История » Кавказская война: Общественный строй «вольных» обществ Дагестана в XVIII — первой пол. XIX в. Общественно-политическая организация «вольных» обществ. Часть 1
Опубликовал Gabaraty, 27 декабря 2007
Наряду с раннефеодальными структурами в Дагестане существовали так называемые «вольные» общества или их союзы, охватывавшие значительные массы свободного населения. К началу XIX в. в горном Дагестане С. Броневский насчитывал 12 «вольных» обществ, А. А. Неверовский — 44, А. Берже — 41, советский историк Р. М. Магомедов — 68, Х.-М. Хашаев — 60 77. Разнобой в подсчете союзов общин вызван частыми переменами, происходившими на политической карте Дагестана78. Принцип образования обществ — территориальный79. Однако изначально «вольные» общества формировались «из совокупности тухумов», создавая родовые союзы. К началу XIX в. в горном Дагестане не было уже родовых общин80. И. П. Петрушевский насчитывал в каждой территориальной общине по 2—3 тухума, т. е. родовых союза81. По данным полевых материалов, «вольные» общества, как правило, были лишены родовых названий. Наименования их связывались с территориально-этническими и политическими признаками. Например, Даргинские общества назывались: Акушала х уреба, Цударила х уреба, Хуркила х уреба, Микх или х уреба82, где первая часть названия «вольного» общества относилась к его территории, вторая — к одной из основных функций общества — военной организации (х уреба — войско, ополчение). Подобные союзы в Аварии именовались «бо», у лезгин — «пара», кумыков — «табун» и т. д., повсюду означали одно и то же — войско, ополчение. Военная функция, как главная для «вольного» общества, подчеркивалась и в другом: территориальное деление между обществами рассматривалось как деление военное, и лишь затем как этническое83. «Вольное» общество как результат военного союза ставило задачу защитить свою территорию от притязаний других обществ, или же захватить чужую территорию, или то и другое вместе84.
«Вольные» общества, представлявшие собой «малый» союз тухумов, являлись начальной формой военно-политической организации населения горного Дагестана. Наряду с этим существовали также союзы «вольных» обществ — такие, как Акуша-Дарго, Каба-Дарго, Хамур-Дарго, Кайтаг-Дарго, Сюрга и др. — хозяйственные и военно-политические объединения отдельных ранее автономных обществ, возникших на единой этнической основе. Историки по-разному объясняют причины их появления. По мнению Х.-М. Хашаева, «вольные» общества объединялись и создавали союзы в том случае, если им «угрожала серьезная опасность внешнего нападения»85. Б. Г. Али ев усматривает в образовании союза Каба-Дарго «следствие разложения родоплеменных отношений»; по его мнению, таким же путем сформировались и другие союзы «вольных» обществ86. Р. М. Магомедов видит в подобных объединениях примитивный тип «политического союза» и одновременно высшую ступень «племенного строя», дальше которого они в своем развитии не пошли не только в Аварии, но и во всем горном Дагестане87. Вместе с тем он указывает на ряд союзов обществ, обнаруживавших тенденции к созданию раннефеодальных институтов и даже к образованию раннефеодальной государственности88. Еще раньше эту же мысль высказала М. В. Саидова89. Бесспорно другое: как и сами «вольные» общества, их союзы являли собой результат внутреннего развития и обладали той же основной функцией — военной. Б. Г. Алиев называет общество Каба-Дарго «военно-политическим союзом» сел восточных даргинцев90. От него не отличался и Акуша-Дарго91. Военный принцип объединения «вольных» обществ придавал их союзу «характер временных, хотя порой длительных отношении»92 . Чаще, чем внутренние неурядицы, причиной распада союза обществ являлись военно-политические неудачи. Распад одних и возникновение новых союзов «вольных» обществ со временем вели к отходу от племенного принципа объединения и к возобладанию территориального. Этот процесс становится особенно заметным в первой половине XIX в.93, в пору их наиболее интенсивной социальной и военно-политической жизни. На пути к территориальным, «постоянным федерациям», однако, помехой становились различия, сохранявшиеся во внутреннем строе отдельных обществ, создававших территориальный союз94. Несмотря на это в первой половине XIX в. территориальный характер союза брал верх над родовым и этническим. Это следует рассматривать как явление процессное, в котором отмечаются факты этнического смешения населения одного вольного общества с другим, «часто даже с населением, различным по языку»90. Такое развитие дагестанских «вольных» обществ логически вытекало из их нацеленности на войну, предполагавшую не только добычу, но и нарушение родоплеменных границ. Эволюция «вольных» обществ в территориальные союзы — классическое явление, присущее переходным общественным структурам. Его отметил Ф. Энгельс: «Чем дольше жил (род. — ред.) в своем селе и чем больше постепенно смешивались» народы, «тем больше родственный характер связи отступал на задний план перед территориальным; род растворялся в общине — Марке, в которой, впрочем, еще достаточно часто заметны следы ее происхождения из отношений родства членов общины. Так незаметно... родовая организация переходила в территориальную»96.
В целом, как видно, «вольные» общества горного Дагестана должны рассматриваться как стадиально обусловленные организации населения в отдельные гражданские общины — явление, свойственное времени складывания раннефеодальных отношений. Будучи самодовлеющими и относительно устойчивыми организмами, эти общины противостояли друг другу и взаимодействовали между собой, вступая в территориальные военно-политические союзы. В процессе становления феодальных отношений внутри союзов «вольных» обществ усиливались наиболее крупные и развитые общины и подчиняли себе слабых и отставших в социальном развитии соседей. Однако, отступив от родоплеменных порядков, «вольные» общества не успели еще перейти к классовой организации общественной жизни97 .
Общественная структура, управления, нормы права, идеология в союзах общин зависели, естественно, от господствовавших форм собственности, поскольку «монополия земельной собственности является исторической предпосылкой и остается постоянной основой капиталистического способа производства, как и всех прежних способов производства, основанных на эксплуатации в той или иной форме»98 (подчеркнуто нами — ред.).
В «вольных» обществах горного Дагестана исследователи фиксируют четыре вида собственности: частную (подворную), родовую (тухумную), вакуфную (мечетскую) и в раннефеодальных образованиях ханско-бекскую. При этом «юридическим собственником всей земли... считалось вольное общество («джамат в целом»), занимавшее «положение группового собственника»99. Ситуация, где община выступает в качестве верховного собственника земли, наблюдалась в Джаро-Белоканах100. Ее можно было видеть и в союзах сельских общин Западного Дагестана; здесь общинник не мог свободно распоряжаться своим недвижимым имуществом и не чувствовал «себя полноправным хозяином своей земли»101; сила общинной организации была такова, что только принадлежность к ней, к общине, давала право обладать земельной собственностью и пользоваться альмендой. Роль альменды особенно была велика из-за преобладания в экономике горного Дагестана скотоводства102.
В Сюргинском союзе сельских общин отмечалось ведение скотоводческого хозяйства в основном на общинных землях103. По данным этнографов, вся земля в «вольных» обществах составляла общее владение и подвергалась переделке через каждые два года104. При этом в абсолютном большинстве союзов обществ община выступала в качестве верховного собственника земли105.
К началу XIX в. община постепенно утрачивала свое положение верховного собственника. К этому времени в тех же Джаро-Белоканах лишь в Тальском обществе сохранялась общинная собственность, в «остальных же джаматах» «коллективная сеньория» превратилась в юридическую фикцию106. Подобный процесс можно было наблюдать и в Западном Дагестане. Здесь, однако, он носил более замедленный характер: как и раньше, в начале XIX в. в этом районе земля общинника сразу же после сбора урожая поступала в распоряжение общины. Более того, община западных обществ могла отчуждать землю, заключать договоры об аренде пастбищ с соседними обществами, распределять доход между членами общества107. В этих условиях в «вольных» обществах Дагестана каждый отдельный человек был собственником только в качестве звена этого коллектива, в качестве его члена108. По К. Марксу, «...как в большинстве основных азиатских форм, объединяющее единое начало, стоящее над всеми этими мелкими общинами, выступает как высший собственник или единственный собственник, в силу чего действительные общины выступают лишь как наследственные владельцы»109. Это обстоятельство придавало общинно-родовым порядкам особую устойчивость. Но этим далеко не ограничивается характер общинного права как верховного собственника. Существовало не только обусловленное единой общинной собственностью возникновение прибавочного продукта, но еще развитие на этой основе такой закономерности, как появление имущественного неравенства, в первую очередь между отдельными общинами. К. Маркс определил, что «часть прибавочного труда общины принадлежит более высокой общине, существующей, в конечном счете, в виде одного лица. И этот прибавочный труд дает о себе знать как в виде дани и т. п., так и в совместных работах для прославления единого начала — отчасти действительного деспота, отчасти воображаемого племенного существа, бога»110. В конечном счете, это ведет к тому, что «мелкие общины влачат жалкое существование независимо друг от друга, а в самой общине отдельный человек трудится со своей семьей независимо от других на отведенном для него наделе»111. Универсальным закономерностям, о которых писал К. Маркс, касаясь отношений собственности и социальных сдвигов в общине, подчинялись также «вольные» общества горного Дагестана.
Рассматривая формы собственности в «вольных» обществах, обычно приоритет отдают подворной, большей частью включавшей в себя пахотные участки. Она приводится как показатель социального неравенства, основы формирования феодальной собственности112. Такой подход был бы оправдан при одном важном условии — ведущей роли земледелия в горах.
