Три года назад, после трагедии в Беслане, детская гуманитарная организация ЮНИСЕФ начала реализацию уникального проекта на Кавказе. Разработанная ею программа миротворчества и толерантности, частью которой стали детские миротворческие лагеря ЮНИСЕФ на Кавказе, должна была объединить детей из северокавказских республик. Что из этого вышло, выясняла специальный корреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова, побывавшая в одном из таких лагерей.

"Все зависит от зоны"
В аэропорту Махачкалы нашу делегацию встретили четверо сотрудников милиции. "Можно посмотреть ваши документы?" -- попросили они. Мои спутники из ЮНИСЕФ протянули паспорта, милиционер стал что-то сверять в своей бумажке. Я тоже протянула свой.

-- Ваш не надо,-- сказал милиционер по имени Константин.-- Мы охраняем только сотрудников ООН.

-- То есть, если меня будут грабить или убивать, вы не станете вмешиваться?

-- Нет, почему же, мы поможем,-- улыбнулся Константин.

Всю дорогу до Дербента мы ехали в сопровождении мигалок и сирен. Это вносило некоторую сумятицу в жизнь дагестанских сел: прохожие замирали и оглядывались. Впервые за семь лет работы на Кавказе я передвигалась по этой территории с таким шумом. Не скажу, что это было приятно. Даже сотрудники ЮНИСЕФ, привыкшие к кавказским особенностям, были немного шокированы. "Нельзя ли выключить сирену?" -- деликатно спрашивали они у милиционеров. "Нельзя",-- строго отвечали милиционеры. Мне даже показалось, что в отличие от нас милиционерам все это доставляло удовольствие.

Наутро я пересела в машину ООН, которая должна была доставить нас в детский миротворческий лагерь "Золотые пески". Перед отъездом ко мне подошел офицер охраны ООН и попросил поставить подпись под текстом, в котором говорилось, что, если со мной случится какая-то неприятность в автомобиле ООН, я или мои родственники не будут иметь претензий к этой организации.

-- Везде у вас такие правила или только на Кавказе? -- поинтересовалась я, расписываясь.

-- Везде,-- лаконично ответил офицер-литовец.

-- И охрана такая везде?

-- Нет, все зависит от зоны.

Позже я узнала, что весь мир делится для ООН на пять зон. Первая и вторая -- это страны, в которых сотрудники ООН могут находиться со своими семьями. В ЮАР, например, могут. Третья -- это когда лучше не рисковать ни родными, ни собой, но все же у сотрудника есть определенная свобода действий. Четвертая -- это когда сотрудник ООН вообще не может передвигаться без охраны. А пятая -- это война. Как в Чечне или Ираке, например. Есть, правда, страны и города, которые вне зон. Например, Москва или Лондон, или Баку. Там для сотрудников ООН безопасно.

-- А мы в какой зоне? -- спросила я, вспомнив о том, что моим спутникам было запрещено покидать гостиницу и выходить в город без охраны.

-- Мы -- в четвертой.

"Теперь все понятно"
Детский лагерь "Золотые пески" -- это старый санаторный комплекс советских времен прямо на берегу Каспийского моря. Таких на побережье много, и в них все лето отдыхают дагестанские школьники. Но этот лагерь даже внешне отличается от остальных. В центре, на маленькой площади, развеваются флаги всех северокавказских республик. Дети и подростки, которых я вижу на улице, одеты в голубые футболки ЮНИСЕФ и бейсболки с надписями "Миротворчество" и "Толерантность". Эти дети не похожи на своих сверстников -- они открыто улыбаются и сами подходят знакомиться.

-- Вы из ООН? -- спрашивает меня девочка лет двенадцати с бейджиком на голубой футболке. На бейджике написано: "Дана, Далой-Мохк, Ингушетия".

-- Нет, я журналист.

-- А вы какой журналист -- правдивый или нет? -- интересуется девочка.

-- Надеюсь, что правдивый.

-- Хотите, я покажу вам мою группу?

