или товарной выгоды, оставляли у себя. Современник писал, что в Чечне «неполноценных» пленников «определяют в пастухи, которые, обжившись там, нередко женятся и остаются на всегдашнее жительство»399. Н. А. Тавакалян приводил данные, согласно которым после реформы 60-х гг. XIX в. в Чечне оказалось всего до 300 рабов, подлежавших освобождению. Понятно, столь мизерное применение рабского труда не могло существенно изменить хозяйственной и социальной организации чеченских тайпов и повлечь за собой рабовладельческий путь их развития. Мысль о «пережитом процессе зарождения рабовладения» в Чечне400 представляется неубедительной и по другой причине. А. И. Робакидзе, аргументируя тезис о домашнем характере рабства на Большом Кавказе, пояснял, что речь идет о применении рабского труда в «обществе, где свободные сосуществуют со специфической категорией зависимых, часть которых составляют пленники, поставленные в положение раба с перспективой их последующего закрепления на земле»401.
Таковы новейшие историографические направления решения проблемы. Два главных и очевидных их недостатка — необеспеченность фактическими данными и «подгонка» под «чужие» модели общественной организации — не открывают, на наш взгляд, сколько-нибудь серьезных научных перспектив.
Источники:
303. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 11; М.О.Косвен относил чеченский тайп к патронимии. (См. Косвен М.О. Указ. соч., с. 34). Уточняя определение тайпа, М.А.Мамакаев сослался на то, что тайп в представлении чеченцев никогда не рисовался как малая группа людей: тайп, по Мамакаеву, это тот же род, состоявший из нескольких ветвей. УЛаудаев идентифицировал тайп с фамилией. По его формулировке, «родственная связь членов фамилии называется по-чеченски тайпом или тайпа, что означает: одна фамилия, род». (См. Лаудаев У. Указ. соч., с. 15).
304. Лаудаев У. Указ. соч., с. 14.
305. М.А.Мамакаев рассматривает «гар» как патронимию, включавшую небольшую группу близкородственных семей по отцовской линии. (См. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 12).
306. М.М.Ковалевский, а несколько раньше и УЛаудаев, не считал тукхум новой, поступательной формой тайпового объединения. В отличие от них, М.А.Мамакаев видел в тукхум-ном союзе территориальную общину, в которую со временем развивалась тайповая структура чеченцев. (См. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 16).
307. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 18.
308. Там же, с. 29—38.
309. Лаудаев М.А. Указ. соч., с. 15.
310. Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев. Материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа, вып. П., Одесса, 1883, с. 79.
311. Там же.
312. Там же, с. 79—80.
313. Маркс К. и Энгельс Ф. Соб. соч., т. 21, с. 150.
314. Лаудаев У. Указ. соч., с. 39.
315. Леонтович Ф.И. Указ. соч., с. 79; Лаудаев У. Указ. соч., с. 24, 39.
316. Лаудаев У. Указ. соч., с. 24.
317. Иваненков Н.С. Горные чеченцы. Культурно-экономическое исследование Чеченского района Нагорной полосы Терской области. — Т. С, 1910, вып. VII, с. 35.
318. «П». Заметки о Чечне и чеченцах. ТС, 1878, вып. I, с. 269— 270.
319. Максимов Евг. Чеченцы. Историко-географический и статистико-экономический очерк. — ТС, кн. II, 1893, вып. III, с. 41.
320. Там же, с. 51—52.
321. Кушева Е. Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма...,
322. Гриценко Н. П. Социально-экономическое развитие притеречных районов..., с. 168.
323. Саламов А. А. Не затушевывать социальные противоречия прошлого. — Материалы научной сессии по вопросам истории Чечено-Ингушетии. ЧИНИИ, т. 4, вып. I. Грозный, 1964, с. 203.
324. Кушева Е.Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма..., с. 180.
325. Там же.
326. Так, Н.П.Гриценко приводил данные о фамильно-тайповой собственности на равнине (Гриценко Н.П. Социально-экономическое развитие притеречных районов..., с. 208), а И.М.Саидов — предания о тайповом межевании земель («ардырж»), существовавшем в Чечне. (См. Саидов И.М. Землевладение и землепользование у чеченцев и ингушей. — Материалы научной сессии по вопросам истории Чечено-Ингушетии. ЧИНИИ, т. 4, вып. I. Грозный, 1964; См. так же: Далгат Б. Первобытная религия чеченцев. — ТС, 1893, вып. 3, кн. 2, с. 94.)