Тогда бы установление собственности на землю закономерно порождало бы ипотеку113. Однако в горном Дагестане, где размеры пахотной земли не достигли даже 1 десятины на двор114, социальные последствия подворной собственности не могли быть сколько-нибудь заметными. Следует принять во внимание и другое: утверждение, что в горных районах на пахотные земли повсеместно господствовала частная собственность не подтверждается фактическими данными115. К середине XIX в. ни один джамат полностью не изжил у себя коллективных форм собственности на пахотные и пастбищные земли, на луга, лес и воды. Общинная собственность на пашню в одних джаматах выступала под названием «пахотные места аула», «земля нашего селения», в других — прямо называлась как «собственность джамата»116. Так, общинная собственность на пахотные земли встречалась в аварских, даргинских, лезгинских, табасаранских и др. «вольных» обществах Дагестана117. Наличие общинной собственности на пахотные земли обуславливала устойчивую практику переделов. Эта практика зафиксирована в Гидатлинских адатах: «С жителей селения, — отмечалось в них, — которые не оказывали помощи жителям других селений в охране земли, выделенной для распределения через каждые 7 лет, взыскивается штраф в размере трех котлов»118. В адатах Келебских селений также содержится прямое указание на общинную (джаматскую) собственность на пахотные участки: «если кто не завезет достаточно навозу на пахотный участок джамата, так чтобы между навозными кучами оставалось 2 м расстояния, с того взыскивается овца»119. Джаматская собственность на пашню, как историческая и хозяйственная реальность, нашла отражение в языке: сохранились местные названия общинных пахотных земель, а также языковая номенклатура, связанная с практикой хозяйственного использования общинных пахотных участков120. Наконец, нельзя недооценивать данные переписи 1886 г., по которым во всех трех аварских округах числилось более 670 тыс. десятин земли, из них в частном владении под пашнями, сенокосами и садами находилось 68 тыс. десятин, а в общинном пользовании — более 600 тыс. десятин121. Подобные сведения позволяют считать слишком категоричным утверждение о том, будто в горном Дагестане, в частности, в Аварии общинных земель с коллективным правом их использования джамата или тухумом не встречалось122. Здесь в отношении подворной и коллективной форм собственности в горном Дагестане методологически более правомерным следует считать, что «земледельческая община» повсюду представляет собой новейший тип общественной формации... период земледельческой общины является переходным периодом от общей собственности к частной собственности, от первичной формации к формации вторичной»123. Что касается разноречивых взглядов, встречающихся в историографии по поводу форм собственности на пахотные земли, то они не могут не напомнить о «горячих и бесконечных спорах» по вопросу — «окончательно ли поделили уже германцы времен Тацита свои поля или нет». Пояснение Ф. Энгельса в связи с этими спорами, согласно которому «переход от совместной обработки земли к полной частной собственности на землю за такой краткий промежуток времени и без всякого вмешательства извне представляется просто невозможным»124, пожалуй, применимо к случаю в «вольных» обществах Дагестана. Столь длительное сохранение здесь джаматской собственности на часть пахотных земель не являлось чем-то исключительным. Указывая на способность к исторической устойчивости этой формы собственности, Ф. Энгельс напоминал, что в самой Германии общинная собственность сохранялась вплоть до XIX в.125.
Таким образом, ситуация с пахотными участками, где господствовали две формы собственности — подворная и джаматская, явно свидетельствовала о переходности в экономике и социальной жизни «вольных» обществ, о их еще тесной привязанности к первичной общественной формации.
По степени распространенности на втором месте после пахотных участков были сенокосные угодья. В скотоводческих районах, — а «вольные» общества являлись именно такими — предназначенные для сенажа участки имели особое значение. Уход за ними в условиях гор требовал немалого труда. Это обстоятельство, как и с пахотными участками, довольно рано стало порождать тенденцию, когда человек, работающий на земле, приобретал право собственности. Но и здесь из-за низкого уровня социально-экономических отношений наряду с частной собственностью все еще существовала общинная. Джаматская форма владения покосами зафиксирована, например, в Гидатлинских адатах126. Отмечается также, что в союзе сельских обществ даргинцев общинные покосы имелись во всех селениях127. Подобное положение можно было наблюдать и в других «вольных» обществах горного Дагестана. Во владении покосами существовала особенность: сенокосы и лесные массивы, расположенные в близости к аулу, состояли, как правило, в джаматском пользовании, другие — во владении знати. Эта особенность128 вытекала из того, что выделившаяся в XIX в. общинная знать не обладала пока силой, позволявшей претендовать на покосы рядом с аулом, и поэтому захватывала их из «общей земли»129, не столь оберегаемой общинниками.
Поскольку в экономике «вольных» обществ особое значение принадлежало пастбищам, скот и пастбища рассматриваются как основные ценности горцев, главные источники имущественного неравенства и классообразовательных процессов130; но среди различных категорий земель, состоявших в совместном владении двух или нескольких общин, более всего было пастбищ131. Общинное владение пастбищами считается наиболее характерной чертой всего Дагестана. Объяснение этому исследователи находят в скотоводческом профиле экономики «вольных» обществ132. Поэтому с состоянием пастбищ, порядком их пользования, а также с происходившими в «вольных» обществах социальными изменениями в конечном счете логично связывать общий уровень общественного строя «вольных» обществ133. Сложным, однако, остается определение конкретных путей формирования феодальной собственности на пастбища. На примере Ингушетии указывается на один из возможных путей: здесь обнаружена оборонительная башня, которая, по преданию, была построена в целях захвата общинных земель под пастбища и для обороны на случай сопротивления общинников, считавших земли общесельской собственностью134. Допускается возможность подобной практики и для других районов Большого Кавказа. Пример с Ингушетией, однако, весьма специфичен. Во всяком случае, в XVIII — начале XIX в. в «вольных» обществах Дагестана, где преобладала общинная собственность на пастбища, существовали свои пути формирования собственности. Укажем на некоторые из них.
Как известно, «вольные» общества Дагестана в основном имели летние пастбища. В зимнее время содержать скот в Аварии, например, не было возможности135. Требовались пастбища в степных районах, т. е. за пределами «вольных» обществ. Но со временем равнина оказалась недоступной для горца; господство здесь, в степных районах, феодальных отношений привело к утверждению на пастбища собственности местных скотоводов-феодалов. За содержание скота на степных пастбищах с горца взималась рента136, которую он не всегда был в состоянии платить. В поисках выхода отдельные скотоводы из среды родовой знати «вольных» обществ создавали на общинных землях у подножия солнечных склонов хутора. Фактически захватывая общинные участки, они формально не лишали рядовых общинников их прав на эти участки. Позднее, однако, на пастбищах, где возникали хутора, вводились для общинников ограничения, согласно которым они теперь могли пользоваться ими только начиная с ранней весны и до лета, в остальное же время пастбища становились собственностью «хуторян», выделявшейся знати Вводимый «хуторянами» новый порядок пользования пастбищами постепенно вел к формированию феодальной собственности на них. О таком пути возни кновения частной собственности писал также И. П. Петрушевский; он указывал, что земли хуторов, расположенные вне сельских земельных участков, становились собственностью знатных тухумов, а затем и частных лиц138.
Подобная форма присвоения прав на общинные пастбища и превращения их в частные встречалась не только в «вольных» обществах Дагестана. Ее можно было наблюдать и в других районах Большого Кавказа. Например, в ряде мест предгорной Грузии складывалось частное владение летними пастбищами, что, по мнению исследователей, говорило о попытках со стороны разбогатевших и знатных членов общины присвоить и закрепить за собой общинные земли139.
Создание хуторов — не единственный путь формирования частной собственности на пастбища. Развивалась также практика, при которой в условиях общинной собственности на землю родовая знать и отдельные выделившиеся скотоводы брали на себя саму организацию пастбищного дела, создавая тем самым институт ятажников. Ранее добровольные взносы ятажникам затем превращались для рядовых общинников в повинность. В результате в отношениях между рядовыми скотоводами и скотоводами-ятажниками проступали явные признаки разложения рода и зарождения раннего феодализма140. Этому способствовала и другая социальная тенденция: уход за большими стадами, их охрана, взимание повинностей за пользование пастбищами и за другие услуги требовали людей, так как силы индивидуальной семьи и даже патронимии были недостаточны для их выполнения. Чтобы решить задачу, военная дружина, ранее занимавшаяся добычей главным образом скота и оружия, сделала основной целью набегов захват людей, привлекаемых теперь в качестве рабочей силы141. Это был один из основных источников формирования зависимого сословия в «вольных» обществах.
Несмотря на очевидное развитие частной собственности на пастбища, в сфере землевладения, — и это особенно относится к пастбищным угодьям, — долгое время не было никакой ясности — феодальная собственность на землю, если даже складывалась, юридически оставалась неоформленной. Этому в немалой степени мешало и сопротивление общинников попыткам родовой знати ввести различного рода ограничения для рядовых узденей: на острые столкновения между рядовыми общинниками, с одной стороны, и «хуторянами» — с другой, указывают этнографы142. Социальные противоречия, а самое главное — медленные формационные процессы в конечном счете вели к едва заметным темпам в развитии частной собственности на пастбища. Этот факт социальной жизни горцев Большого Кавказа отмечал М. О. Косвен: «Пастбища, — писал он, — по общему правилу до недавнего времени оставались в коллективном пользовании всего селения, нередко группы родственных селений. Позднейшее явление — деление по патронимиям — исключение, свойственное богатому хозяйству — пастбище в дворовом владении»'43. Наряду с пастбищами М. О. Косвен обратил внимание на домашний скот как на коллективную собственность патронимии, отмечая, что у аварцев и в позднее время весь скот патронимии содержался в общих хлевах, находившихся на краю села144.
Утверждение в «вольных» обществах мусульманской религии вело к развитию вакуфной собственности на землю. Она формировалась из добровольных передач, завещаний земли в собственность мечетей. Участки передавались навсегда — правило, способствовавшее постепенному, но неуклонному росту мечетской собственности. Для роста этой собственности имела значение и невозможность продажи земли кому бы то ни было. В то же время мечеть часто отдавала землю в аренду общинникам на определенный срок, как правило, за половину урожая145. Это укрепляло духовенство как социальную прослойку.
На пути возвышения мечети, как феодальной организации, встречалось и немало трудностей. Наиболее серьезной являлось наличие в сфере землевладения и землепользования общинно-родовых устоев; в некоторых лезгинских селениях мечетскими землями распоряжался сельский сход, из-за чего получаемые мечетями доходы шли на содержание мечетей и на оказание помощи обнищавшим членам общины146.
В XVIII — первой половине XIX в. существовавшие в «вольных» обществах общинно-родовые порядки не дали мечети сложиться в феодальную организацию.
Отдельно следует сказать о феодальной собственности. Ее не знали в «вольных» обществах. В горных районах Дагестана она была представлена в политических образованиях, известных как ханства, уцмийства и бекства. Поскольку сложившиеся там социальные порядки иногда проецируются на общественную ситуацию «вольных» обществ, то важно представить, на какой стадии находилось формирование феодальной собственности у дагестанских «владетелей».