Так я попала в одну из шести групп, в которой толерантности обучалось около 30 детей. Сначала я наблюдала за всем со стороны.

Темой тренинга, который проводили психологи Залина Ачеева и Мадина Бештоева, было рождение слухов. Мадина вывела десять подростков из комнаты и закрыла дверь. Оставшимся она рассказала историю о том, как некая красивая, умная, голубоглазая и во всех отношениях замечательная девочка Кэтрин жила в городе Милтоне и дружила с мальчиком Алексом, папа которого был владельцем компании Procter & Gamble. Алекс был капитаном школьной футбольной команды, и за это папа подарил ему лимузин. Это была очень хорошая партия для любой девочки, и подружки завидовали Кэтрин и однажды написали на заборе некрасивые слова в ее адрес. Когда Кэтрин увидела это, она расплакалась и бросилась к Алексу, но он смеялся вместе со всеми. Тогда из школы вышел мальчик Том с ведром и тряпкой и молча стер плохие слова.

Мадина предложила одной из своих учениц, Маше, пересказать эту историю тем, кто ее не слышал. В комнату вошел Марат, и Маша все подробно ему пересказала, упустив только лимузин и футбольную команду и назвав папу Алекса владельцем фабрики по производству зубной пасты. Марат пересказал историю Алиму, но в его версии владелец завода зубной пасты оказался папой Кэтрин, а не Алекса. Следующий рассказчик перепутал героев, и оказалось, что Алекс исписал забор зубной пастой. А в окончательной версии осталась история про девочку Кэтрин, которую вымазали зубной пастой.

Сначала все хохотали.

-- А теперь представьте себе, что это не безобидный рассказ, а история, которая может разжечь войну,-- подвели итог тренеры.

Дети притихли. Я села к ним поближе, и Батраз Битиев, повернувшись, сказал тихо: "Теперь все понятно".

-- Что понятно? -- так же тихо спросила я.

-- Ну что, когда в Осетии или Ингушетии распускают слухи о том, что ингуши или осетины кого-то похитили или убили, это вранье -- надо сначала проверить.

-- А если проверить и выяснится, что это правда?

Батраз внимательно на меня смотрит.

-- Я думаю, надо договариваться. У нас в Пригородном районе ненавидят ингушей, потому что их не знают и боятся. И они нас ненавидят, потому что верят слухам. А если все сядут вместе, они увидят, что и осетины, и ингуши нестрашные.

В конце занятия четверо рослых подростков встали на мостик, образовав цельный постамент, на который забралась маленькая девочка и тоже встала на мостик. Получилось красиво.

-- Если один из вас упадет, то упадут все,-- сказала Залина.-- Вот так же и Северный Кавказ: мир здесь возможен, только если все народы поддерживают друг друга.

В завершение тренер Мадина Бештоева рассказала нам старую кавказскую притчу о том, как когда-то давно один человек захотел обличить старого мудреца: он взял бабочку и поместил ее между ладонями. "Я спрошу у старика, что у меня в руках, и, если он скажет, что бабочка, я спрошу его, живая она или мертвая,-- подумал человек.-- Если он скажет "живая", я сомкну ладони, и она умрет. Если он скажет "мертвая", я раскрою ладони, и она улетит. И все поймут, что зря слушают этого старика". В присутствии всего аула он спросил старика, что у него в руках. "Бабочка",-- ответил мудрец. "Живая она или мертвая?" -- спросил человек. Старик подумал и ответил: "Все в твоих руках".

-- Все в ваших руках,-- сказала Мадина.-- Ваша жизнь, жизнь ваших родителей и друзей и мир на Кавказе.

"Может быть, я сумею им все объяснить"
После занятия я спросила 17-летнего Ибрагима Индиева, что он расскажет своим друзьям в Ингушетии, когда вернется домой.

-- Я расскажу им, что увидел море,-- подумав, сказал Ибрагим.-- И еще что раньше я жил и думал неправильно. Я думал, например, что осетин мне враг. Но здесь у меня лучший друг -- осетин. Вон тот, Рамазан.

