История » Кавказская война: Набеговая система «демократических» племен Северо-Западного Кавказа

Опубликовал admin, 13 декабря 2009
В поступательном развитии «демократических» племен особая роль принадлежала набеговой системе, сопровождавшей на переходном этапе все социальные процессы адыгского общества.

Источники свидетельствуют о раннем зарождении у адыгов системы набегов. Уже во второй половине XV в. итальянский путешественник Дж. Интериано, посетивший Черкесию, мог наблюдать, как черкесы «постоянно воюют с татарами, которые окружают их почти со всех сторон. Ходят даже на Босфор вплоть до Херсонеса Таврического, той провинции, где находится колония Каффы, основанная в древности генуэзцами»160. Он заметил, что черкесы занимаются набегами «сезонно» («охотнее всего совершают походы в зимнее время, когда море замерзает») 161 — признак «вырастания» единичных набегов в систему набегов. Дж. Интериано полагал, что набеги «в здешней стороне» — «обычное явление»162. В конце XVII в. это наблюдение подтвердил немецкий путешественник Э. Кемпфер. Судя по его данным, наиболее распространенной среди черкесов конца XVII в. формой набегов являлась организация небольших отрядов. Вечером черкесы «выезжают на место сбора, — писал Э. Кемпфер, — где их собирается 30— 40 и более людей и договариваются, когда и куда идти на добычу»163. Эти набеги производятся не только на соседние страны, но и в их собственной земле, так как они «похищают все, что можно, и продают друг друга туркам, персам и прочим в качестве крепостных»164, — продолжал Э. Кемпфер. О системности и масштабах набеговой практики можно судить и потому, что черкесы, часто попадавшие в зависимость к крымскому хану, платили ему дань пленниками, которых они захватывали во время своих набегов. Размер этой дани был немалый. Французский путешественник Абри де ла Мотрэ указывал, что «черкесы платили прежде ежегодную дань в размере 6000 рабов и столько же лошадей хану»165. Однако общественные структуры эпохи военной демократии, как правило, обнаруживают более высокую социальную потенцию, чем соседние народы, независимо от того, насколько они отстали или ушли вперед по общему уровню своего развития. Так, Крымское ханство, представлявшее собой раннефеодальное государственное образование, рано или поздно должно было отступить перед мощной энергией адыгского военно-демократического общества. По сообщению Абри де ла Мотрэ, «вследствие военной хитрости черкесов» хан в одном сражении с горными адыгами потерял 40 тыс. своих воинов166, в другом — был разбит со своей стотысячной армией167. В том и состоит особенность племенных образований с военно-демократическим устройством, что они проявляют не только беспрецедентную агрессивность, но и способность противостоять во много раз превосходящим силам противника. К XVIII в. набеговая система достигла такого уровня, что фактически стала определять всю общественную и политическую жизнь горных адыгов. Общественное сознание оправдывало набеги, обосновывало их необходимость. Известный путешественник И. Гербер писал о сложившейся у адыгов системе воспитания подростков, которых с раннего возраста готовили к набегам168. О «набеговом» правосознании свидетельствовал итальянец Ксаверио Главани, автор начала XVIII в. На его вопрос «Почему дозволяются подобные набеги» черкесский бей ответил: «В нашей стране нет ни денег, ни рынков; откуда же взять нашим молодым людям средства для приобретения одежды? Мы не изготовляем никаких тканей, но купцы являются с товарами в период набегов и снабжают нас всем необходимым. Разве испаги делаются беднее от того, что у них отнимают ежегодно трех детей? Эти рабыни, рожая каждый год, заменяют потерю, а между тем наша молодежь приобретает посредством набегов возможность хорошо одеваться. Если у испаги отнимают трех детей, то потеря эта вознаграждается, быть может, с избытком детьми, похищенными в других округах. Таким образом, это есть простой обмен между округами, а между тем он дает нам возможность развивать воинственный дух в молодежи»169.