Некоторые ученые полагают, что аварский хан и его наследники являлись крупными земельными собственниками147. Однако одного утверждения о господстве феодальной собственности на землю далеко недостаточно для раскрытия всего своеобразия сложившихся в феодальных владениях форм землевладения и землепользования148. Так, в Аварском ханстве, в одном из наиболее крупных феодальных образований, в исключительном распоряжении хана находилось лишь «небольшое количество» пахотных земель149. Хану не принадлежали земли, составлявшие собственность свободных общинников. Любые акции — наследование, продажа и др., связанные с собственностью общинников, выходили за пределы его власти. Поэтому хан, как и уцмий, беки, выступал в качестве номинального собственника. Это положение относилось не только к пахотным участкам, но и пастбищным150. «Незыблемость» общинной собственности даже в пределах ханства оставалась столь устойчивой, что аул Тапуси, расположенный рядом с Хунзахом и считавшийся резиденцией нуцалов, аул, по всем внешним признакам, казалось, принадлежавший хану, «не был наследственной вотчиной аварских ханов и не находился у них в полном подчинении»151. Это отнюдь не означало, что у Тапуси вообще не было обязанностей перед ханом. Наиболее значительная его обязанность состояла в снаряжении дружины, лучшей в свите хана152. Но именно в ней, по выражению Ф. Энгельса, таился «зародыш упадка старинной народной свободы» 153. Сложившиеся у хана отношения с аулом Тапуси могли бы рассматриваться как типичные в Аварском ханстве, где в 1828 г. имелось 46 узденских (свободных) аулов и 165 — дававших хану подать154. Лишь семь аулов из 211, считавшихся зависимыми от хана, отбывали повинности, вытекавшие из ханской собственности на землю155. Остальные 204 других аула находились в вассальной зависимости и платили хану подать. Утверждение, что взимание податей с вассально зависимого населения хан основывал на использовании населением его пастбищ'06, не подкреплено фактами, поскольку хан не выступает еще в качестве верховного собственника земли157. Взимавшиеся в Аварском ханстве подати158 были ничем иным как вознаграждением хану за исполнение прежде всего такой важной общественной функции, какой считалась оборона. «Подати» — это дань, определявшая в конечном счете характер сложившейся в ханстве системы вассалитета. К. Маркс рассматривал подобную систему как примитивную организацию. Вассалитет — важнейший показатель этой примитивности.— возникает через пожалование дани, но не на базе земельных отношений. В XVIII — начале XIX в. в Аварском ханстве намечается новый этап на пути его феодализации — происходит присвоение узденских и общинных земель внутри ханства'59. Судя по всему, в указанный период наметился постепенный, но неуклонный переход от даннического вассалитета к зависимости, основанной на земельной собственности160. Нельзя, однако, преувеличивать темпы этого перехода: в Аварском ханстве значительные земельные площади, в том числе пахотные, все еще находились в общинной собственности'61, многие союзы сельских обществ, расположенные на территории Аварского ханства, в управлении сохраняли независимость от хана и обеспечили себе территориальную целостность. При этом каждое «вольное» общество Аварии выработало свои нормы права, заботилось о безопасности и т. д. Это также свидетельствовало о слабости ханской власти и ее централистских устремлений162. Подобное явление подтверждается сведениями, которые в 30-х гг. XIX в. собирало русское командование об Аварском ханстве163.
Социальную суть политических организмов горного Дагестана раскрывают также данные, относящиеся к уцмийству Кайтагскому. Уцмийство состояло из двух частей — Верхнего (горного) и Нижнего (равнинного) , — различавшихся и по уровню общественного строя: Верхний назывался узденским (кайтагом свободных общинников), Нижний — раятским (зависимых крестьян)164. В свое время на политическую организацию Кайтага обратил внимание и М. М. Ковалевский. По сведениям, «собранным официальным путем», он подробно описал его внутреннее устройство165. Первое, на что обратил внимание М. М. Ковалевский — уцмий «в течение целого ряда столетий избирался народным сходом»166; в «сходе» (ученый называл его еще и «сеймом»), участвовали все мужчины в возрасте от 20 до 50 лет. Выборы уцмия ограничивались членами одного рода («династии») и, как правило, из старших рода. Знаком избрания считалось возложение на голову кандидата особой шапочки; привилегия надевать ее принадлежала старейшине из тухума Гасан-бек — одному из древнейших и почетнейших родов Кайтага. После выборов уцмий одаривал своих избирателей «оружием и деньгами», а кого и скотом»167. По данным М. М. Ковалевского, не все вопросы жизни Кайтага относились к исключительной компетенции уцмия. Важнейшие из них — война и мир, заключение союзов, решение пограничных и других споров между общинами и пр. подлежали обсуждению «сейма», постановления которого являлись обязательными для всех, в том числе для уцмия. М. М. Ковалевский видел в этом «ограниченность власти уцмия, которая приобретала более или менее важное значение только в военное время, когда уцмий собирал войско и начальствовал над ополчением»168. В мирное время кайтагский уцмий был «не более, как судьею, приговоры которого, подобно приговорам прочих посредников, не носили обязательного характера, не могли быть насильственно приводимы в исполнение и входили в силу только при желании заинтересованных лиц»169. М. М. Ковалевский также установил, что уцмий не имел права лично подвергать наказанию «виновных ослушников» до тех пор, пока «само общество не считало нужным выдать их ему; только собственных крестьян уцмий казнил по собственному усмотрению»170. Он подчеркивал: «Власть уцмия была так далека от неограниченной, — добавим — «восточного деспотизма», — что можно припомнить случай, когда и сам он был подвергаем штрафу по такому, например, поводу, как несоблюдение поста»171.
Таким образом, как и раньше, военная функция уцмия в Кайтаге оставалась главной основой его власти. В этом отношении он все еще напоминал военного предводителя «вольного» общества: — обстоятельство, заставляющее видеть закономерную эволюцию союзов «вольных» обществ в политических модификациях, характерных для ханств, уцмийств и других образований Дагестана XVIII — первой половины XIX в. Уцмийство Кайтагское укладывается в рамки ранней военно-политической организации, еще тесно связанной с родоплеменным обществом последней стадии его существования.
В целом господствовавшие в «вольных» обществах и в соседствовавших с ними политических образованиях формы земельной собственности о переходном характере формационных процессов, социальная природа которых была глубоко связана с разложением родоплеменных отношений и складыванием новых, феодальных.
Столь поздняя ломка старой структуры и образование новой объяснялась двумя основными причинами: суровыми природно-климатическими условиями гор, «навязывавшими» горцам простой характер воспроизводства материальных благ, и скотоводческим направлением экономики, «консервировавшим» производственные отношения172.
Вернемся к «вольным» обществам, выросшим «из недр племенного строя»173, унаследовавшим черты «идеальной» организации управления при родовом строе. «Всего упорнее и всего дольше держится азиатская форма»17 общины, — указывал К. Маркс. Подобная консервативность проистекает из того факта, что «отдельный человек не становится самостоятельным по отношению к общине»175. Данные176, относящиеся к организации управления «вольных» обществ, вполне согласуются с положением Ф. Энгельса: «Военачальник, совет, народное собрание образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни»177. Главы этих обществ соответствовали тому типу военачальника178, о котором Ф. Энгельс писал: «Военный вождь народа... становится необходимым, постоянным должностным лицом»179.
Социальный и управленческий механизм «вольных» обществ во многом определялся тухумным укладом — основой всей общественной организации; по утверждению М. М. Ковалевского, вплоть до XIX в. тухумы определяли «основу общественного быта дагестанских горцев»180.
То, что тухум — родственная группа, возникшая в родовом обществе, общеизвестно. Но исследователи, не признающие за ней хозяйственных и социальных функций, сохранившихся вплоть до XVIII — первой половины XIX в., не учитывают, что род — один из самых устойчивых на Кавказе общественных организмов. Поэтому «в каком бы состоянии ни был на Кавказе род, — писал М. О. Косвен, — как реальный общественный коллектив, родовые отношения, в частности родовые связи, традиции, нормы родового обычного права, вообще разнообразные проявления родового быта... в различных формах и выражениях, сохранялись в быту многих кавказских народов веками, существовали до самого недавнего времени»181.
В свое время дагестанский тухум представлял собой классическую форму родовой организации. М. М. Ковалевский сравнивал его с ирокезским родом182. К XIX в. тухум многое утратил, в первую очередь, «ослаб» как производственная единица. Не принижая роли большой и малой семьи как хозяйственной единицы, М. М. Ковалевский подчеркивал, что у тухума «от прежнего родового единства удержалась одна в высшей степени характерная черта..., наводящая на мысль о самом источнике его происхождения. Я разумею тот факт, что сельскохозяйственные занятия, в особенности во время уборки хлеба и сбора винограда, регулируются начальством, в родовых обществах старшиной, в сельских старшиной»183. Тухум XIX в. М. М. Ковалевский рассматривал как реально сохранившуюся родовую организацию и поэтому считал, что «род в Дагестане, как и повсюду, союз как личный, так и имущественный»184. В наше время вывод М. М. Ковалевского подтвердил новыми данными Р. М. Магомедов, он также указывает на наличие у тухума первой половины XIX в. признаков прежнего «хозяйственного и семейного единства»: под таким единством историк понимает трудовую совместную помощь, известную под названием «гвай», и коллективную собственность всех членов тухума на пастбищные и сенокосные земли185. В Урханском обществе отмечены тухумы, имевшие еще в XIX в. общий дом, мельницу, общий сенокос; совместно накошенное сено делили между собой186.
Важным признаком тухума, как сохранившейся родовой организации и продолжавшего в XIX в. функционировать в качестве имущественного союза, являлось господство эндогамии. М. М. Ковалевский констатировал, что «ни у кого, кроме жителей Дагестана, мы не находили того предписания, что в брак следует вступать исключительно с женщинами собственного рода, что такой брак почетнее, что принадлежность к роду надо предпочесть и богатству и общественному положению невесты»187. Ф. Энгельс называл эндогамный брак «второй брешью» в родовом строе, когда возникавшее в роде «частное богатство» вынуждало, «чтобы девушка выходила замуж внутри своего рода» в интересах сохранения за последним этого имущества»188. Эндогамный брак, распространенный в «вольных» обществах, позволял тухумам быть «строгими охранителями целостности как имущественного, так и личного состава рода»189. По М. М. Ковалевскому, эндогамия обеспечивала тухуму не только «целостность» родовой собственности на землю, но и недопущение «отчуждения женщины — этой доходной статьи — этой преимущественно работницы»190. Иначе говоря, благодаря эндогамии за тухумом сохранялась важная производственная функция — «производство самого человека, продолжение рода»191. Поясняя свою мысль о роли эндогамного брака в жизни рода, Ф. Энгельс писал: «Общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обуславливаются обоими видами производства: ступенью развития, с одной стороны — труда, с другой — семьи»192.