Ибрагим показывает на своего сверстника, рослого парня в стилизованных под камуфляж штанах.

-- А почему осетины и ингуши не любят друг друга? -- спрашиваю я.

-- Из-за земли. И еще потому, что распускаются слухи, что кто-то кого-то убил,-- люди этому верят, и начинается война. И после Беслана много слухов распускают.

-- Какие это слухи?

-- Если я вам скажу, вы напишете, а потом из-за этого еще кто-то поссорится.

-- Твои друзья тебя поймут, когда узнают, что ты подружился с осетином?

-- Думаю, не поймут,-- опустив глаза, говорит Ибрагим.-- Но, может быть, я сумею им все объяснить.

Друг Ибрагима Рамазан Аликов подошел ко мне сам после обеда. Сел рядом на лавочку, показал скачанный в мобильник ролик о том, как в Ингушетии на улице похищают невест.

-- Я никогда не думал, что у них все так же, как и у нас. Девушку крадут, потом приходят родители, и, если они и девушка против, ее отдают обратно. Но обычно никто не бывает против -- парень заранее договаривается с девушкой. А я всегда думал, что они своих девушек даже не спрашивают!

Рамазан рассказал, как в его село Цалык в Северной Осетии "приехали люди из ЮНИСЕФ и сказали, что народы Кавказа должны быть едиными". Рамазан пошел работать волонтером ЮНИСЕФ -- он приходил в младшие классы своей школы и рассказывал детям, что мир на Кавказе зависит только от них.

-- Я им говорил, что взрослые все портят и начинают войны,-- вспоминает Рамазан,-- и, когда мы вырастем, мы должны жить в мире. Но когда мне предложили приехать сюда, я не мог представить себе, что встречу здесь ингушей.

-- Ты до этого общался с ингушами?

-- Нет, ни разу. В 92-м погиб мой дядя, он был милиционер, и все вокруг говорили, что виноваты ингуши. Но здесь я многое понял. Нельзя все время помнить зло. Надо прощать.

-- Прощать надо все?

Парень задумался. Повертел в руках бейсболку.

-- Нет, не все. Беслан, например, прощать нельзя. Виновные должны быть наказаны. А то несправедливо получается.

-- А кто виновен?

-- Милиция, наверное. Боевики мимо нашего села проехали, и никто их не остановил. Но я точно знаю, что нельзя обвинять в этом весь ингушский народ.

"В них еще не вытравили детство"
К нам подошел Ибрагим и увел Рамазана купаться в море. Это было совсем близко, и я видела, как парни боролись в воде и пытались друг друга в шутку утопить. Вернувшись с моря, они ушли в душевую, и спустя несколько минут оттуда раздался яростный вопль. Несколько вожатых бросились в душевую, но тревога оказалась ложной: хохочущие парни объяснили, что просто хотели проверить, отреагирует ли кто-нибудь из взрослых на их крик.

-- На них даже злиться не выходит,-- улыбаясь, сказала мне завкафедрой психологии Дагестанского университета Патимат Омарова.-- Понимаете, это ведь дети войны. И когда они дурачатся, я радуюсь: значит, в них еще не вытравили детство.

-- Зачем вы приехали в этот лагерь? -- спросила я Патимат, которая вместе с мужем возглавляет в Дагестане общественную организацию "Лига защиты матери и ребенка", а в лагере проводит лидерские курсы для старшеклассников-волонтеров.

-- Я сама очень поверила в эту идею ЮНИСЕФ,-- сказала Патимат.-- Уже три года каждое лето примерно по 600 детей из разных республик обучаются этой программе. Они отсюда уезжают другими. Вот сейчас мы проводим тренинг по дискриминации -- это, я считаю, вообще должно быть включено в общеобразовательную программу в России. Дискриминация -- это ведь не только неуважение к человеку другой национальности. Это неуважение инвалидов, слабых и больных, которых в нашей стране много.