XVIII — первая половина XIX в. для горных адыгов — время наиболее интенсивных набегов, которые охватили максимальную территорию. Направления набегов теперь не столько зависели от «слабости» или «силы» противника, сколько от «экономической» эффективности выбранного для набегов направления. По мнению Палласа, шапсуги, например, свою экспансию довели до таких масштабов, что «турки в отчаянии от их набегов», которые достигают «окрестностей Анапы»170. Набеги шапсугов были ориентированы не только на Юго-Западный Кавказ, но и на север, где они подвергали вооруженным нападениям местные кавказские племена, казачество, российскую пограничную линию и побережье Черного моря. По оценке Ю. Клапрота, экспансия шапсугов на Северо-Западном Кавказе приняла столь угрожающий характер, что российскому правительству следовало предпринять чрезвычайные меры для «их усмирения, иначе, — считал он, — они (шапсуги — ред.) будут так же опасны для западной части линии, как опасны для восточной части ее чеченцы»171. Более того, Ю. Клапрот полагал, что шапсуги по своей вооруженной силе и способности к обороне превосходят даже чеченцев и «если с русской стороны не будет предпринято против них что-либо энергичное, то, — как прогнозировал Ю. Клапрот, — к этому присоединится и все население за Кубанью, которое они постоянно беспокоят»172. Частота набегов шапсугов на северо-запад объяснялась не какой-то «особой» ненавистью к жителям этого района, а экономическими выгодами. Ю. Клапрот высказывал и такое опасение: «Если же их (шапсугов — ред.) усмирение еще дольше задержится, то соседние народы заметят, какую большую добычу они захватывают у черноярцев, и последуют их примеру»173. Подъем набеговой системы замечался не только среди шапсугов, но и абадзехов и натухайцев. По Ю. Клапроту, последние; как и шапсуги, стали совершать «набеги на далекие расстояния»174.

Мы уже указывали, что в периоды наивысшего подъема в набеговой системе, когда военная добыча становилась «фетишем», как правило, реже формировались крупные военные ополчения, но зато широкий размах принимали набеги малыми отрядами, применявшими тактику, отличную от ополченческой. Эту особенность заметил шотландский путешественник Р. Лайэлл. По его наблюдениям, адыги из «демократических» племен большей частью нападали малыми силами и широко пользовались тактикой внезапности175. Р. Лайэлл обратил также внимание на то, что «их главной целью является захват высокопоставленных пленников, за которых они могут получить большой выкуп»176. Для подобных пленников создавались особо тяжелые невольнические условия: адыги обращались с пленниками «строго, даже жестоко с тем, чтобы они имели повод жаловаться своим друзьям на невзгоды, а их письма они любой ценой доставляют адресатам»177, — писал Р. Лайэлл. Путешественник отмечал, что «с тех пор, как русские овладели Грузией», адыги «захватили много пленных и получили от них большие выкупы»178.