Материальная зависимость эндогамного брака в условиях тухумной организации жизни общества столь очевидна, что тезис о потере в XIX в. тухумом кровнородственного признака и о влиянии ислама, якобы сделавших возможным сохранение в Дагестане эндогамии193, вряд ли может быть принят. Предвосхитив подобный подход к пониманию причин сохранения вплоть до XIX в. эндогамии в Дагестане, М. М. Ковалевский подчеркивал, что «объяснить господство эндогамии характером распространенного в Дагестане религиозного учения... мне кажется невозможным», поскольку эндогамия здесь — явление более раннее, чем распространение мусульманства194.
В период военной демократии, переживаемой «вольными» обществами, производственную общность тухума правомерно искать не только в сфере традиционной хозяйственной жизни — скотоводстве и земледелии, но и в той специфической производственной деятельности, какой являлась набеговая система: всесторонне исследовав дагестанский тухум, М. М. Ковалевский отмечал его «выдающуюся роль в военное время»195. Родовая солидарность сказывалась здесь в том, что, подобно древним германцам, дагестанские «вольные» общества вели вооруженные набеги, т. е. образуя родовые отряды196. Подобные отряды действовали от имени и в интересах «вольных» обществ: М. М. Ковалевский указывал на Цухарское общество, в котором тухумы участвовали в набегах, не нарушая своей «стройной» родовой организации и являясь самостоятельной войсковой ячейкой в отряде или ополчении: тухум во время похода имел своего предводителя и лишь в случаях, если на «войну выходили все тухумы или большинство их, то старейшины тухумов обыкновенно обращались к выбору одного общего предводителя «векиля», которому затем беспрекословно подчинялось все ополчение»197. Наконец, дагестанский тухум XVIII — первой половины XIX в. фактически продолжал сохранять свою традиционную управленческую структуру — не менее важный признак его устойчивости. Тухумы имели своих глав198, эта «должность» замещалась или «путем свободных выборов», или же посредством наследования199. Однако независимо от выборности или наследственности главы тухума, он к XIX в. не приобрел «деспотических» прав над членами своего рода: по М. М. Ковалевскому, господствовавшее в «вольных» обществах обычное право подтверждало «республиканское» устройство родовых союзов. «Слова Тацита, — писал он, — что вождей назначают за их доблесть, если только под этими вождями разуметь родовых старейшин, находят себе полную иллюстрацию в дагестанских родовых порядках200. Ставивший перед собой задачу научной реконструкции родовой организации, М. М. Ковалевский, однако, не обратил внимание не сдвиги, происходившие в XIX в. внутри тухума и в положении его главы. Между тем уже в первой половине XIX в. дагестанский тухум переживал процесс перехода от доклассового общества к классовому. К этому времени формирование тухумной знати зашло настолько далеко, что, по словам И. П. Петрушевского, старшины родов избирались почти исключительно из рядов этой феодализированной знати»201. «В ту пору звание старшины — кевки, если не юридически, то фактически превращалось в наследственное»202. В результате глава тухума приобретал новые для него «полномочия» — руководителя тухумов в сношениях с другими тухумами или обществами, председателя родового схода, управляющего родовым имуществом203. По поводу по добной эволюции Ф. Энгельс писал: «Здесь перед нами едва намечающийся, но большей частью не получивший дальнейшего развития прообраз должностного лица, обладающего исполнительной властью; такое должностное лицо скорее появилось... в большинстве случаев, если не везде, в результате развития власти верховного военачальника»204.
Источники:
77. См.: Магомедов P.M. Общественно-экономический и политический строй..., с. 369; Гаджи-ев В.Г. Указ. соч. — Общественный строй союзов сельских общин Дагестана..., с. 7.
78. Гаджиев В.Г. Указ. соч. — Общественный строй союзов сельских общин Дагестана..., с. 7. Каждое общество имело свое название, например, Акушинское, Урахинское, Цудахарское и т. д.
79. Хашаев Х.-М. Общественный строй..., с. 237; Юшков СВ. Указ. соч., с. 76.
80. Юшков С.В. Указ. соч., с. 76.
81. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 32.
82. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 116.
83. Там же, с. 61.
84. Хашаев Х.-М. К вопросу о тухумах, сельских общинах и вольных обществах Дагестана в XIX в. УЗ ИИЯЛДФАНСССР, т. I,Махачкала, 1956, с. 70.
85. Там же, с. 70.
86. Алиев Б.Г. Каба-Дарго,.., с. 33.
87. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 64.
88. Там же.
89. Саидова М.В. Указ. соч., с. 213.
90. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 33.
91. Алиев Б.Г. Акуша-Дарго..., с. 23—24.
92. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 39.
93. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
94. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 39.
95. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
96. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,т. 21, с. 150.
97. Х.-М. Хашаев «вольные» общества склонен был рассматривать как «классовые», где действовал принцип господства и подчинения». (См. Хашаев Х.-М. Общественный строй…, с. 239).
98. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 166.
99. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 42.
100. Там же.
101. Магомедов Д.М. Некоторые особенности…, с. 35.
102. Там же, с. 32.
103. Алиев Б.Г. Указ. соч. – Общественный строй союза сельских общин…, с. 46.
104. Магомедов Р.М. Указ. соч., с. 32.
105. Там же, с. 33.
106. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 42.
107. Магомедов Д.М7 Некоторые особенности..., с. 33.
108. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 463.
109. Там же.
110. Там же, с. 464.
111. Там же.
112. Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 153; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 145.
113. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 167; «Едва была установлена собственность на землю, — писал Энгельс, — как была уже изобретена и ипотека».
114. Османов Г.Г. Указ. соч., с. 11.
115. Взгляда о повсеместном господстве в горном Дагестане частной собственности на пахотные земли придерживаются многие современные историки Дагестана. (См., например: Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 153; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 145—146 и др.); М.А. Агларов, один из сторонников подобного взгляда, объясняет это ранним происхождением в горах частной собственности на пахотные земли (Агларов М. Техника сооружения террасных полей и вопросы эволюции форм собственности у аварцев. — УЗИИЯЛДФАНСССР, 1964, т. XIII, с. 187; его же: Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII — начале XIX в. М., 1988, с. 72—75). Однако тот же Х.-М.Хашаев, писавший о подавляющем распространении частной собственности на пахотные земли, приводил данные переписи 1886 г., согласно которым в Аварском округе было зафиксировано 12443,5 десятины пахотной земли, все еще находившейся в общинной собственности (Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 153). Эту же ошибку в одной из последних работ повторил М.А.Агларов. (См. Агларов М.А. Сельская община..., с. 76).
116. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 32.
117. Алиев Б.Г. Общинное землевладение в Дагестане..., с. 164—165.
118. Там же, с. 163.
119. Там же.
120. Там же.
121. Агларов М.А. Сельская община..., с. 76.
122. Асиятилов С.Х. Историко-этнографические очерки..., с. 38.
123. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 404.
124. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 139.
125. Там же.
126. Гидатлинские адаты. Махачкала, с. 17.
127. Алиев Б.Г. Общинное землевладение в Дагестане..., с. 166.
128. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 39.
129. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 139.
130.
Асиятилов С.Х. Указ. соч.,
с. 40.
131.
Алиев Б.Г. Общинное землевладение в Дагестане..., с. 167.
132.
См. Магомедов P.M. Указ. соч.
133. Подобный подход С.Х.Асиятилов, подвергший критике исследования, уделяющие основное внимание формам собственности на пахотные участки и недооценивающие роль пастбищ в экономике и общественных отношений, считает обоснованным (см. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 40). По мнению историка, пастбища и отношения, связанные с их использованием, доминанта в процессе феодализации «вольных» обществ. Ссылаясь на данные этнографии, А.И.Робакидзе также ориентирует исследователей на поиски социальных сдвигов в складывавшихся формах использования пастбищ и содержания скота. Мысль этнографа основана не только на том, что в «вольных» обществах скот и пастбища определяли характер экономики, но и на тезисе об интенсивности скотоводческого хозяйства горца. (См. Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма..., с. 19—20).
134. Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма..., с. 20.
135. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 38.
136. Юшков СВ. Указ. соч., с. 74.
137. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с 49.
138. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 24.
139. Шамиладзе В.М. Хозяйственно-культурные и социально-экономические проблемы..., с. 276.
140. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 26.
141. Робакидзе А.И. Указ. соч., с. 21.
142. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 52.
143. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961, с. 38.
144. Там же.
145. Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 147.
146. Там же, с. 148.
147. В таком разрезе проблему рассматривают, например, Р.М.Магомедов и Х.-М.Хашаев. О господстве феодальной формы земельной собственности во владениях Северного и Южного Табасарана и Кубинского ханства, куда входило значительное число лезгинских селений, пишут Х.Х.Рамазанов и А.Р.Шихсаидов. (См. Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 148).
148. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 92. 149. Там же.
150. Там же, с. 93.
151. Там же.
152. Там же, с. 94.
153.Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 143.
154. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 94.
155. Там же.
156. Там же, с. 94—95.
157. Р.М.Магомедов приводит свидетельство о том, как один из аварских нуцалов Уима-хан властно потребовал от селений Арадерих и Коло: «Почему не почитаете то, что должны: сто баранов. Погасите долг сейчас же. Если нет животных, погасите недвижимым имуществом», и на этом основании делает вывод, что это — дань за использование указанными силами пастбищ хана. Заключение Р.М.Магомедова, однако, слабо аргументировано, во-первых, из-за отсутствия прямой ссылки нуцала «за что», во-вторых, из-за оговорки: «Если нет животных, погасите недвижимым имуществом», что косвенно дает повод предположить, что села, к которым обращается нуцал-хан, и в самом деле могли не иметь животных и не пользовались его пастбищами. Вместе с тем правы исследователи, когда пишут о сложившейся в Аварском ханстве системе взимания «податей». Р.М.Магомедов указывает на наличие в этом ханстве сборщиков «податей»: так, при Нуцал-хане на Хайдарбега была возложена обязанность собирать подати с андийских аулов. (См. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 95).
158. Русские источники четко разграничивали «подать» от «дани», взимавшейся в Аварском ханстве: так, ген. Розен сообщал гр. Нессельроде, что «владение, собственно хану принадлежащие, составляет меньшую часть Аварии: они состоят из нескольких деревень, платящих ему небольшую подать; остальная же часть аварцев, ...иногда платит ему дань» (См. АКАК, т. VIII, с. 567).
159. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 96—99.
