Главная > Кавказская война > Общественный строй «вольных» обществ Дагестана в XVIII — первой пол. XIX в. Общественно-политическая организация «вольных» обществ. Часть 1

Общественный строй «вольных» обществ Дагестана в XVIII — первой пол. XIX в. Общественно-политическая организация «вольных» обществ. Часть 1


27 декабря 2007. Разместил: Gabaraty
Наряду с раннефеодаль­ными структурами в Дагестане существовали так на­зываемые «вольные» общества или их союзы, охва­тывавшие значительные массы свободного населения. К началу XIX в. в горном Дагестане С. Броневский насчитывал 12 «вольных» обществ, А. А. Неверов­ский — 44, А. Берже — 41, советский историк Р. М. Магомедов — 68, Х.-М. Хашаев — 60 77. Разно­бой в подсчете союзов общин вызван частыми пере­менами, происходившими на политической карте Да­гестана78. Принцип образования обществ — террито­риальный79. Однако изначально «вольные» общества формировались «из совокупности тухумов», создавая родовые союзы. К началу XIX в. в горном Дагестане не было уже родовых общин80. И. П. Петрушевский насчитывал в каждой территориальной общине по 2—3 тухума, т. е. родовых союза81. По данным поле­вых материалов, «вольные» общества, как правило, были лишены родовых названий. Наименования их связывались с территориально-этническими и поли­тическими признаками. Например, Даргинские об­щества назывались: Акушала х уреба, Цударила х уреба, Хуркила х уреба, Микх или х уреба82, где пер­вая часть названия «вольного» общества относилась к его территории, вторая — к одной из основных функ­ций общества — военной организации (х уреба — войско, ополчение). Подобные союзы в Аварии име­новались «бо», у лезгин — «пара», кумыков — «та­бун» и т. д., повсюду означали одно и то же — вой­ско, ополчение. Военная функция, как главная для «вольного» общества, подчеркивалась и в другом: территориальное деление между обществами рассма­тривалось как деление военное, и лишь затем как этническое83. «Вольное» общество как результат во­енного союза ставило задачу защитить свою терри­торию от притязаний других обществ, или же захватить чужую территорию, или то и другое вместе84.

«Вольные» общества, представлявшие собой «ма­лый» союз тухумов, являлись начальной формой во­енно-политической организации населения горного Дагестана. Наряду с этим существовали также союзы «вольных» обществ — такие, как Акуша-Дарго, Каба-Дарго, Хамур-Дарго, Кайтаг-Дарго, Сюрга и др. — хозяйственные и военно-политические объединения отдельных ранее автономных обществ, возникших на единой этнической основе. Историки по-разному объясняют причины их появления. По мнению Х.-М. Хашаева, «вольные» общества объединялись и создавали союзы в том случае, если им «угрожала серьезная опасность внешнего нападения»85. Б. Г. Али ев усматривает в образовании союза Каба-Дарго «следствие разложения родоплеменных отношений»; по его мнению, таким же путем сформировались и другие союзы «вольных» обществ86. Р. М. Магомедов видит в подобных объединениях примитивный тип «политического союза» и одновременно высшую сту­пень «племенного строя», дальше которого они в своем развитии не пошли не только в Аварии, но и во всем горном Дагестане87. Вместе с тем он указывает на ряд союзов обществ, обнаруживавших тенденции к созданию раннефеодальных институтов и даже к образованию раннефеодальной государственности88. Еще раньше эту же мысль высказала М. В. Саидова89. Бесспорно другое: как и сами «вольные» общест­ва, их союзы являли собой результат внутреннего развития и обладали той же основной функцией — военной. Б. Г. Алиев называет общество Каба-Дарго «военно-политическим союзом» сел восточных дар­гинцев90. От него не отличался и Акуша-Дарго91. Во­енный принцип объединения «вольных» обществ при­давал их союзу «характер временных, хотя порой длительных отношении»92 . Чаще, чем внутренние не­урядицы, причиной распада союза обществ являлись военно-политические неудачи. Распад одних и воз­никновение новых союзов «вольных» обществ со вре­менем вели к отходу от племенного принципа объе­динения и к возобладанию территориального. Этот процесс становится особенно заметным в первой по­ловине XIX в.93, в пору их наиболее интенсивной социальной и военно-политической жизни. На пути к территориальным, «постоянным федерациям», одна­ко, помехой становились различия, сохранявшиеся во внутреннем строе отдельных обществ, создававших территориальный союз94. Несмотря на это в первой половине XIX в. территориальный характер союза брал верх над родовым и этническим. Это следует рассматривать как явление процессное, в котором отмечаются факты этнического смешения населения одного вольного общества с другим, «часто даже с населением, различным по языку»90. Такое развитие дагестанских «вольных» обществ логически вытекало из их нацеленности на войну, предполагавшую не только добычу, но и нарушение родоплеменных гра­ниц. Эволюция «вольных» обществ в территориаль­ные союзы — классическое явление, присущее пере­ходным общественным структурам. Его отметил Ф. Энгельс: «Чем дольше жил (род. — ред.) в своем селе и чем больше постепенно смешивались» народы, «тем больше родственный характер связи отступал на задний план перед территориальным; род раство­рялся в общине — Марке, в которой, впрочем, еще достаточно часто заметны следы ее происхождения из отношений родства членов общины. Так незамет­но... родовая организация переходила в территори­альную»96.

В целом, как видно, «вольные» общества горного Дагестана должны рассматриваться как стадиально обусловленные организации населения в отдельные гражданские общины — явление, свойственное вре­мени складывания раннефеодальных отношений. Будучи самодовлеющими и относительно устойчивы­ми организмами, эти общины противостояли друг другу и взаимодействовали между собой, вступая в территориальные военно-политические союзы. В про­цессе становления феодальных отношений внутри союзов «вольных» обществ усиливались наиболее крупные и развитые общины и подчиняли себе слабых и отставших в социальном развитии соседей. Однако, отступив от родоплеменных порядков, «вольные» об­щества не успели еще перейти к классовой организации общественной жизни97 .