Нет необходимости в подробном освещении фактов, связанных с практикой набегов «демократических» племен в сторону российской границы и внутренних районов Западного Кавказа: набеги горцев-адыгов достаточно описаны в дореволюционной литературе, в особенности такими авторами, как Ф. А. Щербина, К. Ф. Сталь, Хан-Гирей, Н. Ф. Дубровин и др. Мы же обратим внимание на другое. Среди горцев Большого Кавказа, в XVIII — цервой половине XIX в. оказавшихся на стадии военной демократии и перехода к феодальной формации, не было этноса, который бы, подобно «демократическим» племенам, довел набеговую систему до столь совершенной организации. На Северо-Западном Кавказе набеги не только приняли характер системы, но имели вполне сложившуюся организационную модель, которая поддается научной реконструкции, если обратиться к источникам и описаниям, дошедшим до нас. Остановимся на ее описании, которое в первой половине XIX в. дал С. Т. Званба, первый абхазский этнограф. Предварительно заметим, что горноадыгская модель набега, воспроизведенная этим этнографом, достигла той «идеальной» организации, когда она обладала уже своим специальным, «тайным» языком, понятным только участникам набега. На «набеговый язык» обратили внимание еще дореволюционные авторы. Проявивший интерес к языкам народов Северного Кавказа Ю. Клапрот, например, отмечал: «в своих разбойничьих набегах» черкесы «пользуются тайными языками, которые составлены по взаимному соглашению» 179. Каждый такой язык имел свое название: Ю. Клапрот, например, указывал на языки — «шакобше» и «фаршабше». Первый из них, по оценке Ю. Клапрота, являлся «совершенно особенным», поскольку не имел «ничего общего с черкесским языком»180. Как и «охотничий язык», распространенный среди кавказских аародов, «язык набега» обладал культовым значением. Однако главная его задача — соблюсти тайну набега, остаться «неуслышанным» посторонними лицами. С. Т. Званба, современник набеговой системы, не раз имевший возможность наблюдать ее непосредственно, воспроизвел набеговую модель, связанную с зимними походами убыхов — одного из западноадыгских племен. В превосходном этнографическом этюде181 С. Т. Званба не смог до конца объяснить мотивы набегов. Однако в отличие от многих авторов, объяснявших набеги только исходя из «суровых природных условий» и «материального недостатка», абхазский этнограф подчеркнул: набеги убыхов происходили «не вследствие недостатка средств к существованию»182. Наибольший интерес в этнографическом этюде С. Т. Званба представляет оценка набега как сложившейся «организации», устоявшегося института, неотъемлемой части общественной жизни убыхов.

Организация набега начиналась с «объявления» предводителя о решении идти в поход: право быть предводителем имел воин, получивший известность «своей храбростью». Происхождение в данном случае не имело никакого значения. Убыхи, как и другие горноадыгские племена, хорошо знали своих «военных вождей», в мирное время не обладавших никакими привилегиями, кроме почета. Однако в условиях, похода предводитель приобретал неограниченные полномочия: воин находился от него в «безусловном повиновении»; он должен был сносить от него «брань и даже побои»183. Походные сборы занимали не более двух недель. Участие в походе считалось делом добровольным; в нем могли принять участие все, кроме детей и стариков. Набеги совершались относительно крупными отрядами — от 800 и до 3000 человек184. Организация похода продумывалась во всех деталях 185. «Регламентировалось» все, начиная от индентантской службы и до чисто военных аспектов набега. Так, воины-убыхи брали с собой в поход бурку, полушубок, две или три пары обуви, теплые носки. Съестные припасы состояли из пшена, копченого мяса, сыра, масла, перца и теста, варенного на меду. Месячный запас такой провизии воин мог нести на себе. Запрещалось «припасать» больше того количества вещей и продуктов, которое предусматривалось «правилами» похода. Перед выступлением в поход в объявленный день все сходились на место сбора. Здесь предводитель уточнял число участников предстоящего набега. Он же делил отряд или ополчение на отделения «от 10 до 100 человек». В каждое отделение назначался старшина или начальник. Затем предводитель набега формировал авангард и арьергард основных сил.

Убыхи, о которых писал С. Т. Званба, совершали свои набеги зимой, как правило, в январе — феврале186. «Сезон» набегов объяснялся двумя обстоятельствами — тем, что зимой общинники-горцы были относительно свободны от хозяйственных забот, а также лесистой местностью, которую занимали «демократические» племена. Участники набегов, опасаясь, что в летнее время в густых лесных зарослях возможны засады, предпочитали ждать до полного листопада, когда можно было просматривать местность. Момент выступления в поход зависел не только от расстояния, которое предстояло преодолеть, но и от погодных условий. Само нападение происходило «традиционно» и в высшей степени организованно. Убыхи совершали налет на аул, село или станицу только ночью, за полчаса до рассвета. Перед тем, как совершить нападение, предводитель производил перегруппировку сил; он делил отряд на три части: самые отборные, опытные воины входили в первые две группы, третья составляла интендантскую службу, которая во главе с одним из воинов одновременно являлась и резервом. Из двух основных частей предводитель формировал специальную группу, предназначенную для грабежа. Из них же создавались новые авангард и арьергард, которым теперь предстояло действовать в условиях отхода, возвращения домой. Подойдя к «объекту грабежа», вновь образованный авангард оцеплял поселение. Одновременно в деревню врывалась специальная группа, выделенная для грабежа. В момент нападения эта группа разбивалась на мелкие партии «по четыре и более человек». Именно эти партии устремлялись в жилые дома и, захватив их обитателей врасплох, связывали людей, в случае сопротивления убивали, забирали «все, что попадалось под руку»187. Грабеж, как правило, продолжался недолго, не более 30—40 минут. Деревню оставляли по сигналу предводителя. При отходе вновь производилась перегруппировка сил. Теперь часть отряда, ранее являвшаяся арьергардом, брала на себя функции авангарда, обязанного охранять только что захваченную военную добычу. Бывший авангард, в свою очередь, автоматически превращался в арьергард: в его задачу входило теперь прикрытие от возможных преследователей отступающего отряда.