160. Алиев Б.Г. Общинное землевладение в Дагестане..., с. 164
161. Умаханов М.-С. О социальной борьбе..., с. 206.
162. Хашаев Х.-М. К вопросу о тухумах..., с. 60—61.
163. См. АКАК, т. VIII, с. 567—568.
164. По оценке Х.-М. Хашаева, Кайтагское уцмийство представляло собой «могущественное государственное образование, в котором господствовали «крепостное право» и «восточный деспотизм». (См. Хашаев Х.-М. Общественный строй..., с. 175, 183).
165. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 547—548 и др.
166. Там же, с. 547.
167. Там же.
168. Там же, с. 548.
169. Там же.
170. Там же.
171. Там же.
172. Сохранение вплоть до XIX в. родоплеменных отношений в горном Дагестане Р.М.Магомедов объяснял неблагоприятными природными условиями районов расположения «вольных» обществ с ограниченными возможностями внешних связей». (См. P.M. Магомедов. Указ. соч., с. 36).
173. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
174. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 474.
175. Там же.
176. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66—67.
177. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 164.
178. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66—67.
179. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 164.
180. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 542; Советский историк Б.Г.Алиев представляет тухумы как «общественные коллективы», состоявшие «из малых индивидуальных семей, связанные между собой родственными узами» и являвшиеся «низовыми хозяйственными ячейками джамата». (См. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 152), сельской общины. По существу этой же точки зрения придерживается Р. М. Магомедов, считающий, что тухум («тлибил») был «семейной общинной или большой патриархальной семьей» и «предполагал организованный хозяйственный и общественный коллектив с главой семьи». (См. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 51). Однако, не все исследователи разделяют подобную оценку тухума, так же как его роль в социальной в управленческой жизни «вольного» общества. Х.-М.Хашаев, например, не признавал за тухумом «ни родовой, ни семейной» общинной организации и считал его пережиточной формой ранее существовавших кровнородственных связей. (См. Хашаев Х.-М. Общественный строй..., с. 221). Х.Х.Рамазанов и А.Р.Шихсаидов так же отрицают хозяйственно-политические функции тухума и рассматривают его как пережиток родовых связей. (См. Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 159).
181. Косвен М.О. Указ. соч., с. 24; Не видевший в тухуме социального института Х.-М.Хашаев, имея дело с фактами, не мог не сделать, однако, вывода, близкого к тому, о чем писал М.О.Косвен. В 1956 г., обнаружив в горном Дагестане села, сохранившие тухумный принцип расселения. (См. Хашаев Х.-М. К вопросу о тухумах..., с. 46), он вынужден был признать, что устойчивость тухумных порядков в Дагестане объяснялась господством натурального хозяйства, отсутствием централизованной государственной власти и, в связи с этим, необходимостью для защиты личности и имущества продолжить узы родства и даже создать их искусственно. (См. Хашаев Х.-М. Там же, с. 50). На данных этнографического обследования горного Дагестана к такому же выводу еще раньше пришел С.В.Юшков. (См. Юшков СВ. Указ. соч., с. 76).
182. Ковалевский М.М. Родовой быт в настоящем, недавнем и отдаленном прошлом. Опыт в области сравнительной этнографии и истории права, вып. 2, СПб., 1905, с. 170.
183. Ковалевский М.М. Родовой строй в Дагестане..., с. 542.
184. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе..., т. II, с. 153.
185. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 52.
186. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 158.
187. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 529.
188. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 100.
189. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 529.
190. Там же.
191. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 26.
192. Там же.
193. Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 221.
194. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 528—529.
195. Там же, с. 542.
196. Там же.
197. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 542.
198. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 156.
199. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе..., с. 151.
200. Там же.
201. Петрушевский И.П. Указ. соч., с 33.
202. Там же.
203. Там же.
204. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 95.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
«Вольные» общества, представлявшие собой «малый» союз тухумов, являлись начальной формой военно-политической организации населения горного Дагестана. Наряду с этим существовали также союзы «вольных» обществ — такие, как Акуша-Дарго, Каба-Дарго, Хамур-Дарго, Кайтаг-Дарго, Сюрга и др. — хозяйственные и военно-политические объединения отдельных ранее автономных обществ, возникших на единой этнической основе. Историки по-разному объясняют причины их появления. По мнению Х.-М. Хашаева, «вольные» общества объединялись и создавали союзы в том случае, если им «угрожала серьезная опасность внешнего нападения»85. Б. Г. Али ев усматривает в образовании союза Каба-Дарго «следствие разложения родоплеменных отношений»; по его мнению, таким же путем сформировались и другие союзы «вольных» обществ86. Р. М. Магомедов видит в подобных объединениях примитивный тип «политического союза» и одновременно высшую ступень «племенного строя», дальше которого они в своем развитии не пошли не только в Аварии, но и во всем горном Дагестане87. Вместе с тем он указывает на ряд союзов обществ, обнаруживавших тенденции к созданию раннефеодальных институтов и даже к образованию раннефеодальной государственности88. Еще раньше эту же мысль высказала М. В. Саидова89. Бесспорно другое: как и сами «вольные» общества, их союзы являли собой результат внутреннего развития и обладали той же основной функцией — военной. Б. Г. Алиев называет общество Каба-Дарго «военно-политическим союзом» сел восточных даргинцев90. От него не отличался и Акуша-Дарго91. Военный принцип объединения «вольных» обществ придавал их союзу «характер временных, хотя порой длительных отношении»92 . Чаще, чем внутренние неурядицы, причиной распада союза обществ являлись военно-политические неудачи. Распад одних и возникновение новых союзов «вольных» обществ со временем вели к отходу от племенного принципа объединения и к возобладанию территориального. Этот процесс становится особенно заметным в первой половине XIX в.93, в пору их наиболее интенсивной социальной и военно-политической жизни. На пути к территориальным, «постоянным федерациям», однако, помехой становились различия, сохранявшиеся во внутреннем строе отдельных обществ, создававших территориальный союз94. Несмотря на это в первой половине XIX в. территориальный характер союза брал верх над родовым и этническим. Это следует рассматривать как явление процессное, в котором отмечаются факты этнического смешения населения одного вольного общества с другим, «часто даже с населением, различным по языку»90. Такое развитие дагестанских «вольных» обществ логически вытекало из их нацеленности на войну, предполагавшую не только добычу, но и нарушение родоплеменных границ. Эволюция «вольных» обществ в территориальные союзы — классическое явление, присущее переходным общественным структурам. Его отметил Ф. Энгельс: «Чем дольше жил (род. — ред.) в своем селе и чем больше постепенно смешивались» народы, «тем больше родственный характер связи отступал на задний план перед территориальным; род растворялся в общине — Марке, в которой, впрочем, еще достаточно часто заметны следы ее происхождения из отношений родства членов общины. Так незаметно... родовая организация переходила в территориальную»96.
В целом, как видно, «вольные» общества горного Дагестана должны рассматриваться как стадиально обусловленные организации населения в отдельные гражданские общины — явление, свойственное времени складывания раннефеодальных отношений. Будучи самодовлеющими и относительно устойчивыми организмами, эти общины противостояли друг другу и взаимодействовали между собой, вступая в территориальные военно-политические союзы. В процессе становления феодальных отношений внутри союзов «вольных» обществ усиливались наиболее крупные и развитые общины и подчиняли себе слабых и отставших в социальном развитии соседей. Однако, отступив от родоплеменных порядков, «вольные» общества не успели еще перейти к классовой организации общественной жизни97 .
Общественная структура, управления, нормы права, идеология в союзах общин зависели, естественно, от господствовавших форм собственности, поскольку «монополия земельной собственности является исторической предпосылкой и остается постоянной основой капиталистического способа производства, как и всех прежних способов производства, основанных на эксплуатации в той или иной форме»98 (подчеркнуто нами — ред.).
В «вольных» обществах горного Дагестана исследователи фиксируют четыре вида собственности: частную (подворную), родовую (тухумную), вакуфную (мечетскую) и в раннефеодальных образованиях ханско-бекскую. При этом «юридическим собственником всей земли... считалось вольное общество («джамат в целом»), занимавшее «положение группового собственника»99. Ситуация, где община выступает в качестве верховного собственника земли, наблюдалась в Джаро-Белоканах100. Ее можно было видеть и в союзах сельских общин Западного Дагестана; здесь общинник не мог свободно распоряжаться своим недвижимым имуществом и не чувствовал «себя полноправным хозяином своей земли»101; сила общинной организации была такова, что только принадлежность к ней, к общине, давала право обладать земельной собственностью и пользоваться альмендой. Роль альменды особенно была велика из-за преобладания в экономике горного Дагестана скотоводства102.
В Сюргинском союзе сельских общин отмечалось ведение скотоводческого хозяйства в основном на общинных землях103. По данным этнографов, вся земля в «вольных» обществах составляла общее владение и подвергалась переделке через каждые два года104. При этом в абсолютном большинстве союзов обществ община выступала в качестве верховного собственника земли105.
К началу XIX в. община постепенно утрачивала свое положение верховного собственника. К этому времени в тех же Джаро-Белоканах лишь в Тальском обществе сохранялась общинная собственность, в «остальных же джаматах» «коллективная сеньория» превратилась в юридическую фикцию106. Подобный процесс можно было наблюдать и в Западном Дагестане. Здесь, однако, он носил более замедленный характер: как и раньше, в начале XIX в. в этом районе земля общинника сразу же после сбора урожая поступала в распоряжение общины. Более того, община западных обществ могла отчуждать землю, заключать договоры об аренде пастбищ с соседними обществами, распределять доход между членами общества107. В этих условиях в «вольных» обществах Дагестана каждый отдельный человек был собственником только в качестве звена этого коллектива, в качестве его члена108. По К. Марксу, «...как в большинстве основных азиатских форм, объединяющее единое начало, стоящее над всеми этими мелкими общинами, выступает как высший собственник или единственный собственник, в силу чего действительные общины выступают лишь как наследственные владельцы»109. Это обстоятельство придавало общинно-родовым порядкам особую устойчивость. Но этим далеко не ограничивается характер общинного права как верховного собственника. Существовало не только обусловленное единой общинной собственностью возникновение прибавочного продукта, но еще развитие на этой основе такой закономерности, как появление имущественного неравенства, в первую очередь между отдельными общинами. К. Маркс определил, что «часть прибавочного труда общины принадлежит более высокой общине, существующей, в конечном счете, в виде одного лица. И этот прибавочный труд дает о себе знать как в виде дани и т. п., так и в совместных работах для прославления единого начала — отчасти действительного деспота, отчасти воображаемого племенного существа, бога»110. В конечном счете, это ведет к тому, что «мелкие общины влачат жалкое существование независимо друг от друга, а в самой общине отдельный человек трудится со своей семьей независимо от других на отведенном для него наделе»111. Универсальным закономерностям, о которых писал К. Маркс, касаясь отношений собственности и социальных сдвигов в общине, подчинялись также «вольные» общества горного Дагестана.