Общественная структура, управления, нормы права, идеология в союзах общин зависели, естественно, от господствовавших форм собственности, поскольку «монополия земельной собственности является исто­рической предпосылкой и остается постоянной ос­новой капиталистического способа производства, как и всех прежних способов производства, основанных на эксплуатации в той или иной форме»98 (подчерк­нуто нами — ред.).

В «вольных» обществах горного Дагестана иссле­дователи фиксируют четыре вида собственности: частную (подворную), родовую (тухумную), вакуфную (мечетскую) и в раннефеодальных образованиях ханско-бекскую. При этом «юридическим собствен­ником всей земли... считалось вольное общество («джамат в целом»), занимавшее «положение груп­пового собственника»99. Ситуация, где община высту­пает в качестве верховного собственника земли, наблюдалась в Джаро-Белоканах100. Ее можно было видеть и в союзах сельских общин Западного Даге­стана; здесь общинник не мог свободно распоряжать­ся своим недвижимым имуществом и не чувствовал «себя полноправным хозяином своей земли»101; сила общинной организации была такова, что только при­надлежность к ней, к общине, давала право обладать земельной собственностью и пользоваться альмендой. Роль альменды особенно была велика из-за преобладания в экономике горного Дагестана скотовод­ства102.

В Сюргинском союзе сельских общин отмеча­лось ведение скотоводческого хозяйства в основном на общинных землях103. По данным этнографов, вся земля в «вольных» обществах составляла общее владение и подвергалась переделке через каждые два года104. При этом в абсолютном большинстве союзов обществ община выступала в качестве верховного собственника земли105.

К началу XIX в. община постепенно утрачивала свое положение верховного собственника. К этому времени в тех же Джаро-Белоканах лишь в Тальском обществе сохранялась общинная собственность, в «остальных же джаматах» «коллективная сеньория» превратилась в юридическую фикцию106. Подобный процесс можно было наблюдать и в Западном Даге­стане. Здесь, однако, он носил более замедленный характер: как и раньше, в начале XIX в. в этом рай­оне земля общинника сразу же после сбора урожая поступала в распоряжение общины. Более того, об­щина западных обществ могла отчуждать землю, заключать договоры об аренде пастбищ с соседними обществами, распределять доход между членами об­щества107. В этих условиях в «вольных» обществах Дагестана каждый отдельный человек был собствен­ником только в качестве звена этого коллектива, в качестве его члена108. По К. Марксу, «...как в боль­шинстве основных азиатских форм, объединяющее единое начало, стоящее над всеми этими мелкими общинами, выступает как высший собственник или единственный собственник, в силу чего действитель­ные общины выступают лишь как наследственные владельцы»109. Это обстоятельство придавало общин­но-родовым порядкам особую устойчивость. Но этим далеко не ограничивается характер общинного права как верховного собственника. Существовало не толь­ко обусловленное единой общинной собствен­ностью возникновение прибавочного продукта, но еще развитие на этой основе такой закономерности, как появление имущественного неравенства, в первую очередь между отдельными общинами. К. Маркс определил, что «часть прибавочного труда общины принадлежит более высокой общине, существующей, в конечном счете, в виде одного лица. И этот приба­вочный труд дает о себе знать как в виде дани и т. п., так и в совместных работах для прославления еди­ного начала — отчасти действительного деспота, от­части воображаемого племенного существа, бога»110. В конечном счете, это ведет к тому, что «мелкие об­щины влачат жалкое существование независимо друг от друга, а в самой общине отдельный человек тру­дится со своей семьей независимо от других на отве­денном для него наделе»111. Универсальным законо­мерностям, о которых писал К. Маркс, касаясь отно­шений собственности и социальных сдвигов в общине, подчинялись также «вольные» общества гор­ного Дагестана.

Рассматривая формы собственности в «вольных» обществах, обычно приоритет отдают подворной, большей частью включавшей в себя пахотные участ­ки. Она приводится как показатель социального нера­венства, основы формирования феодальной собствен­ности112. Такой подход был бы оправдан при одном важном условии — ведущей роли земледелия в горах.

Тогда бы установление собственности на землю зако­номерно порождало бы ипотеку113. Однако в горном Дагестане, где размеры пахотной земли не достигли даже 1 десятины на двор114, социальные последствия подворной собственности не могли быть сколько-нибудь заметными. Следует принять во внимание и другое: утверждение, что в горных районах на пахот­ные земли повсеместно господствовала частная соб­ственность не подтверждается фактическими данными115. К середине XIX в. ни один джамат полностью не изжил у себя коллективных форм собственности на пахотные и пастбищные земли, на луга, лес и воды. Общинная собственность на пашню в одних джаматах выступала под названием «пахотные места аула», «земля нашего селения», в других — прямо называлась как «собственность джамата»116. Так, общинная собственность на пахотные земли встреча­лась в аварских, даргинских, лезгинских, табасаран­ских и др. «вольных» обществах Дагестана117. Нали­чие общинной собственности на пахотные земли обу­славливала устойчивую практику переделов. Эта практика зафиксирована в Гидатлинских адатах: «С жителей селения, — отмечалось в них, — которые не оказывали помощи жителям других селений в охране земли, выделенной для распределения через каждые 7 лет, взыскивается штраф в размере трех котлов»118. В адатах Келебских селений также со­держится прямое указание на общинную (джаматскую) собственность на пахотные участки: «если кто не завезет достаточно навозу на пахотный участок джамата, так чтобы между навозными кучами остава­лось 2 м расстояния, с того взыскивается овца»119. Джаматская собственность на пашню, как историче­ская и хозяйственная реальность, нашла отражение в языке: сохранились местные названия общинных па­хотных земель, а также языковая номенклатура, свя­занная с практикой хозяйственного использования общинных пахотных участков120. Наконец, нельзя не­дооценивать данные переписи 1886 г., по которым во всех трех аварских округах числилось более 670 тыс. десятин земли, из них в частном владении под паш­нями, сенокосами и садами находилось 68 тыс. деся­тин, а в общинном пользовании — более 600 тыс. де­сятин121. Подобные сведения позволяют считать слишком категоричным утверждение о том, будто в горном Дагестане, в частности, в Аварии общинных земель с коллективным правом их использования джамата или тухумом не встречалось122. Здесь в от­ношении подворной и коллективной форм собствен­ности в горном Дагестане методологически более правомерным следует считать, что «земледельческая община» повсюду представляет собой новейший тип общественной формации... период земледельческой общины является переходным периодом от общей собственности к частной собственности, от первичной формации к формации вторичной»123. Что касается разноречивых взглядов, встречающихся в историогра­фии по поводу форм собственности на пахотные зем­ли, то они не могут не напомнить о «горячих и бес­конечных спорах» по вопросу — «окончательно ли поделили уже германцы времен Тацита свои поля или нет». Пояснение Ф. Энгельса в связи с этими спорами, согласно которому «переход от совместной обработки земли к полной частной собственности на землю за такой краткий промежуток времени и без всякого вмешательства извне представляется просто невозможным»124, пожалуй, применимо к случаю в «вольных» обществах Дагестана. Столь длительное сохранение здесь джаматской собственности на часть пахотных земель не являлось чем-то исключитель­ным. Указывая на способность к исторической устой­чивости этой формы собственности, Ф. Энгельс на­поминал, что в самой Германии общинная собствен­ность сохранялась вплоть до XIX в.125.