Возвращение происходило организованно и по строго продуманному плану. Предводитель и его помощники предусматривали все — остановки, отдых, уход за ранеными, пленными, ночлеги, дозоры и прочее. Строгая регламентация всех действий, связанных с возвращением на сборный пункт, вводилась в интересах безопасности и сохранения военной добычи.

Традиция и организованность царили и тогда, когда отряд возвращался домой на сборный пункт. Здесь в «отдельном месте» отряд оставлял пленных и другую военную добычу; здесь же он строился боевым порядком. Вперед выступал «старый седой воин», произносивший молитву. После торжественного ритуала приступали к дележу военной добычи. Право первой доли принадлежало тому, кто совершал молитву — ему полагалась из добычи «одна из лучших вещей»188. Затем «по обычному своему праву» предводитель «выбирал для себя одного пленного или пленницу и из всех награбленных предметов по одной вещи»189. Остальная часть военной добычи, за исключением пленных, делилась «по равной части между участвовавшими в походе». Меньше доставалось кошеварам и дровосекам. Из добычи две доли выделялись родственникам за каждого не вернувшегося из похода — убитого или пленного. Часть добычи предназначалась для поминок, другая — на выкуп попавших в плен участников похода. Особый порядок существовал для распределения пленных — наиболее важной части военной добычи. Делить пленных, число которых, как правило, не совпадало с количеством участников набега, не всегда было удобно. Поэтому приходилось разбивать отряд на столько частей, сколько было пленных. Затем каждая такая часть продавала своего пленного на рынке и делила между собой полученные за него деньги190. По завершении распределения военной добычи люди из отряда расходились по домам. По традиции, это сопровождалось песнями, стрельбой, извещавшими родных и близких об окончании похода.

Естественно, набеги не всегда заканчивались благополучно. С. Т. Званба приводил факт, когда в 1825 г. отряд убыхов численностью в 1000 человек во главе с военным вождем Сааткереем Адагва-ипа Берзеком был полностью уничтожен абхазами191. Нередко отряд, совершавший поход зимой, становился жертвой природной стихии. В таких случаях воины, погибшие в походе, окружались ореолом боевой славы: о них сочиняли песни, рассказывали легенды.

Обычное право и традиции предусматривали не только организацию набега, его основные принципы. Они предписывали также определенную «мораль»: по К. Пейсонелью, за отрядом, совершавшим набег, признавалось «право» захватить все — скот, одежду, людей, которые отныне должны были считаться его «законной добычей», не подлежавшей возврату192. Однако сложившаяся правовая практика учитывала также интересы потерпевшей стороны: если отряд, например, имел «несчастье быть захваченным», все люди, находившиеся в нем, оставались рабами тех, на кого совершалось нападение193. Это положение не распространялось на предводителя отряда; его не держали в плену, но, отпуская, отрезали уши и хвост его лошади194; считалось, что этого достаточно для наказания незадачливого предводителя.