Рассматривая формы собственности в «вольных» обществах, обычно приоритет отдают подворной, большей частью включавшей в себя пахотные участки. Она приводится как показатель социального неравенства, основы формирования феодальной собственности112. Такой подход был бы оправдан при одном важном условии — ведущей роли земледелия в горах.
Тогда бы установление собственности на землю закономерно порождало бы ипотеку113. Однако в горном Дагестане, где размеры пахотной земли не достигли даже 1 десятины на двор114, социальные последствия подворной собственности не могли быть сколько-нибудь заметными. Следует принять во внимание и другое: утверждение, что в горных районах на пахотные земли повсеместно господствовала частная собственность не подтверждается фактическими данными115. К середине XIX в. ни один джамат полностью не изжил у себя коллективных форм собственности на пахотные и пастбищные земли, на луга, лес и воды. Общинная собственность на пашню в одних джаматах выступала под названием «пахотные места аула», «земля нашего селения», в других — прямо называлась как «собственность джамата»116. Так, общинная собственность на пахотные земли встречалась в аварских, даргинских, лезгинских, табасаранских и др. «вольных» обществах Дагестана117. Наличие общинной собственности на пахотные земли обуславливала устойчивую практику переделов. Эта практика зафиксирована в Гидатлинских адатах: «С жителей селения, — отмечалось в них, — которые не оказывали помощи жителям других селений в охране земли, выделенной для распределения через каждые 7 лет, взыскивается штраф в размере трех котлов»118. В адатах Келебских селений также содержится прямое указание на общинную (джаматскую) собственность на пахотные участки: «если кто не завезет достаточно навозу на пахотный участок джамата, так чтобы между навозными кучами оставалось 2 м расстояния, с того взыскивается овца»119. Джаматская собственность на пашню, как историческая и хозяйственная реальность, нашла отражение в языке: сохранились местные названия общинных пахотных земель, а также языковая номенклатура, связанная с практикой хозяйственного использования общинных пахотных участков120. Наконец, нельзя недооценивать данные переписи 1886 г., по которым во всех трех аварских округах числилось более 670 тыс. десятин земли, из них в частном владении под пашнями, сенокосами и садами находилось 68 тыс. десятин, а в общинном пользовании — более 600 тыс. десятин121. Подобные сведения позволяют считать слишком категоричным утверждение о том, будто в горном Дагестане, в частности, в Аварии общинных земель с коллективным правом их использования джамата или тухумом не встречалось122. Здесь в отношении подворной и коллективной форм собственности в горном Дагестане методологически более правомерным следует считать, что «земледельческая община» повсюду представляет собой новейший тип общественной формации... период земледельческой общины является переходным периодом от общей собственности к частной собственности, от первичной формации к формации вторичной»123. Что касается разноречивых взглядов, встречающихся в историографии по поводу форм собственности на пахотные земли, то они не могут не напомнить о «горячих и бесконечных спорах» по вопросу — «окончательно ли поделили уже германцы времен Тацита свои поля или нет». Пояснение Ф. Энгельса в связи с этими спорами, согласно которому «переход от совместной обработки земли к полной частной собственности на землю за такой краткий промежуток времени и без всякого вмешательства извне представляется просто невозможным»124, пожалуй, применимо к случаю в «вольных» обществах Дагестана. Столь длительное сохранение здесь джаматской собственности на часть пахотных земель не являлось чем-то исключительным. Указывая на способность к исторической устойчивости этой формы собственности, Ф. Энгельс напоминал, что в самой Германии общинная собственность сохранялась вплоть до XIX в.125.
Таким образом, ситуация с пахотными участками, где господствовали две формы собственности — подворная и джаматская, явно свидетельствовала о переходности в экономике и социальной жизни «вольных» обществ, о их еще тесной привязанности к первичной общественной формации.
По степени распространенности на втором месте после пахотных участков были сенокосные угодья. В скотоводческих районах, — а «вольные» общества являлись именно такими — предназначенные для сенажа участки имели особое значение. Уход за ними в условиях гор требовал немалого труда. Это обстоятельство, как и с пахотными участками, довольно рано стало порождать тенденцию, когда человек, работающий на земле, приобретал право собственности. Но и здесь из-за низкого уровня социально-экономических отношений наряду с частной собственностью все еще существовала общинная. Джаматская форма владения покосами зафиксирована, например, в Гидатлинских адатах126. Отмечается также, что в союзе сельских обществ даргинцев общинные покосы имелись во всех селениях127. Подобное положение можно было наблюдать и в других «вольных» обществах горного Дагестана. Во владении покосами существовала особенность: сенокосы и лесные массивы, расположенные в близости к аулу, состояли, как правило, в джаматском пользовании, другие — во владении знати. Эта особенность128 вытекала из того, что выделившаяся в XIX в. общинная знать не обладала пока силой, позволявшей претендовать на покосы рядом с аулом, и поэтому захватывала их из «общей земли»129, не столь оберегаемой общинниками.
Поскольку в экономике «вольных» обществ особое значение принадлежало пастбищам, скот и пастбища рассматриваются как основные ценности горцев, главные источники имущественного неравенства и классообразовательных процессов130; но среди различных категорий земель, состоявших в совместном владении двух или нескольких общин, более всего было пастбищ131. Общинное владение пастбищами считается наиболее характерной чертой всего Дагестана. Объяснение этому исследователи находят в скотоводческом профиле экономики «вольных» обществ132. Поэтому с состоянием пастбищ, порядком их пользования, а также с происходившими в «вольных» обществах социальными изменениями в конечном счете логично связывать общий уровень общественного строя «вольных» обществ133. Сложным, однако, остается определение конкретных путей формирования феодальной собственности на пастбища. На примере Ингушетии указывается на один из возможных путей: здесь обнаружена оборонительная башня, которая, по преданию, была построена в целях захвата общинных земель под пастбища и для обороны на случай сопротивления общинников, считавших земли общесельской собственностью134. Допускается возможность подобной практики и для других районов Большого Кавказа. Пример с Ингушетией, однако, весьма специфичен. Во всяком случае, в XVIII — начале XIX в. в «вольных» обществах Дагестана, где преобладала общинная собственность на пастбища, существовали свои пути формирования собственности. Укажем на некоторые из них.
Как известно, «вольные» общества Дагестана в основном имели летние пастбища. В зимнее время содержать скот в Аварии, например, не было возможности135. Требовались пастбища в степных районах, т. е. за пределами «вольных» обществ. Но со временем равнина оказалась недоступной для горца; господство здесь, в степных районах, феодальных отношений привело к утверждению на пастбища собственности местных скотоводов-феодалов. За содержание скота на степных пастбищах с горца взималась рента136, которую он не всегда был в состоянии платить. В поисках выхода отдельные скотоводы из среды родовой знати «вольных» обществ создавали на общинных землях у подножия солнечных склонов хутора. Фактически захватывая общинные участки, они формально не лишали рядовых общинников их прав на эти участки. Позднее, однако, на пастбищах, где возникали хутора, вводились для общинников ограничения, согласно которым они теперь могли пользоваться ими только начиная с ранней весны и до лета, в остальное же время пастбища становились собственностью «хуторян», выделявшейся знати Вводимый «хуторянами» новый порядок пользования пастбищами постепенно вел к формированию феодальной собственности на них. О таком пути возни кновения частной собственности писал также И. П. Петрушевский; он указывал, что земли хуторов, расположенные вне сельских земельных участков, становились собственностью знатных тухумов, а затем и частных лиц138.
Подобная форма присвоения прав на общинные пастбища и превращения их в частные встречалась не только в «вольных» обществах Дагестана. Ее можно было наблюдать и в других районах Большого Кавказа. Например, в ряде мест предгорной Грузии складывалось частное владение летними пастбищами, что, по мнению исследователей, говорило о попытках со стороны разбогатевших и знатных членов общины присвоить и закрепить за собой общинные земли139.
Создание хуторов — не единственный путь формирования частной собственности на пастбища. Развивалась также практика, при которой в условиях общинной собственности на землю родовая знать и отдельные выделившиеся скотоводы брали на себя саму организацию пастбищного дела, создавая тем самым институт ятажников. Ранее добровольные взносы ятажникам затем превращались для рядовых общинников в повинность. В результате в отношениях между рядовыми скотоводами и скотоводами-ятажниками проступали явные признаки разложения рода и зарождения раннего феодализма140. Этому способствовала и другая социальная тенденция: уход за большими стадами, их охрана, взимание повинностей за пользование пастбищами и за другие услуги требовали людей, так как силы индивидуальной семьи и даже патронимии были недостаточны для их выполнения. Чтобы решить задачу, военная дружина, ранее занимавшаяся добычей главным образом скота и оружия, сделала основной целью набегов захват людей, привлекаемых теперь в качестве рабочей силы141. Это был один из основных источников формирования зависимого сословия в «вольных» обществах.
Несмотря на очевидное развитие частной собственности на пастбища, в сфере землевладения, — и это особенно относится к пастбищным угодьям, — долгое время не было никакой ясности — феодальная собственность на землю, если даже складывалась, юридически оставалась неоформленной. Этому в немалой степени мешало и сопротивление общинников попыткам родовой знати ввести различного рода ограничения для рядовых узденей: на острые столкновения между рядовыми общинниками, с одной стороны, и «хуторянами» — с другой, указывают этнографы142. Социальные противоречия, а самое главное — медленные формационные процессы в конечном счете вели к едва заметным темпам в развитии частной собственности на пастбища. Этот факт социальной жизни горцев Большого Кавказа отмечал М. О. Косвен: «Пастбища, — писал он, — по общему правилу до недавнего времени оставались в коллективном пользовании всего селения, нередко группы родственных селений. Позднейшее явление — деление по патронимиям — исключение, свойственное богатому хозяйству — пастбище в дворовом владении»'43. Наряду с пастбищами М. О. Косвен обратил внимание на домашний скот как на коллективную собственность патронимии, отмечая, что у аварцев и в позднее время весь скот патронимии содержался в общих хлевах, находившихся на краю села144.