Таким образом, ситуация с пахотными участками, где господствовали две формы собственности — по­дворная и джаматская, явно свидетельствовала о пе­реходности в экономике и социальной жизни «воль­ных» обществ, о их еще тесной привязанности к пер­вичной общественной формации.

По степени распространенности на втором месте после пахотных участков были сенокосные угодья. В скотоводческих районах, — а «вольные» общества являлись именно такими — предназначенные для се­нажа участки имели особое значение. Уход за ними в условиях гор требовал немалого труда. Это обстоя­тельство, как и с пахотными участками, довольно рано стало порождать тенденцию, когда человек, ра­ботающий на земле, приобретал право собственности. Но и здесь из-за низкого уровня социально-экономи­ческих отношений наряду с частной собственностью все еще существовала общинная. Джаматская форма владения покосами зафиксирована, например, в Гидатлинских адатах126. Отмечается также, что в союзе сельских обществ даргинцев общинные покосы имелись во всех селениях127. Подобное положение можно было наблюдать и в других «вольных» об­ществах горного Дагестана. Во владении покосами существовала особенность: сенокосы и лесные масси­вы, расположенные в близости к аулу, состояли, как правило, в джаматском пользовании, другие — во вла­дении знати. Эта особенность128 вытекала из того, что выделившаяся в XIX в. общинная знать не обла­дала пока силой, позволявшей претендовать на поко­сы рядом с аулом, и поэтому захватывала их из «об­щей земли»129, не столь оберегаемой общинниками.

Поскольку в экономике «вольных» обществ особое значение принадлежало пастбищам, скот и пастбища рассматриваются как основные ценности горцев, главные источники имущественного неравенства и классообразовательных процессов130; но среди раз­личных категорий земель, состоявших в совместном владении двух или нескольких общин, более всего было пастбищ131. Общинное владение пастбищами считается наиболее характерной чертой всего Даге­стана. Объяснение этому исследователи находят в скотоводческом профиле экономики «вольных» об­ществ132. Поэтому с состоянием пастбищ, порядком их пользования, а также с происходившими в «воль­ных» обществах социальными изменениями в конеч­ном счете логично связывать общий уровень общест­венного строя «вольных» обществ133. Сложным, одна­ко, остается определение конкретных путей форми­рования феодальной собственности на пастбища. На примере Ингушетии указывается на один из воз­можных путей: здесь обнаружена оборонительная башня, которая, по преданию, была построена в целях захвата общинных земель под пастбища и для обороны на случай сопротивления общинников, счи­тавших земли общесельской собственностью134. Допускается возможность подобной практики и для других районов Большого Кавказа. Пример с Ингу­шетией, однако, весьма специфичен. Во всяком слу­чае, в XVIII — начале XIX в. в «вольных» обществах Дагестана, где преобладала общинная собственность на пастбища, существовали свои пути формирования собственности. Укажем на некоторые из них.

Как известно, «вольные» общества Дагестана в основном имели летние пастбища. В зимнее время содержать скот в Аварии, например, не было возмож­ности135. Требовались пастбища в степных районах, т. е. за пределами «вольных» обществ. Но со временем равнина оказалась недоступной для горца; господ­ство здесь, в степных районах, феодальных отноше­ний привело к утверждению на пастбища собствен­ности местных скотоводов-феодалов. За содержание скота на степных пастбищах с горца взималась рента136, которую он не всегда был в состоянии платить. В поисках выхода отдельные скотоводы из среды родовой знати «вольных» обществ создавали на общинных землях у подножия солнечных склонов хутора. Фактически захватывая общинные участки, они формально не лишали рядовых общинников их прав на эти участки. Позднее, однако, на пастбищах, где возникали хутора, вводились для общинников ограничения, согласно которым они теперь могли пользоваться ими только начиная с ранней весны и до лета, в остальное же время пастбища становились собственностью «хуторян», выделявшейся знати Вводимый «хуторянами» новый порядок пользования пастбищами постепенно вел к формированию феодальной собственности на них. О таком пути возни кновения частной собственности писал также И. П. Петрушевский; он указывал, что земли хуторов, расположенные вне сельских земельных участков, становились собственностью знатных тухумов, а за­тем и частных лиц138.

Подобная форма присвоения прав на общинные пастбища и превращения их в частные встречалась не только в «вольных» обществах Дагестана. Ее можно было наблюдать и в других районах Большого Кавка­за. Например, в ряде мест предгорной Грузии скла­дывалось частное владение летними пастбищами, что, по мнению исследователей, говорило о попытках со стороны разбогатевших и знатных членов общины присвоить и закрепить за собой общинные земли139.

