Русскоязычное литературное творчество Э.Капиева не исследовано с языковедческой точки зрения. Мы хотим осветить некоторые аспекты интерпретации стилеобразующих языковых средств в книге Э. Капиева «Поэт». Характерной особенностью книги «Поэт» во многом определяющей оригинальность этого произведения, является оригинальность ее стиля.

Для языка книги Э. Капиева «Поэт» характерно отсутствие злоупотребления украшающими эпитетами, взятыми из русской литературы, и словами национальных языков. Тем не менее, напрочь отказаться от использования регионально маркированных названий экзотических реалий, не имеющих эквивалентного русского названия, было невозможно. Поэтому Э. Капиев ввел в текст «Поэта» около семидесяти слов национальных языков, которые обозначают специфически дагестанские предметы или понятия. Такая лексика распадается на двенадцать неравновеликих тематических групп:

1. Названия одежды и обуви: бешмет, чалма, чарыки, джурабки.

2. Обозначения населенных пунктов и объектов внутри них: аул, сакля, очар «место сбора мужчин в ауле».

3. Номинация лиц по их профессии или социальному положению: ашуг, ковха «староста», удаман «старший чабан».

4. Слова, обозначающие предметы быта: сумах «безворсый ковер», хурджины «переметная сума».

5. Названия музыкальных инструментов: балабан «свирель» зурна, чунгур «вид мандолины».

6. Реалии из сельскохозяйственной сферы: арба, пуруц «соха», ярлыга.

7. Этикетные термины: машалла «не сглазить бы», салам алейкум «мир вам», валлагиль азим «честное слово», баш-утса «повинуюсь», сагол «будь здоров», холо «дядя»

8. Денежные номинации: абаз «двугривенный», ашрафи «золотой червонец».

9. Названия животных: донгуз «свинья», маймун «обезьяна».

10. Переносно употребленные номинации: хуруз «петух», хапур-чапур «дребедень», дабанча «пистолет» (применительно к фотоаппарату).

11. Междометия: вах, гей, тце.

12. Звукоподражания: зонк, зонк; хорт, хорт; шор, шор; ппа, ппа.

Все нерусские слова такого рода поясняются за исключением тех, которые издавна бытуют в русской литературе, таких, как аул, бешмет, сакля. Для этого используются разные способы: сноски, скобочные комментарии и сопровождение закавыченным русским аналогом. Большинство толкований приходится на подстраничные примечания. Они лаконичны. Например, в тексте написано: «Пестрые джурабки на его ногах забрызганы грязью», а в сноске: «Джурабки — вязаные шерстяные носки».

Некоторые лексемы поясняются внутри текста в скобках: ашуг (ашуг значит страдающий), гей (это относится к буйволам).

Отдельные слова истолковываются посредством русского синонима: «Вога, вога, постойте», «Не хабар? Что такое?»

Порядок следования национального слова и поясняющего его русского лексического соответствия не везде одинаков. Например, в предыдущем примере толкование занимает постпозицию по отношению к вопросу на азербайджанском языке. В следующем случае наблюдаем обратную последовательность: «Бедный человек... Касиб адам».

В редких случаях толкование необычного слова носит характер этимологического экскурса. Вот Сулейман советует своему односельчанину назвать новорожденного сына Максумом, то есть наречь его именем друга Максима Горького. При этом он говорит отцу новорожденного: «Максум по-персидски означает «мудрый».

Важным аспектом стиля книги «Поэт» служит использование фразеологических оборотов, от которых мы не отделяем пословицы, поговорки. Особой стилистической релевантностью отличаются фразеологические кальки, так как в них проглядывают особенности мировоззрения горцев Дагестана. Их более шестидесяти единиц.

Фразеологические кальки можно классифицировать по нескольким признакам: тематике, источнику происхождения, составу компонентов и характеру их сцепления и т. д. Однако мы не преследуем цели рассмотреть всесторонне и проанализировать исчерпывающе весь наличный запас фразеологизмов книги. Такой подход продиктован необходимостью адекватного выявления специфики стиля, благодаря которой книга Э. Капиева ценится с точки зрения отражения психологии и бытовой обстановки горцев и динамики их жизни.