Патимат начинает тренинг. Она делит учеников на четыре группы, условно называя их "безногие", "безрукие", "слепые" и "нормальные". И дает всем одинаковые задания -- нарисовать картину, пробежать по кругу, станцевать. "Безногие" очень стараются танцевать -- лишь бы не отстать от других групп и выиграть конкурс. "Безрукие" очень стараются рисовать, взяв карандаш губами. "Слепые" с завязанными глазами бегут, спотыкаются и отстают. Они не могут выиграть конкурс, потому что они слабее "нормальных".

-- Самое тяжелое -- это когда они упрекают меня в жестокости,-- рассказывает потом мне Патимат.-- Они говорят: "Как вы можете так поступать, вы же сами сделали нас "безногими"!" И тогда мы садимся вместе, и я объясняю им, как себя чувствуют дети-инвалиды в нашем равнодушном обществе.

"Дома меня не поймут"
На третий день тренингов меня уже воспринимали здесь как свою. Это был последний день лагеря. Завершали тренинг игрой в "свободное падение": на стол ставился стул, на стул забирался подросток и падал спиной на скрещенные руки своих товарищей, стоящих внизу. Надо очень доверять своим друзьям, чтобы это сделать. Ни один из них не отказался от "свободного падения".

Потом они написали друг другу пожелания на листочках бумаги -- эти листочки они увезут домой. Алиму, который носит футболки с изображением Майка Тайсона, пожелали стать боксером. Рамазану -- поступить в мединститут и стать хирургом. Батразу Битиеву -- не терять чувство юмора, которое делает его непохожим на других.

-- Ребята из Ингушетии очень прикольные,-- сказал мне Батраз.-- Может, дома меня не поймут, но я им доверяю, честное слово! Мы с ними вместе поем песни у костра. И еще я не знал раньше, что наши обычаи так схожи с ингушскими. Лезгинка у нас очень похожа. И они тоже делают пироги с сыром.

-- Я очень люблю осетинские пироги,-- поддержала Батраза ингушская девочка Дана.-- И сказки у нас похожи. Вот, например, легенда о Прометее. Оказывается, кабардинцы говорят, что Прометей был прикован к скале у них, а ингуши -- что это было у нас.

-- Ты сможешь общаться с Батразом, когда вернешься домой? -- спросила я Дану. Она улыбнулась, но как-то неуверенно.

-- Я не знаю... Если разрешат родители. Я бы хотела.

Вечером они позвали меня к костру. Представители каждой национальности пели свою песню, а остальные слушали и подпевали. "С вишневыми рассветами, закатами согретая, свободная и гордая земля",-- пели ингуши. "Владикавказ, горят твои огни в глазах у нас, мы твой покой сумеем сохранить",-- пели осетины. "Птица, коль пела на воле, в клетке не будет петь",-- пели чеченцы о пастухе, отказавшемся от царской роскоши ради свободы. Все пели по-русски. А потом Ибрагим из Дербента вышел с гитарой, и все вместе они запели песни группы "Кино".

Рядом со мной сидели две чеченские девочки -- 16-летние Милана Арцаева и Аза Вахаева. Милана во время второй войны уехала из Грозного в Дагестан. Она хорошо знает, что такое дискриминация: на улице дагестанские дети говорили ей, что не будут дружить с чеченкой, потому что чеченцы напали на Дагестан. "Но потом они меня узнали и перестали бояться",-- говорит Милана. Самой Милане понадобилось много времени, чтобы перестать обвинять русских в том, что стало с Чечней.

-- Когда мы убегали из Грозного, родители сказали мне, что русская армия вторглась в Чечню,-- вспоминает Милана.-- Потом мне часто показывали фотографии Грозного, каким он был красивым. А когда мы вернулись, я увидела одни развалины. Все вокруг говорили, что это сделали русские.

-- Ты и сейчас так считаешь?

-- Нет, не считаю. Неправильно ненавидеть весь народ. Войну делают не народы, а правители -- из-за власти и денег.