Создание хуторов — не единственный путь форми­рования частной собственности на пастбища. Разви­валась также практика, при которой в условиях об­щинной собственности на землю родовая знать и от­дельные выделившиеся скотоводы брали на себя саму организацию пастбищного дела, создавая тем самым институт ятажников. Ранее добровольные взносы ятажникам затем превращались для рядовых общин­ников в повинность. В результате в отношениях ме­жду рядовыми скотоводами и скотоводами-ятажниками проступали явные признаки разложения рода и зарождения раннего феодализма140. Этому способст­вовала и другая социальная тенденция: уход за боль­шими стадами, их охрана, взимание повинностей за пользование пастбищами и за другие услуги требо­вали людей, так как силы индивидуальной семьи и даже патронимии были недостаточны для их выпол­нения. Чтобы решить задачу, военная дружина, ранее занимавшаяся добычей главным образом скота и оружия, сделала основной целью набегов захват лю­дей, привлекаемых теперь в качестве рабочей силы141. Это был один из основных источников формирования зависимого сословия в «вольных» обществах.

Несмотря на очевидное развитие частной собствен­ности на пастбища, в сфере землевладения, — и это особенно относится к пастбищным угодьям, — долгое время не было никакой ясности — феодальная собст­венность на землю, если даже складывалась, юриди­чески оставалась неоформленной. Этому в немалой степени мешало и сопротивление общинников попыт­кам родовой знати ввести различного рода ограниче­ния для рядовых узденей: на острые столкновения между рядовыми общинниками, с одной стороны, и «хуторянами» — с другой, указывают этнографы142. Социальные противоречия, а самое главное — мед­ленные формационные процессы в конечном счете вели к едва заметным темпам в развитии частной собственности на пастбища. Этот факт социальной жизни горцев Большого Кавказа отмечал М. О. Кос­вен: «Пастбища, — писал он, — по общему правилу до недавнего времени оставались в коллективном пользовании всего селения, нередко группы родствен­ных селений. Позднейшее явление — деление по патронимиям — исключение, свойственное богатому хозяйству — пастбище в дворовом владении»'43. На­ряду с пастбищами М. О. Косвен обратил внимание на домашний скот как на коллективную собствен­ность патронимии, отмечая, что у аварцев и в позднее время весь скот патронимии содержался в общих хлевах, находившихся на краю села144.

Утверждение в «вольных» обществах мусульман­ской религии вело к развитию вакуфной собственно­сти на землю. Она формировалась из добровольных передач, завещаний земли в собственность мечетей. Участки передавались навсегда — правило, способст­вовавшее постепенному, но неуклонному росту мечетской собственности. Для роста этой собственности имела значение и невозможность продажи земли кому бы то ни было. В то же время мечеть часто отдавала землю в аренду общинникам на определен­ный срок, как правило, за половину урожая145. Это укрепляло духовенство как социальную прослойку.

На пути возвышения мечети, как феодальной орга­низации, встречалось и немало трудностей. Наиболее серьезной являлось наличие в сфере землевладения и землепользования общинно-родовых устоев; в не­которых лезгинских селениях мечетскими землями распоряжался сельский сход, из-за чего получаемые мечетями доходы шли на содержание мечетей и на оказание помощи обнищавшим членам общины146.

В XVIII — первой половине XIX в. существовавшие в «вольных» обществах общинно-родовые порядки не дали мечети сложиться в феодальную организацию.

Отдельно следует сказать о феодальной собствен­ности. Ее не знали в «вольных» обществах. В горных районах Дагестана она была представлена в полити­ческих образованиях, известных как ханства, уцмийства и бекства. Поскольку сложившиеся там социаль­ные порядки иногда проецируются на общественную ситуацию «вольных» обществ, то важно представить, на какой стадии находилось формирование феодаль­ной собственности у дагестанских «владетелей».

Некоторые ученые полагают, что аварский хан и его наследники являлись крупными земельными соб­ственниками147. Однако одного утверждения о гос­подстве феодальной собственности на землю далеко недостаточно для раскрытия всего своеобразия сло­жившихся в феодальных владениях форм землевла­дения и землепользования148. Так, в Аварском хан­стве, в одном из наиболее крупных феодальных обра­зований, в исключительном распоряжении хана находилось лишь «небольшое количество» пахотных земель149. Хану не принадлежали земли, составляв­шие собственность свободных общинников. Любые акции — наследование, продажа и др., связанные с собственностью общинников, выходили за пределы его власти. Поэтому хан, как и уцмий, беки, высту­пал в качестве номинального собственника. Это поло­жение относилось не только к пахотным участкам, но и пастбищным150. «Незыблемость» общинной собст­венности даже в пределах ханства оставалась столь устойчивой, что аул Тапуси, расположенный рядом с Хунзахом и считавшийся резиденцией нуцалов, аул, по всем внешним признакам, казалось, принадлежав­ший хану, «не был наследственной вотчиной аварских ханов и не находился у них в полном подчинении»151. Это отнюдь не означало, что у Тапуси вообще не было обязанностей перед ханом. Наиболее значи­тельная его обязанность состояла в снаряжении дру­жины, лучшей в свите хана152. Но именно в ней, по выражению Ф. Энгельса, таился «зародыш упадка старинной народной свободы» 153. Сложившиеся у ха­на отношения с аулом Тапуси могли бы рассматри­ваться как типичные в Аварском ханстве, где в 1828 г. имелось 46 узденских (свободных) аулов и 165 — дававших хану подать154. Лишь семь аулов из 211, считавшихся зависимыми от хана, отбывали по­винности, вытекавшие из ханской собственности на землю155. Остальные 204 других аула находились в вассальной зависимости и платили хану подать. Утверждение, что взимание податей с вассально за­висимого населения хан основывал на использовании населением его пастбищ'06, не подкреплено фактами, поскольку хан не выступает еще в качестве верхов­ного собственника земли157. Взимавшиеся в Аварском ханстве подати158 были ничем иным как вознаграж­дением хану за исполнение прежде всего такой важ­ной общественной функции, какой считалась оборо­на. «Подати» — это дань, определявшая в конечном счете характер сложившейся в ханстве системы вас­салитета. К. Маркс рассматривал подобную систему как примитивную организацию. Вассалитет — важ­нейший показатель этой примитивности.— возникает через пожалование дани, но не на базе земельных отношений. В XVIII — начале XIX в. в Аварском ханстве намечается новый этап на пути его феода­лизации — происходит присвоение узденских и об­щинных земель внутри ханства'59. Судя по всему, в указанный период наметился постепенный, но не­уклонный переход от даннического вассалитета к зависимости, основанной на земельной собственно­сти160. Нельзя, однако, преувеличивать темпы этого перехода: в Аварском ханстве значительные земель­ные площади, в том числе пахотные, все еще нахо­дились в общинной собственности'61, многие союзы сельских обществ, расположенные на территории Аварского ханства, в управлении сохраняли незави­симость от хана и обеспечили себе территориальную целостность. При этом каждое «вольное» общество Аварии выработало свои нормы права, заботилось о безопасности и т. д. Это также свидетельствовало о слабости ханской власти и ее централистских уст­ремлений162. Подобное явление подтверждается све­дениями, которые в 30-х гг. XIX в. собирало русское командование об Аварском ханстве163.