Актуальными для темы нашего исследования представляются понятийно-тематическая классификация и мотивационно-объяснительная трактовка отдельных, наиболее стилистических важных фразеологизмов, а также указание на источник происхождения.

Понятийно-тематические группы фразеологических новообразований, неизвестных в полном соответствии плана содержания и плана выражения ни русскому, ни дагестанским языкам.

Выделяются по данному признаку следующие группы фразеологических калек.

1. Фразеологизмы, в которых выражаются чувства любви к родине, привязанности человека к ней, стремление сделать ее счастливой, превратить ее в Багдад, то есть в родину счастливцев. О родине, о святости патриотических чувств человека Э. Капиев говорит устами Сулеймана, который всю свою жизнь стремился к «Багдаду»: «Где ты, Багдад, родина счастливых?», «У каждого человека есть свой Багдад», «Мои годы вошли в Багдад не как случайный караван», «Лучше быть маленькой частью большого, чем большой частью маленького», «Лучше быть подошвой на родной земле, чем вершиной на чужбине».

2. В следующую группу включаем такие выражения, в которых содержится оппозиция статичного, постоянного и преходящего. Они употреблены для констатации факта, что в жизни полезно дифференцировать эти коррелирующие понятия, не забывать о том, что останется после нас: «Уходит герой — остается его слава. Уходит конь —- остается зеленое поле. Караван пройдет — караван-сарай останется».

3. Выражения, в которых отражено традиционное горское понятие храбрости, ее атрибутики: «Мужчина без коня — как птица без крыльев», «Стремя коня — испытанная обувь храбрецов», «Если все герои — соколы, то поэт должен быть орлом». Важно подчеркнуть, как Э. Капиев определяет статус поэта, его социальный престиж: поэт не только герой (а эту истину он считает аксиомой), но настолько же выше героев по своей роли в жизни общества, насколько орел величественнее в сравнении с соколом. «Одежда делает мужчину, а оружие — героя».

4. Назидательные выражения, пафос дидактизма которых торжественно высок. Почти все пословицы данной группы адресованы поэту, ориентированы на высокую меру его нравственной ответственности перед народом. Например, одна из частей новеллы «Четыре притчи» завершается сравнением искусства поэта с искусством смелости и утверждением того, что оно зависит от внутренних сил. И вот напутствие поэту: «Волчий голод и волчья смелость да будут присущи тебе в жизни! Ибо поэзия подобна дикому коню, и она жестоко мстит тому, кто хитрит перед ней, кто неискренен, кто думает, что все дело в том, как вращать глазами». Приведем близкие к данному выражения: «Говорящий сеет, слушающий жнет», «Из одного и того же цветка змея добывает яд, пчела добывает мед». «Лучше иметь в будущем свинец, чем золото в прошлом и ничего впереди». «Этот мир — колесо, все время крутится». «Тысячи друзей имеешь — мало, одного врага имеешь — много». «На дно терпения оседает золото». «Больной торопится, а яблоко зреет своим чередом».

5. О дружбе, мире, вражде. «Лучший путь примирения — это дать повод уличить себя в неосведомленности». «Последняя хитрость врага — это дружба».

6. О чести, достоинстве, уважении, скромности. «Такой сын на ладони яичницу сжарит». «Чем больше плодов на дереве, тем ниже его вершина». «Позор на мою папаху». «Стараться быть похожими на других».

7. Переживание, страдание, несправедливость выражают следующие иносказания: «Черные камни нужды». «Кто соль съел, тот воду пьет». «Пристать, как бог к бедняку». «Чтоб на доме твоем сова угнездилась». «Бог дал кому аппетит, кому плов». «Мир — это весы, умышленно сбитые с толку». «Разве мое сердце не из мяса?» «Груз пережитого лежит в сердце, как черный виноград». «Пусть иссякнет род палача». «Чтоб дом его рухнул».