Убыхская модель набега являлась типичной для всех «демократических» племен Северо-Западного Кавказа. Отличия могли касаться лишь направления экспансии. У каждого этнического подразделения из «демократических» племен было свое традиционное направление и направление, которое могло появиться в силу каких-то конкретных обстоятельств. В XVIII в. наиболее устойчивым для горноадыгских обществ направлением становилась русская пограничная линия, русские города и рынки. По Хан-Гирею, объектами нападения «демократических» племен являлись: «первое — против границы черноморского казачьего войска, начиная пониже Екатерине дара, вниз по течению Кубани до Таманского острова, и второе — против линии, занимаемой линейными казаками, начиная повыше Усть-Лабинской крепости, вверх по Кубани до истока этой реки из гор, а именно шапсхском и абадзехеком племенах»19. Указанные Хан-Гиреем направления набегов считались постоянными. Вместе с тем в «промежутках означенных пунктов» — против Таманского полуострова, между Екатеринодаром и Усть-Лабинской крепостью — набега горцев совершались значительно реже 196 ; эти районы были «нетрадиционным» направлением экспансии.

В советском кавказоведении набеги принято рассматривать в аспекте «феодальных походов» или же «феодальной» междоусобицы. Одновременно подвергаются критике дореволюционные авторы, именовавшие набеги «хищническими». Те и другие исходили из политических стереотипов, мало обращая внимания на внутреннюю социально-экономическую обусловленность. И все же предпочтение следует отдавать дореволюционным исследователям, тяготевшим к позитивному освещению проблемы. Особенно ценны работы, содержащие данные о системе, организации и правовых нормах, связанных с практикой набегов: имеются в виду превосходные сочинения Хан-Гирея, С. Т. Званбы и ряда иностранных путешественников. Так, реконструкция убыхской модели набега, в свое время произведенная С. Т. Званбой, позволяет исследователю решить целый ряд современных проблем кавказоведения и, в первую очередь, раскрыть военно-демократическую сущность набеговой системы, объяснить ее стадиальную обусловленность в поступательном общественном развитии «демократических» племен.

Поскольку наш подход к набеговой системе существенно отличается от общепринятого и его критики настаивают на том, чтобы набеги были «феодальными» походами или «феодальной» междоусобицей, то остановимся еще на одном аспекте проблемы — на различиях между набегами горских «вольных» обществ и феодально-княжескими походами, достаточно распространенными на Кавказе.

Различия эти были существенны. Они касались прежде всего внутренней организации отряда, ополчения, войсковых формирований, с помощью которых совершались набеги как общинниками, так и феодальной знатью. Напомним: у «демократических» племен должность предводителя отряда, ополчения являлась выборной. В княжеском воинском формировании роль предводителя выполнял сам князь или им назначенное лицо. В отряде или ополчении князя господствовала та же социальная иерархия, которая действовала в повседневной жизни княжеского удела; в походе князь имел своеобразную прислугу, выполнявшую обычные для феодальнозависимых людей обязанности: обеспечение охраны княжеской личности, уход за его конем, приготовление пищи и прочее, В набеговой практике «демократических» племен решительно отвергался подобный институт прислужничества. По С. Т. Званба, во время набегов убыхи для перевозки провизии и других грузов не имели лошадей, транспортных средств, поэтому все необходимое воины несли на себе. От этой обязанности, подчеркивал этнографу «никто не освобождался»197, кроме предводителя, да и то только «потому, что во время похода он по обстоятельствам должен» был «перебегать от одного фланга партии к другому»198.

Несходство в организации княжеского формирования и отрядов общинников замечал также Хан-Гирей: «В войсках, состоящих из воинов, собранных в княжеских владениях, более бывает порядка, повиновения и подчиненности, нежели в войсках, составленных из племен, имеющих народное правление»199. Хан-Гирей обратил внимание и на то, как «во время походов в высшем классе» «младшие» оказываются в «величайшем повиновении старшинам»200.