-- А как ты относишься к президенту Чечни?

-- Ну по телевизору показывают только хорошее,-- сказала девочка.-- Хотя слухам тоже нельзя верить.

-- Это плохие слухи про президента?

-- Ой, можно я не буду отвечать?

Милана смутилась, мне тоже стало неловко оттого, что я потребовала от этой девочки больше, чем могут сказать взрослые у нее на родине.

"Две тысячи лет война, война без особых причин",-- пели с серьезными лицами дети у костра. Казалось, они знают, о чем поют. Аза Вахаева точно знала. Всю войну она провела в Грозном -- в подвале своей бабушки. Она видела, как умирают люди. И она не любила русских. Но она говорит мне то, чего я ни разу не слышала от чеченцев: девочка говорит, что научилась прощать.

-- Я мусульманка,-- говорит Аза.-- Надо прощать, мне потом это зачтется. Так в Коране написано.

-- В Чечне так считают немногие, правда?

-- Правда. Но я думаю, в Чечне поймут, что, если кто-то разрушает твой дом, надо сначала разобраться, кто виноват -- они или мы. Я подружилась здесь с русскими девочками из Чечни, они тоже пострадали от войны и бандитов. Если мы будем помнить зло, то мы все время будем воевать и умрем.

На следующий день, когда пришла пора расставаться, Аза и Маша заплакали. Рамазан и Ибрагим молча жали друг другу руки. Батраз и Дана обменивались телефонами. Скорее всего, они уже не увидятся -- слишком мала вероятность, что они попадут в следующий лагерь. Организаторы говорят, что надо дать возможность другим детям поучаствовать в этой программе.

Но еще несколько месяцев после этого лагеря Осетию и Ингушетию будут объединять звонки этих детей. Затихнут они или станут обычным делом -- зависит уже не от этих детей, а от тех, кто их окружает на родине.

"Здесь все решают только личные контакты"
Глава офиса ЮНИСЕФ на Северном Кавказе Рашед Мустафа рассказал Ольге Алленовой об особенностях работы иностранных организаций в этом регионе.

-- Война в Чечне изменила Кавказ -- появились проблемы с восприятием чеченцев в других республиках, а в Чечне изменилось отношение к русским, дагестанцам, осетинам. Но ЮНИСЕФ начал свою программу миротворчества на Кавказе только после Беслана. Почему?

-- После Беслана те процессы, о которых вы говорите, стали протекать более стремительно. Отношения между осетинами и ингушами обострились. И нам показалось очень важным начать реализацию программы миротворчества и толерантности в регионе, где толерантность -- большая проблема. Миротворческие лагеря -- это как раз часть этой общей программы. Этим летом мы организовали совместно с правительствами северокавказских республик пять миротворческих лагерей в Северной Осетии, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Дагестане. В следующем году мы надеемся присоединить к этим проектам Карачаево-Черкесию и Ставропольский край.

-- Но в лагере "Золотые пески" было около 170 человек. Это капля в море.

-- Мы действительно не можем охватить весь регион, мы только показываем, как это можно делать на примере таких лагерей. Но в этом году в 56 школах Дагестана наша программа миротворчества и толерантности включена в общеобразовательную -- власти Дагестана охотно пошли нам навстречу, и это очень важно. Скоро мы планируем начать реализацию третьего этапа нашей программы -- когда она пойдет в вузы. Кроме этого мы уже обучили 150 вожатых в Дагестане, чтобы они могли работать по нашей программе в других детских лагерях. Мы надеемся, что местные власти поставят это на поток и уже в следующем году будут полностью обеспечивать эти лагеря.

-- У меня сложилось впечатление, что в Дагестане вы нашли больше понимания, чем в других республиках.

-- Честно говоря, в Дагестане оказалось работать легче -- здесь у нас нет проблемы встретиться с президентом или министрами, и здесь все как-то схватывают идеи на лету. Вот через месяц в Дагестане должен стартовать наш проект инклюзивного образования -- в одной школе будут учиться здоровые дети и дети-инвалиды. Если бы не местные власти, мы не смогли бы так быстро это сделать.