Социальную суть политических организмов горного Дагестана раскрывают также данные, относящиеся к уцмийству Кайтагскому. Уцмийство состояло из двух частей — Верхнего (горного) и Нижнего (равнин­ного) , — различавшихся и по уровню общественного строя: Верхний назывался узденским (кайтагом сво­бодных общинников), Нижний — раятским (зависи­мых крестьян)164. В свое время на политическую организацию Кайтага обратил внимание и М. М. Ковалевский. По сведениям, «собранным официальным путем», он подробно описал его внутреннее устрой­ство165. Первое, на что обратил внимание М. М. Ко­валевский — уцмий «в течение целого ряда столетий избирался народным сходом»166; в «сходе» (ученый называл его еще и «сеймом»), участвовали все муж­чины в возрасте от 20 до 50 лет. Выборы уцмия огра­ничивались членами одного рода («династии») и, как правило, из старших рода. Знаком избрания счи­талось возложение на голову кандидата особой ша­почки; привилегия надевать ее принадлежала старейшине из тухума Гасан-бек — одному из древнейших и почетнейших родов Кайтага. После выборов уцмий одаривал своих избирателей «оружием и деньгами», а кого и скотом»167. По данным М. М. Ковалевского, не все вопросы жизни Кайтага относились к исклю­чительной компетенции уцмия. Важнейшие из них — война и мир, заключение союзов, решение погранич­ных и других споров между общинами и пр. подле­жали обсуждению «сейма», постановления которого являлись обязательными для всех, в том числе для уцмия. М. М. Ковалевский видел в этом «ограничен­ность власти уцмия, которая приобретала более или менее важное значение только в военное время, когда уцмий собирал войско и начальствовал над ополче­нием»168. В мирное время кайтагский уцмий был «не более, как судьею, приговоры которого, подобно при­говорам прочих посредников, не носили обязатель­ного характера, не могли быть насильственно приво­димы в исполнение и входили в силу только при же­лании заинтересованных лиц»169. М. М. Ковалевский также установил, что уцмий не имел права лично подвергать наказанию «виновных ослушников» до тех пор, пока «само общество не считало нужным выдать их ему; только собственных крестьян уцмий казнил по собственному усмотрению»170. Он подчеркивал: «Власть уцмия была так далека от неограничен­ной, — добавим — «восточного деспотизма», — что можно припомнить случай, когда и сам он был под­вергаем штрафу по такому, например, поводу, как несоблюдение поста»171.

Таким образом, как и раньше, военная функция уцмия в Кайтаге оставалась главной основой его вла­сти. В этом отношении он все еще напоминал воен­ного предводителя «вольного» общества: — обстоя­тельство, заставляющее видеть закономерную эволю­цию союзов «вольных» обществ в политических моди­фикациях, характерных для ханств, уцмийств и других образований Дагестана XVIII — первой половины XIX в. Уцмийство Кайтагское укладывается в рамки ранней военно-политической организации, еще тесно связанной с родоплеменным обществом последней стадии его существования.

В целом господствовавшие в «вольных» обществах и в соседствовавших с ними политических образова­ниях формы земельной собственности о переходном характере формационных процессов, социальная природа которых была глубоко связана с разложе­нием родоплеменных отношений и складыванием новых, феодальных.

Столь поздняя ломка старой структуры и образова­ние новой объяснялась двумя основными причинами: суровыми природно-климатическими условиями гор, «навязывавшими» горцам простой характер воспроиз­водства материальных благ, и скотоводческим на­правлением экономики, «консервировавшим» произ­водственные отношения172.

Вернемся к «вольным» обществам, выросшим «из недр племенного строя»173, унаследовавшим черты «идеальной» организации управления при родовом строе. «Всего упорнее и всего дольше держится ази­атская форма»17 общины, — указывал К. Маркс. Подобная консервативность проистекает из того факта, что «отдельный человек не становится само­стоятельным по отношению к общине»175. Данные176, относящиеся к организации управления «вольных» обществ, вполне согласуются с положением Ф. Эн­гельса: «Военачальник, совет, народное собрание образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регуляр­ными функциями народной жизни»177. Главы этих обществ соответствовали тому типу военачальника178, о котором Ф. Энгельс писал: «Военный вождь наро­да... становится необходимым, постоянным долж­ностным лицом»179.

Социальный и управленческий механизм «вольных» обществ во многом определялся тухумным укла­дом — основой всей общественной организации; по утверждению М. М. Ковалевского, вплоть до XIX в. тухумы определяли «основу общественного быта да­гестанских горцев»180.

То, что тухум — родственная группа, возникшая в родовом обществе, общеизвестно. Но исследова­тели, не признающие за ней хозяйственных и со­циальных функций, сохранившихся вплоть до XVIII — первой половины XIX в., не учитывают, что род — один из самых устойчивых на Кавказе обще­ственных организмов. Поэтому «в каком бы состоя­нии ни был на Кавказе род, — писал М. О. Кос­вен, — как реальный общественный коллектив, родо­вые отношения, в частности родовые связи, традиции, нормы родового обычного права, вообще разнообраз­ные проявления родового быта... в различных формах и выражениях, сохранялись в быту многих кавказ­ских народов веками, существовали до самого не­давнего времени»181.