Утверждение в «вольных» обществах мусульманской религии вело к развитию вакуфной собственности на землю. Она формировалась из добровольных передач, завещаний земли в собственность мечетей. Участки передавались навсегда — правило, способствовавшее постепенному, но неуклонному росту мечетской собственности. Для роста этой собственности имела значение и невозможность продажи земли кому бы то ни было. В то же время мечеть часто отдавала землю в аренду общинникам на определенный срок, как правило, за половину урожая145. Это укрепляло духовенство как социальную прослойку.
На пути возвышения мечети, как феодальной организации, встречалось и немало трудностей. Наиболее серьезной являлось наличие в сфере землевладения и землепользования общинно-родовых устоев; в некоторых лезгинских селениях мечетскими землями распоряжался сельский сход, из-за чего получаемые мечетями доходы шли на содержание мечетей и на оказание помощи обнищавшим членам общины146.
В XVIII — первой половине XIX в. существовавшие в «вольных» обществах общинно-родовые порядки не дали мечети сложиться в феодальную организацию.
Отдельно следует сказать о феодальной собственности. Ее не знали в «вольных» обществах. В горных районах Дагестана она была представлена в политических образованиях, известных как ханства, уцмийства и бекства. Поскольку сложившиеся там социальные порядки иногда проецируются на общественную ситуацию «вольных» обществ, то важно представить, на какой стадии находилось формирование феодальной собственности у дагестанских «владетелей».
Некоторые ученые полагают, что аварский хан и его наследники являлись крупными земельными собственниками147. Однако одного утверждения о господстве феодальной собственности на землю далеко недостаточно для раскрытия всего своеобразия сложившихся в феодальных владениях форм землевладения и землепользования148. Так, в Аварском ханстве, в одном из наиболее крупных феодальных образований, в исключительном распоряжении хана находилось лишь «небольшое количество» пахотных земель149. Хану не принадлежали земли, составлявшие собственность свободных общинников. Любые акции — наследование, продажа и др., связанные с собственностью общинников, выходили за пределы его власти. Поэтому хан, как и уцмий, беки, выступал в качестве номинального собственника. Это положение относилось не только к пахотным участкам, но и пастбищным150. «Незыблемость» общинной собственности даже в пределах ханства оставалась столь устойчивой, что аул Тапуси, расположенный рядом с Хунзахом и считавшийся резиденцией нуцалов, аул, по всем внешним признакам, казалось, принадлежавший хану, «не был наследственной вотчиной аварских ханов и не находился у них в полном подчинении»151. Это отнюдь не означало, что у Тапуси вообще не было обязанностей перед ханом. Наиболее значительная его обязанность состояла в снаряжении дружины, лучшей в свите хана152. Но именно в ней, по выражению Ф. Энгельса, таился «зародыш упадка старинной народной свободы» 153. Сложившиеся у хана отношения с аулом Тапуси могли бы рассматриваться как типичные в Аварском ханстве, где в 1828 г. имелось 46 узденских (свободных) аулов и 165 — дававших хану подать154. Лишь семь аулов из 211, считавшихся зависимыми от хана, отбывали повинности, вытекавшие из ханской собственности на землю155. Остальные 204 других аула находились в вассальной зависимости и платили хану подать. Утверждение, что взимание податей с вассально зависимого населения хан основывал на использовании населением его пастбищ'06, не подкреплено фактами, поскольку хан не выступает еще в качестве верховного собственника земли157. Взимавшиеся в Аварском ханстве подати158 были ничем иным как вознаграждением хану за исполнение прежде всего такой важной общественной функции, какой считалась оборона. «Подати» — это дань, определявшая в конечном счете характер сложившейся в ханстве системы вассалитета. К. Маркс рассматривал подобную систему как примитивную организацию. Вассалитет — важнейший показатель этой примитивности.— возникает через пожалование дани, но не на базе земельных отношений. В XVIII — начале XIX в. в Аварском ханстве намечается новый этап на пути его феодализации — происходит присвоение узденских и общинных земель внутри ханства'59. Судя по всему, в указанный период наметился постепенный, но неуклонный переход от даннического вассалитета к зависимости, основанной на земельной собственности160. Нельзя, однако, преувеличивать темпы этого перехода: в Аварском ханстве значительные земельные площади, в том числе пахотные, все еще находились в общинной собственности'61, многие союзы сельских обществ, расположенные на территории Аварского ханства, в управлении сохраняли независимость от хана и обеспечили себе территориальную целостность. При этом каждое «вольное» общество Аварии выработало свои нормы права, заботилось о безопасности и т. д. Это также свидетельствовало о слабости ханской власти и ее централистских устремлений162. Подобное явление подтверждается сведениями, которые в 30-х гг. XIX в. собирало русское командование об Аварском ханстве163.
Социальную суть политических организмов горного Дагестана раскрывают также данные, относящиеся к уцмийству Кайтагскому. Уцмийство состояло из двух частей — Верхнего (горного) и Нижнего (равнинного) , — различавшихся и по уровню общественного строя: Верхний назывался узденским (кайтагом свободных общинников), Нижний — раятским (зависимых крестьян)164. В свое время на политическую организацию Кайтага обратил внимание и М. М. Ковалевский. По сведениям, «собранным официальным путем», он подробно описал его внутреннее устройство165. Первое, на что обратил внимание М. М. Ковалевский — уцмий «в течение целого ряда столетий избирался народным сходом»166; в «сходе» (ученый называл его еще и «сеймом»), участвовали все мужчины в возрасте от 20 до 50 лет. Выборы уцмия ограничивались членами одного рода («династии») и, как правило, из старших рода. Знаком избрания считалось возложение на голову кандидата особой шапочки; привилегия надевать ее принадлежала старейшине из тухума Гасан-бек — одному из древнейших и почетнейших родов Кайтага. После выборов уцмий одаривал своих избирателей «оружием и деньгами», а кого и скотом»167. По данным М. М. Ковалевского, не все вопросы жизни Кайтага относились к исключительной компетенции уцмия. Важнейшие из них — война и мир, заключение союзов, решение пограничных и других споров между общинами и пр. подлежали обсуждению «сейма», постановления которого являлись обязательными для всех, в том числе для уцмия. М. М. Ковалевский видел в этом «ограниченность власти уцмия, которая приобретала более или менее важное значение только в военное время, когда уцмий собирал войско и начальствовал над ополчением»168. В мирное время кайтагский уцмий был «не более, как судьею, приговоры которого, подобно приговорам прочих посредников, не носили обязательного характера, не могли быть насильственно приводимы в исполнение и входили в силу только при желании заинтересованных лиц»169. М. М. Ковалевский также установил, что уцмий не имел права лично подвергать наказанию «виновных ослушников» до тех пор, пока «само общество не считало нужным выдать их ему; только собственных крестьян уцмий казнил по собственному усмотрению»170. Он подчеркивал: «Власть уцмия была так далека от неограниченной, — добавим — «восточного деспотизма», — что можно припомнить случай, когда и сам он был подвергаем штрафу по такому, например, поводу, как несоблюдение поста»171.
Таким образом, как и раньше, военная функция уцмия в Кайтаге оставалась главной основой его власти. В этом отношении он все еще напоминал военного предводителя «вольного» общества: — обстоятельство, заставляющее видеть закономерную эволюцию союзов «вольных» обществ в политических модификациях, характерных для ханств, уцмийств и других образований Дагестана XVIII — первой половины XIX в. Уцмийство Кайтагское укладывается в рамки ранней военно-политической организации, еще тесно связанной с родоплеменным обществом последней стадии его существования.
В целом господствовавшие в «вольных» обществах и в соседствовавших с ними политических образованиях формы земельной собственности о переходном характере формационных процессов, социальная природа которых была глубоко связана с разложением родоплеменных отношений и складыванием новых, феодальных.
Столь поздняя ломка старой структуры и образование новой объяснялась двумя основными причинами: суровыми природно-климатическими условиями гор, «навязывавшими» горцам простой характер воспроизводства материальных благ, и скотоводческим направлением экономики, «консервировавшим» производственные отношения172.
Вернемся к «вольным» обществам, выросшим «из недр племенного строя»173, унаследовавшим черты «идеальной» организации управления при родовом строе. «Всего упорнее и всего дольше держится азиатская форма»17 общины, — указывал К. Маркс. Подобная консервативность проистекает из того факта, что «отдельный человек не становится самостоятельным по отношению к общине»175. Данные176, относящиеся к организации управления «вольных» обществ, вполне согласуются с положением Ф. Энгельса: «Военачальник, совет, народное собрание образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни»177. Главы этих обществ соответствовали тому типу военачальника178, о котором Ф. Энгельс писал: «Военный вождь народа... становится необходимым, постоянным должностным лицом»179.
Социальный и управленческий механизм «вольных» обществ во многом определялся тухумным укладом — основой всей общественной организации; по утверждению М. М. Ковалевского, вплоть до XIX в. тухумы определяли «основу общественного быта дагестанских горцев»180.
То, что тухум — родственная группа, возникшая в родовом обществе, общеизвестно. Но исследователи, не признающие за ней хозяйственных и социальных функций, сохранившихся вплоть до XVIII — первой половины XIX в., не учитывают, что род — один из самых устойчивых на Кавказе общественных организмов. Поэтому «в каком бы состоянии ни был на Кавказе род, — писал М. О. Косвен, — как реальный общественный коллектив, родовые отношения, в частности родовые связи, традиции, нормы родового обычного права, вообще разнообразные проявления родового быта... в различных формах и выражениях, сохранялись в быту многих кавказских народов веками, существовали до самого недавнего времени»181.
В свое время дагестанский тухум представлял собой классическую форму родовой организации. М. М. Ковалевский сравнивал его с ирокезским родом182. К XIX в. тухум многое утратил, в первую очередь, «ослаб» как производственная единица. Не принижая роли большой и малой семьи как хозяйственной единицы, М. М. Ковалевский подчеркивал, что у тухума «от прежнего родового единства удержалась одна в высшей степени характерная черта..., наводящая на мысль о самом источнике его происхождения. Я разумею тот факт, что сельскохозяйственные занятия, в особенности во время уборки хлеба и сбора винограда, регулируются начальством, в родовых обществах старшиной, в сельских старшиной»183. Тухум XIX в. М. М. Ковалевский рассматривал как реально сохранившуюся родовую организацию и поэтому считал, что «род в Дагестане, как и повсюду, союз как личный, так и имущественный»184. В наше время вывод М. М. Ковалевского подтвердил новыми данными Р. М. Магомедов, он также указывает на наличие у тухума первой половины XIX в. признаков прежнего «хозяйственного и семейного единства»: под таким единством историк понимает трудовую совместную помощь, известную под названием «гвай», и коллективную собственность всех членов тухума на пастбищные и сенокосные земли185. В Урханском обществе отмечены тухумы, имевшие еще в XIX в. общий дом, мельницу, общий сенокос; совместно накошенное сено делили между собой186.