8. О зависти. «Поэт — это ореховое дерево. Покуда есть на его макушке хотя бы один-единственный плод, люди не перестанут швырять в него палками. В дерево, не дающее плодов, камней ведь не швыряют». «Есть такие люди, у которых глаза нас кушают».

9. Закономерно существующие, происходящие явления, тривиальные реалии. «В каждом ауле есть свой дурак». «Хозяин многого неутомим». «Гора без зайцев не бывает». «Река сама себе находит дорогу». «Видимое глазом — ничто». «Красивому любовь ветер несет».

10. Ирония, негативная оценка, упрек. «Разве эти слова подходят к твоему носу?». «И вчера, и сегодня одно и то же». «Молодость — дикий конь, который топчет луг. Молодость — это прыгающий по камням быстрый поток. Следы коня топчет жеребенок».

Итак, все разнообразие фразеологизмов, под которыми подразумеваем контрастивные паремии тоже, выполняет в книге «Поэт» стилистическую функцию — создание национального колорита через изображение внутреннего мира, образа художественного мышления, эстетических оценок и т.д., для чего ее автор, обладая богатейшим запасом русских фразеологических единиц, все же решил воспользоваться калькированием национальных пословиц, поговорок, развернутых эксплицированных и скрытых сравнений.

Последовательно выполняя эту свою самозаданность. Э. Капиев впадает даже в крайность, допуская неуклюжие буквализмы, вызывающие не положительную эмоцию, а скорее недоумение. Например, эпитет «золотая пуговица», адресуемый Сулейманом своей старухе-жене — дословный перевод лакской метафоры мусил к1ич1, в которой определяемое к1ич1 означает не только пуговицу, а и застежку, крючок.

Из каких источников черпал Э. Капиев эти стилеобразующие фразеологические средства, которые характеризуют его индивидуальный стиль позитивно? Анализ материала свидетельствует о том, что он пользовался в большинстве случаев лакскими пословицами, поговорками, аксиологическими фразеологизмами-номинациями. Однако было бы неверно утверждать, что налицо прямой перевод: национальные выражения перефразированы. Не будет преувеличением назвать использованные в «Поэте» иносказания плодом тщательной переработки, которая, очевидно, не давалась ему легко и просто. В этом нас убеждает результат сопоставления капиевских фразеологизмов с лакскими смысловыми подобиями: прямых соответствий мало. Например: «Одежда делает мужчину, а оружие — героя» можно считать полукалькой лакских лиро-эпических стихов: янналулли чув айсса, чалли исвагьи айсса «Одежда делает мужчину, конь делает его стройным/ грациозным». Как видно, вторая часть подверглась переделке: вместо «Конь — грациозным» имеем: «оружие — героя», благодаря чему выражение приобрело контрастность коррелирующих слов. К такому же заключению приводят нас и следующие капиевские окказионализмы: «Чем больше плодов на дереве, тем ниже его вершина». «Лучше быть подошвой на родной земле, чем вершиной на чужбине», «Говорящий сеет, слушающий жнет». «Из одного и того же цветка змея добывает яд, пчела добывает мед». Говоря о лакских фразеологизмах, которые калькировал Э. Капиев, надо подчеркнуть, что он отбирал такие народные сказания, присловья, пословицы, фразеологические единицы, которые наверняка имеют смысловые сооветствия и в других дагестанских языках. В этом следует видеть одну из серьезных причин успеха книги «Поэт» у всех дагестанцев независимо от родного языка читателя и секрет индивидуального стиля писателя.

Э. Капиев широко привлекал фольклорные образы, популярные среди всех дагестанских национальностей. Так образ волка, колоритный, весьма символичный, взят из традиционного устного творчества горцев.