В свое время дагестанский тухум представлял собой классическую форму родовой организации. М. М. Ковалевский сравнивал его с ирокезским ро­дом182. К XIX в. тухум многое утратил, в первую очередь, «ослаб» как производственная единица. Не принижая роли большой и малой семьи как хозяйственной единицы, М. М. Ковалевский под­черкивал, что у тухума «от прежнего родового един­ства удержалась одна в высшей степени характерная черта..., наводящая на мысль о самом источнике его происхождения. Я разумею тот факт, что сельско­хозяйственные занятия, в особенности во время уборки хлеба и сбора винограда, регулируются на­чальством, в родовых обществах старшиной, в сель­ских старшиной»183. Тухум XIX в. М. М. Ковалев­ский рассматривал как реально сохранившуюся ро­довую организацию и поэтому считал, что «род в Дагестане, как и повсюду, союз как личный, так и имущественный»184. В наше время вывод М. М. Ко­валевского подтвердил новыми данными Р. М. Маго­медов, он также указывает на наличие у тухума первой половины XIX в. признаков прежнего «хо­зяйственного и семейного единства»: под таким единством историк понимает трудовую совместную по­мощь, известную под названием «гвай», и коллектив­ную собственность всех членов тухума на пастбищ­ные и сенокосные земли185. В Урханском обществе отмечены тухумы, имевшие еще в XIX в. общий дом, мельницу, общий сенокос; совместно накошенное се­но делили между собой186.

Важным признаком тухума, как сохранившейся родовой организации и продолжавшего в XIX в. функционировать в качестве имущественного союза, являлось господство эндогамии. М. М. Ковалевский констатировал, что «ни у кого, кроме жителей Даге­стана, мы не находили того предписания, что в брак следует вступать исключительно с женщинами соб­ственного рода, что такой брак почетнее, что при­надлежность к роду надо предпочесть и богатству и общественному положению невесты»187. Ф. Энгельс называл эндогамный брак «второй брешью» в родо­вом строе, когда возникавшее в роде «частное бо­гатство» вынуждало, «чтобы девушка выходила за­муж внутри своего рода» в интересах сохранения за последним этого имущества»188. Эндогамный брак, распространенный в «вольных» обществах, позволял тухумам быть «строгими охранителями целостности как имущественного, так и личного состава рода»189. По М. М. Ковалевскому, эндогамия обеспечивала тухуму не только «целостность» родовой собствен­ности на землю, но и недопущение «отчуждения жен­щины — этой доходной статьи — этой преимущест­венно работницы»190. Иначе говоря, благодаря эндо­гамии за тухумом сохранялась важная производст­венная функция — «производство самого человека, продолжение рода»191. Поясняя свою мысль о роли эндогамного брака в жизни рода, Ф. Энгельс писал: «Общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обуславливаются обоими видами производ­ства: ступенью развития, с одной стороны — труда, с другой — семьи»192.

Материальная зависимость эндогамного брака в условиях тухумной организации жизни общества столь очевидна, что тезис о потере в XIX в. тухумом кровнородственного признака и о влиянии ислама, якобы сделавших возможным сохранение в Дагеста­не эндогамии193, вряд ли может быть принят. Пред­восхитив подобный подход к пониманию причин со­хранения вплоть до XIX в. эндогамии в Дагестане, М. М. Ковалевский подчеркивал, что «объяснить гос­подство эндогамии характером распространенного в Дагестане религиозного учения... мне кажется не­возможным», поскольку эндогамия здесь — явление более раннее, чем распространение мусульманства194.

В период военной демократии, переживаемой «вольными» обществами, производственную общность тухума правомерно искать не только в сфере тради­ционной хозяйственной жизни — скотоводстве и зем­леделии, но и в той специфической производственной деятельности, какой являлась набеговая система: всесторонне исследовав дагестанский тухум, М. М. Ко­валевский отмечал его «выдающуюся роль в военное время»195. Родовая солидарность сказывалась здесь в том, что, подобно древним германцам, дагестанские «вольные» общества вели вооруженные набеги, т. е. образуя родовые отряды196. Подобные отряды дей­ствовали от имени и в интересах «вольных» обществ: М. М. Ковалевский указывал на Цухарское обще­ство, в котором тухумы участвовали в набегах, не нарушая своей «стройной» родовой организации и являясь самостоятельной войсковой ячейкой в от­ряде или ополчении: тухум во время похода имел своего предводителя и лишь в случаях, если на «вой­ну выходили все тухумы или большинство их, то ста­рейшины тухумов обыкновенно обращались к выбору одного общего предводителя «векиля», которому за­тем беспрекословно подчинялось все ополчение»197. Наконец, дагестанский тухум XVIII — первой по­ловины XIX в. фактически продолжал сохранять свою традиционную управленческую структуру — не менее важный признак его устойчивости. Тухумы имели своих глав198, эта «должность» замещалась или «путем свободных выборов», или же посредством наследования199. Однако независимо от выборности или наследственности главы тухума, он к XIX в. не приобрел «деспотических» прав над членами своего рода: по М. М. Ковалевскому, господствовавшее в «вольных» обществах обычное право подтверждало «республиканское» устройство родовых союзов. «Сло­ва Тацита, — писал он, — что вождей назначают за их доблесть, если только под этими вождями разуметь родовых старейшин, находят себе полную иллюстра­цию в дагестанских родовых порядках200. Ставивший перед собой задачу научной реконструкции родовой организации, М. М. Ковалевский, однако, не обратил внимание не сдвиги, происходившие в XIX в. внутри тухума и в положении его главы. Между тем уже в первой половине XIX в. дагестанский тухум пережи­вал процесс перехода от доклассового общества к классовому. К этому времени формирование тухумной знати зашло настолько далеко, что, по словам И. П. Петрушевского, старшины родов избирались почти исключительно из рядов этой феодализированной знати»201. «В ту пору звание старшины — кевки, если не юридически, то фактически превраща­лось в наследственное»202. В результате глава тухума приобретал новые для него «полномочия» — руково­дителя тухумов в сношениях с другими тухумами или обществами, председателя родового схода, уп­равляющего родовым имуществом203. По поводу по добной эволюции Ф. Энгельс писал: «Здесь перед нами едва намечающийся, но большей частью не по­лучивший дальнейшего развития прообраз должност­ного лица, обладающего исполнительной властью; такое должностное лицо скорее появилось... в боль­шинстве случаев, если не везде, в результате разви­тия власти верховного военачальника»204.