Принципиально отличались функции князя от обязанностей предводителя у свободных общинников в момент нападения и грабежа. В это наиболее ответственное время предводитель у «демократических» племен развивал энергичную деятельность. Его касалось все: начиная от пленения людей и собирания военной добычи до организации самого грабежа. При этом он не избегал ни личных поединков, ни участия в пленении людей и грабеже. Иную картину представляло собой нападение княжеского отряда. По Хан-Гирею, «в минуту нападения» все «в беспорядке» бросались на добычу. В этом, однако, не участвовали «старшины, князья и дворяне», «которым приличие не позволяет брать добычу и которых удел есть «сражаться»201.

Наконец — и это, пожалуй, главное — существовал неодинаковый принцип распределения военной добычи: князь являлся единоличным собственником всей добычи, доставшейся его отряду. Небольшая ее часть могла быть выделена для приближенных, особо отличившимся воинам, однако делалось это в виде княжеских «подарков». У свободных общинников военная добыча составляла собственность всех участников набега: некоторые привилегии при ее распределении, предусмотренные обычным правом в пользу предводителя и старейшины отряда, не имели значения.

В целом на Северо-Западном Кавказе, фактически функционировали две модели набегов — княжеская и «военно-демократическая». Каждая из этих моделей была тесно связана с «собственной» общественной структурой и, естественно, выполняла «собственные» «формационные» задачи: княжеский отряд, ополчение, участвовавшие в набегах, не только расширяли собственность князя, но и способствовали созданию княжеского войска, без которого было немыслимо создание централизованной феодальной государственности (на пороге образования подобной государственности в XVIII — начале XIX в. были «аристократические» племена Центрального и Северо-Западного Кавказа). «Социальная задача» отряда, ополчения свободных общинников состояла в другом — в «ускорении» классообразовательных процессов. Предводитель отряда и старейшина, имевшие неоспоримые преимущества при распределении военной добычи, явно шли к новым социальным отношениям.

В пору военной демократии уже возникают социальные противоречия, ведущие в конечном счете к деклассированию общинников. Военачальник, совет старейшин в своей хозяйственно-общественной деятельности выражают интересы родовой знати. Но в известной мере они продолжают служить и интересам рядовых общинников, социально-политическая мобильность которых в период военной демократии очень высока. Отсюда двоякое значение военной экспансии — с одной стороны, она усиливала власть, богатство и влияние феодализировавшейся знати, а с другой, удовлетворяя минимальные материальные запросы общинников, сглаживала противоречия внутри общества, как бы выносили их во вне, разрешая эти противоречия за счет соседей. Это обстоятельство вело к внешнему совпадению интересов, к «солидарности» двух социально различных слоев общинников, между которыми формируется «военный союз» с целью экспансии. При этом процесс феодализации оставался ведущей тенденцией в общественной жизни горцев Большого Кавказа: шло расслоение общинников, распадалась кровно-родственная община и образовывались союзы сельских общин, ставшие не только очагами военной экспансии, но и важной ступенью на пути к новой формации. Высший и завершающий этап указанного общественно-экономического процесса приходится на время Кавказской войны, выросшей из набеговой системы горцев Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа.

И последнее: набеговую систему как закономерное явление в жизни народов Большого Кавказа нельзя проецировать на характер взаимоотношений кавказских народов, стоявших на пути исторической и культурной общности. Этого не следует делать и при оценке столкновений этой системы с политикой России на Кавказе; подобное «проецирование» вызвало немало ошибок в освещении проблемы присоединения Кавказа к России и Кавказской войны.