П. К. Услар обратил внимание на то, что горцы «сравнивают своих героев с волками. Волк самый поэтический зверь, пишет он, — в понятиях горцев... волк идет на более сильного, чем он сам; недостаток силы заменяет отвагой, дерзостью, ловкостью; в темную ночь бродит вокруг стада, вокруг аула, откуда ежеминутно грозит ему смерть... Эти свойства характеризуют героя по горским понятиям».

Переиначивая лакские пословицы и поговорки Э. Капиев не только избегал эпигонского подражательства пли дешевой стилизации под народное творчество, но и дополнял и развивал их, обогащал новыми коннотациозными оттенками. Например, традиционное лакское «Терпение — золото» Э. Капиев переделал в «На дне терпения оседает золото», «Каждому своя родина — Багдад» в «У каждого человека есть свой Багдад». Кроме того, в отдельных выражениях встречается не только словесное дополнение, изменение и смысловое расширение, но и другая, отличная от народного выражения трактовка. Например, «Этот мир — колесо, все время крутится». Это, пожалуй, не самый удачный из его переводов или неадекватная калька лакской пословицы: «Ва дуниял — гьанагьисса аьравалул нигьри/яри: ялувмур чул лув, лувмур ялув хъанахъисса». Буквально это значит: «Эта жизнь — крутящееся аробное колесо, у которого верхний край становится нижним, а нижний — верхним».

Неудачность, то есть невыразительность капиевского варианта, объясняется тем, что, во- первых, многозначное слово дуниял переведено не в том значении, в котором оно выступает в фольклорном прототипе, то есть оно означает не мир, а жизнь; во-вторых, смысл фразы передан совершенно по-другому, то есть, сказано, что мир крутится, тогда как, согласно народной мудрости, речь идет о том, что в жизни все переменчиво: «Кто сегодня велик, завтра может стать ничтожным и наоборот, если сегодня плохо, завтра будет хорошо» и т. д.

В то же время мы далеки от того, чтобы корректировать Э. Капиева. и не потому, что он якобы безгрешен, идеален. Мы правильно понимаем, что он как талантливый писатель, вдумчивый мыслитель и большой труженик свои коррективы вносил в народные паремиологические единицы, подчиняя каждый конкретный случай общей системе стилистических средств всего произведения ради создания замышленных образов и реализации авторской идейно-эстетической установки художественного произведения.

Индивидуальности, оригинальности решения стилистической задачи — создания впечатления национально специфической категоризации картины мира и художественно-эстетической ее интерпретации с помощью калек дагестанских пословиц и других видов иносказательной оценки — способствуют четко противостоящие антонимы контекстного характера наряду с лексическими. Антитезу составляют как контекстуально-несвязанные слова много — мало, подошва — вершина, друг — враг, так и ситуативна, маркированные пары, как сеять — жать, змея — пчела, яд — мед, тысяча — один, которые вне своего лексического окружения не выражают понятия полярной противоположности.

Обладая по-особенному развитой природной интуицией, Э. Капиев в своей книге воссоздает реальную картину того или иного фрагмента действительности, используя для этого лексемы единых ассоциативных полей, как. например: конь — поле, герой — слава, герой — поэт, сокол — орел, волк — лиса, одежда — оружие, соль — вода, аппетит — плов. К ним примыкают и такие предикативные корреляции, как молодость — дикий конь, молодость — быстрый поток, ассоциативная связь между которыми обусловлена конкретной ситуацией. Таким образом, Э. Капиев использовал в стилистических целях лексико-семантические контрастирующие единицы, образно аксиологический потенциал которых реализуется благодаря условиям контекста.

Выразительность созданных Э. Калиевым калек объясняется, кроме сказанного, необычными, нетривиальными сравнениями, как, например, поэта с плодовым деревом, с которого люди сбивают плоды вплоть до последнего, поэзии — с диким конем, прожитых лет — с караваном, пережитого — с черным виноградом, мира — с колесом, весами. Такие оценочные сравнения отражают национальные модели идентификации со своими критериями, эталонами и символами, обусловливающими своей совокупной органичностью ту глубину образности, которая оснащена вековой мудростью народа.