Источники:
77. См.: Магомедов P.M. Общест­венно-экономический и полити­ческий строй..., с. 369; Гаджи-ев В.Г. Указ. соч. — Общест­венный строй союзов сельских общин Дагестана..., с. 7.
78. Гаджиев В.Г. Указ. соч. — Общественный строй союзов сельских общин Дагестана..., с. 7. Каждое общество имело свое название, например, Акушинское, Урахинское, Цудахарское и т. д.
79. Хашаев Х.-М. Общественный строй..., с. 237; Юшков СВ. Указ. соч., с. 76.
80. Юшков С.В. Указ. соч., с. 76.
81. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 32.
82. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 116.
83. Там же, с. 61.
84. Хашаев Х.-М. К вопросу о тухумах, сельских общинах и вольных обществах Дагестана в XIX в. УЗ ИИЯЛДФАНСССР, т. I,Махачкала, 1956, с. 70.
85. Там же, с. 70.
86. Алиев Б.Г. Каба-Дарго,.., с. 33.
87. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 64.
88. Там же.
89. Саидова М.В. Указ. соч., с. 213.
90. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 33.
91. Алиев Б.Г. Акуша-Дарго..., с. 23—24.
92. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 39.
93. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
94. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 39.
95. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
96. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,т. 21, с. 150.
97. Х.-М. Хашаев «вольные» общества склонен был рассматривать как «классовые», где действовал принцип господства и подчинения». (См. Хашаев Х.-М. Общественный строй…, с. 239).
98. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 166.
99. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 42.
100. Там же.
101. Магомедов Д.М. Некоторые особенности…, с. 35.
102. Там же, с. 32.
103. Алиев Б.Г. Указ. соч. – Общественный строй союза сельских общин…, с. 46.
104. Магомедов Р.М. Указ. соч., с. 32.
105. Там же, с. 33.
106. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 42.
107. Магомедов Д.М7 Некоторые особенности..., с. 33.
108. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 463.
109. Там же.
110. Там же, с. 464.
111. Там же.
112. Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 153; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 145.
113. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 167; «Едва была уста­новлена собственность на зем­лю, — писал Энгельс, — как была уже изобретена и ипотека».
114. Османов Г.Г. Указ. соч., с. 11.
115. Взгляда о повсеместном гос­подстве в горном Дагестане частной собственности на пахотные земли придерживают­ся многие современные истори­ки Дагестана. (См., например: Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 153; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 145—146 и др.); М.А. Агларов, один из сторонников подобного взгляда, объясняет это ранним происхождением в горах частной собственности на пахотные земли (Агларов М. Техника сооружения террасных полей и вопросы эволюции форм собственности у аварцев. — УЗИИЯЛДФАНСССР, 1964, т. XIII, с. 187; его же: Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII — начале XIX в. М., 1988, с. 72—75). Однако тот же Х.-М.Хашаев, писавший о подавляющем распространении частной собственности на пахотные земли, приводил дан­ные переписи 1886 г., согласно которым в Аварском округе было зафиксировано 12443,5 де­сятины пахотной земли, все еще находившейся в общинной собственности (Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагеста­на..., с. 153). Эту же ошибку в одной из последних работ повторил М.А.Агларов. (См. Агларов М.А. Сельская община..., с. 76).
116. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 32.
117. Алиев Б.Г. Общинное землевла­дение в Дагестане..., с. 164—165.
118. Там же, с. 163.
119. Там же.
120. Там же.
121. Агларов М.А. Сельская общи­на..., с. 76.
122. Асиятилов С.Х. Историко-этнографические очерки..., с. 38.
123. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 404.
124. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 139.
125. Там же.
126. Гидатлинские адаты. Махачка­ла, с. 17.
127. Алиев Б.Г. Общинное землевла­дение в Дагестане..., с. 166.
128. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 39.
129. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 139.
130.
Асиятилов С.Х. Указ. соч.,
с. 40.
131.
Алиев Б.Г. Общинное землевла­дение в Дагестане..., с. 167.
132.
См. Магомедов P.M. Указ. соч.
133. Подобный подход С.Х.Асиятилов, подвергший критике иссле­дования, уделяющие основное внимание формам собственно­сти на пахотные участки и не­дооценивающие роль пастбищ в экономике и общественных отношений, считает обоснован­ным (см. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 40). По мнению истори­ка, пастбища и отношения, связанные с их использовани­ем, доминанта в процессе феодализации «вольных» обществ. Ссылаясь на данные этнографии, А.И.Робакидзе также ориентирует исследова­телей на поиски социальных сдвигов в складывавшихся формах использования пастбищ и содержания скота. Мысль этнографа основана не только на том, что в «вольных» обще­ствах скот и пастбища опреде­ляли характер экономики, но и на тезисе об интенсивности скотоводческого хозяйства горца. (См. Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма..., с. 19—20).
134. Робакидзе А.И. Некоторые чер­ты горского феодализма..., с. 20.
135. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 38.
136. Юшков СВ. Указ. соч., с. 74.
137. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с 49.
138. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 24.
139. Шамиладзе В.М. Хозяйственно-культурные и социально-эконо­мические проблемы..., с. 276.
140. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 26.
141. Робакидзе А.И. Указ. соч., с. 21.
142. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 52.
143. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961, с. 38.
144. Там же.
145. Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 147.
146. Там же, с. 148.
147. В таком разрезе проблему рас­сматривают, например, Р.М.Ма­гомедов и Х.-М.Хашаев. О господстве феодальной формы земельной собственности во владениях Северного и Юж­ного Табасарана и Кубинского ханства, куда входило значи­тельное число лезгинских селе­ний, пишут Х.Х.Рамазанов и А.Р.Шихсаидов. (См. Рама­занов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 148).
148. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 92. 149. Там же.
150. Там же, с. 93.