Подведем итоги. В XVIII — первой половине XIX в. «вольные» общества горного Дагестана, тайпы Чечни и «демократические» племена Северо-Западного Кавказа — это разновидности одной и той же общественной структуры, отличительной чертой которой являлся переход от родоплеменных отношений к классовому обществу. Некоторая асинхронность в генезисе классовых отношений у этих общественных организмов (спонтанность формационных процессов у отдельных союзов «вольных» обществ Дагестана и «демократических» племен Северо-Западного Кавказа) может указывать лишь на темпы (но не на существенные различия) эволюции обществ. Всем им были присущи не только процессы формирования классов феодального общества, но и выработка одних и тех же средств перехода к системе господства и подчинения — концентрация вооруженной силы в руках отдельных представителей родовой знати, захват скота и общинных земель, получение военной добычи с помощью набеговой системы, выработка одной и той же идеологической формулы (мюридизм) и управленческой системы. При этом естественным явилось столкновение феодализировавшихся «вольных» (горских) обществ с социальными силами «старого» феодализма: в Дагестане это выразилось в борьбе союзов «вольных» общин с раннефеодальными политическими образованиями, в Чечне — с «иноземными» (дагестанскими и кабардинскими) владетелями, претендовавшими на господство в чеченских тайпах равнины, на Северо-Западном Кавказе — в противоборстве старшинской знати с уоркскими («дворянскими») родами.

В первой половине XIX в., на завершающем этапе феодализации «вольных» обществ, именно они, несмотря на географическую и этническую отдаленность друг от друга, стали социальной средой Кавказской войны, что еще больше сближает их в рамках единых закономерностей.

Источники:
159. Там же, с. 12.
160. Адыги, балкарцы и карачаевцы..., с. 50.
161. Там же.
162. Там же.
163. Там же, с. 117.
164. Там же.
165. Там же, с. 123.
166. Там же, с. 121.
167. Там же, с. 124.
168. Там же, с. 154.
169. Там же, с. 163.
170. Там же, с. 216.
171. Там же, с. 242.
172. Там же.
173. Там же.
174. Там же, с. 244.
175. Там же, с. 327.
176. Там же.
177. Там же.
178. Там же.
179. Там же, с. 270.
180. Там же.
181. Эванба С.Т. Зимние походы убыхов на Абхазию. — Этнографические этюды. Сухуми, 1955.
182. Там же, с. 43.
183. Званба СТ. Указ. соч., с. 44.
184. Там же.
185. Набег был рискованным предприятием, и поэтому подготовка к нему выглядела как священнодействие. (См. Услар П. Кое-что о словесных произведениях горцев. — ССКГ, 1868, вып. 1, с. 38).
186. Званба СТ. Указ. соч., с. 47.
187. Там же, с. 51.
188. Там же, с. 53.
189. Там же.
190. Там же.
191. Там же, с. 43.
192. Адыги, балкарцы и карачаевцы..., с. 200.
193. Там же.
194. Там же.
195. Хан-Гирей. Указ. соч., с. 305.
196. Там же.
197. Званба СТ. Указ. соч., с. 45.
198. Там же.
199. Хан-Гирей. Указ. соч., с. 307.
200. Там же, с. 308.
201. Там же, с. 307.


Блиев М.М., Дегоев В.В., Кавказская война, Москва "Росет" 1994 г.

при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна

Похожие новости:

  • Набеговая система «вольных» обществ Дагестана
  • Набеговая система «вольных» обществ горного Дагестана. Краткая историография проблемы
  • Набеговая система: формационные аспекты проблемы
  • Общественный строй «демократических» племен Северо-Западного Кавказа. Краткая история вопроса
  • Общественный строй «демократических» племен Северо-Западного Кавказа
  • Общественный строй горских («вольных») обществ Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа XVIII — первой пол. XIX в.
  • Хозяйственный строй «демократических племен» Северо-Западного Кавказа
  • Хозяйственный строй «вольных» обществ Северо-Восточного и Северо-Западного Кавказа накануне и в период Кавказской войны
  • Информация

    Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.

    Цитата

    «Что сказать вам о племенах Кавказа? О них так много вздора говорили путешественники и так мало знают их соседи русские...» А. Бестужев-Марлинский

    Реклама

    Популярное

    Авторизация

    Реклама

    Наш опрос

    Ваше вероисповедание?

    Ислам
    Христианство
    Уасдин (для осетин)
    Иудаизм
    Буддизм
    Атеизм
    другое...

    Архив

    Октябрь 2021 (1)
    Март 2021 (7)
    Февраль 2021 (5)
    Январь 2021 (6)
    Ноябрь 2020 (3)
    Октябрь 2020 (1)
      Осетия - Алания