-- А как вы думаете, почему именно в Дагестане вам оказалось легче работать?

-- Наверное, потому, что здесь живет так много национальностей и власти понимают, как это важно, когда люди воспитаны в терпимости друг к другу. Эта республика сама по себе модель толерантности, поэтому здесь и легче.

-- Вы сказали, что после Беслана отношения между осетинами и ингушами обострились. Этой проблеме много лет. Почему вы считаете, что обучение детей толерантности может что-то изменить?

-- В этом году впервые осетинские дети поехали в лагерь в Ингушетию, а ингушские -- в Северную Осетию. Мы с трудом договаривались с правительствами этих республик, потому что они очень боялись, учитывая напряженные межэтнические отношения. Но мы провели эти лагеря, и, я считаю, это прорыв. Я видел сам, как дети из Осетии и Ингушетии подружились. В прошлом году у нас был такой случай -- 14-летняя девочка из Ингушетии вернулась из лагеря и сказала отцу: "Если ты не перестанешь оскорблять осетин, я уйду из дома". Это рассказала ее мама. Она сказала, что поведение дочери очень изменило отношение отца к соседнему народу. Конечно, они получили здесь только азы -- и это нужно закреплять уже дома, в школах.

-- Но дома и в школах их ждет прежняя атмосфера. Из лагеря они вернутся в ту среду, где их толерантность будет воспринята неадекватно.

-- Вот поэтому мы и хотим, чтобы эти лагеря проводились в больших масштабах во всех республиках. А чтобы закрепить знания, полученные детьми в лагерях, мы хотим уже в этом году открыть миротворческие клубы во всех республиках, с современным оборудованием, с интернетом -- чтобы дети-волонтеры и все желающие приводили туда своих друзей и общались со своими сверстниками из других республик.

-- Вы уже три года работаете на Кавказе. Чем ваша работа здесь и отношение к вам отличается от того, что было в других странах?

-- На Кавказе есть такая особенность: здесь все решают только личные контакты. В Европе не так. И здесь мало людей знает о ЮНИСЕФ. Бывает, приходишь к министру, а он даже не знает, чем занимается ЮНИСЕФ. Но это, конечно, было в самом начале -- сейчас уже налажены личные контакты, и стало проще.

-- А в какой республике тяжелее всего работать?

-- Первое время немного закрыты были власти Кабардино-Балкарии -- они относились настороженно ко всем иностранным организациям после событий в Нальчике. Мы это понимаем. Но в этом году детский миротворческий лагерь открылся и в Кабардино-Балкарии, поэтому я надеюсь, что и все остальные наши программы встретят там интерес.

-- А в Чечне как?

-- В Чечне у нас очень много разных программ. До недавнего времени 60% программ ЮНИСЕФ на Кавказе были в Чечне. Это противоминная программа в школах, это обеспечение населения водой и строительство очистных сооружений, открытие социально-психологических центров, обеспечение детей протезами, больниц -- оборудованием и холодильниками для хранения вакцин. Но сейчас часть этих программ уже передана правительству Чечни, например программа очистки воды: ЮНИСЕФ передал очистные сооружения правительству Чечни.

-- Спрашивая про Чечню, я имела в виду, нет ли у вас там проблем во взаимоотношениях с властями?

-- Конечно, в любой работе бывают непростые моменты. Поначалу власти проверяли наших партнеров в республиках -- это нормально, они беспокоятся о безопасности. Но сейчас о нас уже знают и нам идут навстречу. Например, в работе по социально-психологической реабилитации детей в Чечне сегодня нам помогают все профильные министерства этой республики. На Кавказе многие стали понимать нашу специфику -- мы занимаемся не просто правами человека. Мы занимаемся правами ребенка. Мы не делаем ничего плохого.

Ольга Аленова