151. Там же.
152. Там же, с. 94.
153.Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 143.
154. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 94.
155. Там же.
156. Там же, с. 94—95.
157. Р.М.Магомедов приводит свиде­тельство о том, как один из аварских нуцалов Уима-хан властно потребовал от селений Арадерих и Коло: «Почему не почитаете то, что должны: сто баранов. Погасите долг сейчас же. Если нет животных, погасите недвижимым иму­ществом», и на этом основании делает вывод, что это — дань за использование указанными силами пастбищ хана. Заключе­ние Р.М.Магомедова, однако, слабо аргументировано, во-первых, из-за отсутствия прямой ссылки нуцала «за что», во-вторых, из-за оговорки: «Если нет животных, погасите недвижимым имуществом», что косвенно дает повод предполо­жить, что села, к которым обращается нуцал-хан, и в са­мом деле могли не иметь животных и не пользовались его пастбищами. Вместе с тем правы исследователи, когда пишут о сложившейся в Авар­ском ханстве системе взимания «податей». Р.М.Магомедов указывает на наличие в этом ханстве сборщиков «податей»: так, при Нуцал-хане на Хайдарбега была возложена обязанность собирать подати с андийских аулов. (См. Маго­медов P.M. Указ. соч., с. 95).
158. Русские источники четко раз­граничивали «подать» от «да­ни», взимавшейся в Аварском ханстве: так, ген. Розен сооб­щал гр. Нессельроде, что «владение, собственно хану принадлежащие, составляет меньшую часть Аварии: они состоят из нескольких деревень, платящих ему небольшую подать; остальная же часть аварцев, ...иногда платит ему дань» (См. АКАК, т. VIII, с. 567).
159. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 96—99.
160. Алиев Б.Г. Общинное земле­владение в Дагестане..., с. 164
161. Умаханов М.-С. О социальной борьбе..., с. 206.
162. Хашаев Х.-М. К вопросу о тухумах..., с. 60—61.
163. См. АКАК, т. VIII, с. 567—568.
164. По оценке Х.-М. Хашаева, Кайтагское уцмийство представля­ло собой «могущественное государственное образование, в ко­тором господствовали «кре­постное право» и «восточный деспотизм». (См. Хашаев Х.-М. Общественный строй..., с. 175, 183).
165. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 547—548 и др.
166. Там же, с. 547.
167. Там же.
168. Там же, с. 548.
169. Там же.
170. Там же.
171. Там же.
172. Сохранение вплоть до XIX в. родоплеменных отношений в горном Дагестане Р.М.Маго­медов объяснял неблагоприят­ными природными условиями районов расположения «вольных» обществ с ограни­ченными возможностями внеш­них связей». (См. P.M. Магоме­дов. Указ. соч., с. 36).
173. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
174. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 474.
175. Там же.
176. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66—67.
177. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 164.
178. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66—67.
179. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 164.
180. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 542; Советский историк Б.Г.Алиев представляет тухумы как «общественные коллективы», состоявшие «из малых индиви­дуальных семей, связанные между собой родственными узами» и являвшиеся «низовы­ми хозяйственными ячейками джамата». (См. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 152), сельской общины. По существу этой же точки зрения придерживается Р. М. Магомедов, считающий, что тухум («тлибил») был «семейной общинной или боль­шой патриархальной семьей» и «предполагал организованный хозяйственный и общественный коллектив с главой семьи». (См. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 51). Однако, не все исследователи разделяют подобную оценку тухума, так же как его роль в социальной в управленческой жизни «вольного» общества. Х.-М.Хашаев, например, не признавал за тухумом «ни родовой, ни се­мейной» общинной организа­ции и считал его пережиточной формой ранее существовавших кровнородственных связей. (См. Хашаев Х.-М. Обществен­ный строй..., с. 221). Х.Х.Рамазанов и А.Р.Шихсаидов так же отрицают хозяйственно-полити­ческие функции тухума и рас­сматривают его как пережиток родовых связей. (См. Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 159).
181. Косвен М.О. Указ. соч., с. 24; Не видевший в тухуме социаль­ного института Х.-М.Хашаев, имея дело с фактами, не мог не сделать, однако, вывода, близ­кого к тому, о чем писал М.О.Косвен. В 1956 г., обнаружив в горном Дагестане села, сохранившие тухумный принцип расселения. (См. Ха­шаев Х.-М. К вопросу о тухумах..., с. 46), он вынужден был признать, что устойчивость тухумных порядков в Дагестане объяснялась господством натурального хозяйства, отсут­ствием централизованной государственной власти и, в связи с этим, необходи­мостью для защиты личности и имущества продолжить узы родства и даже создать их искусственно. (См. Хаша­ев Х.-М. Там же, с. 50). На данных этнографического обследования горного Дагеста­на к такому же выводу еще раньше пришел С.В.Юшков. (См. Юшков СВ. Указ. соч., с. 76).
182. Ковалевский М.М. Родовой быт в настоящем, недавнем и отдаленном прошлом. Опыт в обла­сти сравнительной этнографии и истории права, вып. 2, СПб., 1905, с. 170.
183. Ковалевский М.М. Родовой строй в Дагестане..., с. 542.
184. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе..., т. II, с. 153.
185. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 52.
186. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 158.
187. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 529.
188. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 100.
189. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 529.
190. Там же.
191. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 26.
192. Там же.
193. Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 221.
194. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 528—529.
195. Там же, с. 542.
196. Там же.
197. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 542.
198. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 156.
199. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе..., с. 151.
200. Там же.
201. Петрушевский И.П. Указ. соч., с 33.
202. Там же.
203. Там же.
204. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 95.


ЧИТАТЬ ВТОРУЮ ЧАСТЬ


М.М. Блиев, В.В. Дегоев "КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА", Москва "Росет" 1994 г.

при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
Вернуться назад