327. Лаудаев У. Указ. соч., с. 29.
328. Там же.
329. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 86.
330. Кушева Е.Н. О некоторых особенностях феодализма..., с. 180—181.
331. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 29.
332. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 83.
333. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 92.
334. Там же, с. 93.
335. Лаудаев У. Указ. соч., с. 39.
336. Там же.
337. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 29.
338. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 82.
339. Лаудаев У. Указ. соч., с. 24.
340. Там же.
341. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 82.
342. Лаудаев У. Указ. соч., с. 24.
343. ЦГВИА, ф. 13454, оп. 2, д. 73, л. 9.
344. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 88.
345. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 33.
346. Лебедев Г.С. Конунги-викинги (к характеристике типа раннефеодального деятеля Скандинавии). — В кн.: Политические деятели античности, средневековья и нового времени. Л., 1983; Он же: Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985.
347. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 90.
348. Лаудаев У. Указ. соч., с. 25.
349. Леонтович Ф.И. Указ. соч., т. II, с. 83.
350. Там же.
351. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 35.
352. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 89.
353. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 35.
354. Там же.
355. Лаудаев У. Указ. соч., с. 16.
356. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 89.
357. Там же.
358. Там же.
359. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 35.
360. Леонтович Ф.И. Указ. соч., с. 99.
361. Там же.
362. Леонтович Ф.И. Указ. соч., с. 100.
363. Там же.
364. Там же, с. 99.
365. Там же.
366. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 35.
367. Там же.
368. Там же, с. 36.
369. Там же, с. 37.
370. Маркс К. и Энгельс Ф. Собр. соч., т. 21, с. 90.
371. «П». Заметки о Чечне и чеченцах..., с. 255.
372. Там же, с. 254.
373. Там же.
374. Косвен М.О. Указ. соч., с. 23.
375. Там же.
376. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 154. Схожую мысль высказал Н.А.Бердяев, писавший, что без приливов варварства «в жизни человечества наступает иссекание энергии, застывание», (Бердяев Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990, с. 149—150).
377. Саидов И.М. Указ. соч., с. 161.
378. Саламов А.А. Указ. соч., с. 203.
379. Филькин В.И. Некоторые особенности и трудности в развитии колхозного строя в Чечено-Ингушетии в предвоенные годы и борьба партийной организации за их преодоление. — Материалы научной сессии по вопросам истории Чечено-Ингушетии. Грозный, 1964, с. 212 и Др.
380. Лаудаев У. Указ. соч., с. 14.
381. Мамакаев А.А. Указ соч., с. 28.
382. Лаудаев У. Указ. соч., с. 14.
383. Там же, с. 23.
384. Мамакаев М.А. Указ. соч., с. 45.
385. Лаудаев У. Указ. соч., с. 15.
386. Там же.
387. Моргошвили Л. Ю. К вопросу о переселении вайнахов на территории Грузии. — Грузино-северокавказские взаимоотношевяя. Тбилиси, 1981, с. 131.
388. Ахмадов Ш.Б. К вопросу о социальных отношениях..., с. 56; его же: Об истоках антифеодального и антиколониального движения горцев в Чечне в конце XVIII в. — Известия ЧИНИИ, 1974, т. 5, ч. 3, с. 69.
389. Кушева Е.Н. Некоторые особенности генезиса феодализма..., с. 182.
390. Лаудаев У. Указ. соч., с. 16.
391. Там же, с. 15—16.
392. Там же, с. 16.
393. Ахмадов Ш.Б. К вопросу о социальных отношениях в Чечено-Ингушетии в XVIII в. ..., с. 51.
394. Исаева Т.А. и Исаев С.А. Вопросы истории сельской общины чеченцев и ингушей..., с. 52.
395. Тавакалян И.А. О классах и классовой борьбе..., с. 72.
396. Там же.
397. Кушева Е.Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма..., с. 182.
398. Там же, с. 185.
399. Броневский С. Указ. соч., т. II, с 180—181.
400. Тавакалян Н.А. Указ. соч., с 75.
401. Робакидзе А.И. Указ. соч., с 22.
М.М. Блиев, В.В. Дегоев "КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА", Москва "Росет" 1994 г.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
- Просмотров: 17811
- Версия для печати
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