Важным признаком тухума, как сохранившейся родовой организации и продолжавшего в XIX в. функционировать в качестве имущественного союза, являлось господство эндогамии. М. М. Ковалевский констатировал, что «ни у кого, кроме жителей Дагестана, мы не находили того предписания, что в брак следует вступать исключительно с женщинами собственного рода, что такой брак почетнее, что принадлежность к роду надо предпочесть и богатству и общественному положению невесты»187. Ф. Энгельс называл эндогамный брак «второй брешью» в родовом строе, когда возникавшее в роде «частное богатство» вынуждало, «чтобы девушка выходила замуж внутри своего рода» в интересах сохранения за последним этого имущества»188. Эндогамный брак, распространенный в «вольных» обществах, позволял тухумам быть «строгими охранителями целостности как имущественного, так и личного состава рода»189. По М. М. Ковалевскому, эндогамия обеспечивала тухуму не только «целостность» родовой собственности на землю, но и недопущение «отчуждения женщины — этой доходной статьи — этой преимущественно работницы»190. Иначе говоря, благодаря эндогамии за тухумом сохранялась важная производственная функция — «производство самого человека, продолжение рода»191. Поясняя свою мысль о роли эндогамного брака в жизни рода, Ф. Энгельс писал: «Общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обуславливаются обоими видами производства: ступенью развития, с одной стороны — труда, с другой — семьи»192.
Материальная зависимость эндогамного брака в условиях тухумной организации жизни общества столь очевидна, что тезис о потере в XIX в. тухумом кровнородственного признака и о влиянии ислама, якобы сделавших возможным сохранение в Дагестане эндогамии193, вряд ли может быть принят. Предвосхитив подобный подход к пониманию причин сохранения вплоть до XIX в. эндогамии в Дагестане, М. М. Ковалевский подчеркивал, что «объяснить господство эндогамии характером распространенного в Дагестане религиозного учения... мне кажется невозможным», поскольку эндогамия здесь — явление более раннее, чем распространение мусульманства194.
В период военной демократии, переживаемой «вольными» обществами, производственную общность тухума правомерно искать не только в сфере традиционной хозяйственной жизни — скотоводстве и земледелии, но и в той специфической производственной деятельности, какой являлась набеговая система: всесторонне исследовав дагестанский тухум, М. М. Ковалевский отмечал его «выдающуюся роль в военное время»195. Родовая солидарность сказывалась здесь в том, что, подобно древним германцам, дагестанские «вольные» общества вели вооруженные набеги, т. е. образуя родовые отряды196. Подобные отряды действовали от имени и в интересах «вольных» обществ: М. М. Ковалевский указывал на Цухарское общество, в котором тухумы участвовали в набегах, не нарушая своей «стройной» родовой организации и являясь самостоятельной войсковой ячейкой в отряде или ополчении: тухум во время похода имел своего предводителя и лишь в случаях, если на «войну выходили все тухумы или большинство их, то старейшины тухумов обыкновенно обращались к выбору одного общего предводителя «векиля», которому затем беспрекословно подчинялось все ополчение»197. Наконец, дагестанский тухум XVIII — первой половины XIX в. фактически продолжал сохранять свою традиционную управленческую структуру — не менее важный признак его устойчивости. Тухумы имели своих глав198, эта «должность» замещалась или «путем свободных выборов», или же посредством наследования199. Однако независимо от выборности или наследственности главы тухума, он к XIX в. не приобрел «деспотических» прав над членами своего рода: по М. М. Ковалевскому, господствовавшее в «вольных» обществах обычное право подтверждало «республиканское» устройство родовых союзов. «Слова Тацита, — писал он, — что вождей назначают за их доблесть, если только под этими вождями разуметь родовых старейшин, находят себе полную иллюстрацию в дагестанских родовых порядках200. Ставивший перед собой задачу научной реконструкции родовой организации, М. М. Ковалевский, однако, не обратил внимание не сдвиги, происходившие в XIX в. внутри тухума и в положении его главы. Между тем уже в первой половине XIX в. дагестанский тухум переживал процесс перехода от доклассового общества к классовому. К этому времени формирование тухумной знати зашло настолько далеко, что, по словам И. П. Петрушевского, старшины родов избирались почти исключительно из рядов этой феодализированной знати»201. «В ту пору звание старшины — кевки, если не юридически, то фактически превращалось в наследственное»202. В результате глава тухума приобретал новые для него «полномочия» — руководителя тухумов в сношениях с другими тухумами или обществами, председателя родового схода, управляющего родовым имуществом203. По поводу по добной эволюции Ф. Энгельс писал: «Здесь перед нами едва намечающийся, но большей частью не получивший дальнейшего развития прообраз должностного лица, обладающего исполнительной властью; такое должностное лицо скорее появилось... в большинстве случаев, если не везде, в результате развития власти верховного военачальника»204.
Источники:
77. См.: Магомедов P.M. Общественно-экономический и политический строй..., с. 369; Гаджи-ев В.Г. Указ. соч. — Общественный строй союзов сельских общин Дагестана..., с. 7.
78. Гаджиев В.Г. Указ. соч. — Общественный строй союзов сельских общин Дагестана..., с. 7. Каждое общество имело свое название, например, Акушинское, Урахинское, Цудахарское и т. д.
79. Хашаев Х.-М. Общественный строй..., с. 237; Юшков СВ. Указ. соч., с. 76.
80. Юшков С.В. Указ. соч., с. 76.
81. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 32.
82. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 116.
83. Там же, с. 61.
84. Хашаев Х.-М. К вопросу о тухумах, сельских общинах и вольных обществах Дагестана в XIX в. УЗ ИИЯЛДФАНСССР, т. I,Махачкала, 1956, с. 70.
85. Там же, с. 70.
86. Алиев Б.Г. Каба-Дарго,.., с. 33.
87. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 64.
88. Там же.
89. Саидова М.В. Указ. соч., с. 213.
90. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 33.
91. Алиев Б.Г. Акуша-Дарго..., с. 23—24.
92. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 39.
93. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
94. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 39.
95. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
96. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,т. 21, с. 150.
97. Х.-М. Хашаев «вольные» общества склонен был рассматривать как «классовые», где действовал принцип господства и подчинения». (См. Хашаев Х.-М. Общественный строй…, с. 239).
98. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 25, ч. II, с. 166.
99. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 42.
100. Там же.
101. Магомедов Д.М. Некоторые особенности…, с. 35.
102. Там же, с. 32.
103. Алиев Б.Г. Указ. соч. – Общественный строй союза сельских общин…, с. 46.
104. Магомедов Р.М. Указ. соч., с. 32.
105. Там же, с. 33.
106. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 42.
107. Магомедов Д.М7 Некоторые особенности..., с. 33.
108. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 463.
109. Там же.
110. Там же, с. 464.
111. Там же.
112. Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 153; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 145.
113. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 167; «Едва была установлена собственность на землю, — писал Энгельс, — как была уже изобретена и ипотека».
114. Османов Г.Г. Указ. соч., с. 11.
115. Взгляда о повсеместном господстве в горном Дагестане частной собственности на пахотные земли придерживаются многие современные историки Дагестана. (См., например: Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 153; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 145—146 и др.); М.А. Агларов, один из сторонников подобного взгляда, объясняет это ранним происхождением в горах частной собственности на пахотные земли (Агларов М. Техника сооружения террасных полей и вопросы эволюции форм собственности у аварцев. — УЗИИЯЛДФАНСССР, 1964, т. XIII, с. 187; его же: Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII — начале XIX в. М., 1988, с. 72—75). Однако тот же Х.-М.Хашаев, писавший о подавляющем распространении частной собственности на пахотные земли, приводил данные переписи 1886 г., согласно которым в Аварском округе было зафиксировано 12443,5 десятины пахотной земли, все еще находившейся в общинной собственности (Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 153). Эту же ошибку в одной из последних работ повторил М.А.Агларов. (См. Агларов М.А. Сельская община..., с. 76).
116. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 32.
117. Алиев Б.Г. Общинное землевладение в Дагестане..., с. 164—165.
118. Там же, с. 163.
119. Там же.
120. Там же.
121. Агларов М.А. Сельская община..., с. 76.
122. Асиятилов С.Х. Историко-этнографические очерки..., с. 38.
123. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 404.
124. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 139.
125. Там же.
126. Гидатлинские адаты. Махачкала, с. 17.
127. Алиев Б.Г. Общинное землевладение в Дагестане..., с. 166.
128. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 39.
129. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 139.
130.
Асиятилов С.Х. Указ. соч.,
с. 40.
131.
Алиев Б.Г. Общинное землевладение в Дагестане..., с. 167.
132.
См. Магомедов P.M. Указ. соч.
133. Подобный подход С.Х.Асиятилов, подвергший критике исследования, уделяющие основное внимание формам собственности на пахотные участки и недооценивающие роль пастбищ в экономике и общественных отношений, считает обоснованным (см. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 40). По мнению историка, пастбища и отношения, связанные с их использованием, доминанта в процессе феодализации «вольных» обществ. Ссылаясь на данные этнографии, А.И.Робакидзе также ориентирует исследователей на поиски социальных сдвигов в складывавшихся формах использования пастбищ и содержания скота. Мысль этнографа основана не только на том, что в «вольных» обществах скот и пастбища определяли характер экономики, но и на тезисе об интенсивности скотоводческого хозяйства горца. (См. Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма..., с. 19—20).
134. Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма..., с. 20.
135. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 38.
136. Юшков СВ. Указ. соч., с. 74.
137. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с 49.
138. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 24.
139. Шамиладзе В.М. Хозяйственно-культурные и социально-экономические проблемы..., с. 276.
140. Петрушевский И.П. Указ. соч., с. 26.
141. Робакидзе А.И. Указ. соч., с. 21.
142. Асиятилов С.Х. Указ. соч., с. 52.
143. Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961, с. 38.
144. Там же.
145. Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 147.
146. Там же, с. 148.
147. В таком разрезе проблему рассматривают, например, Р.М.Магомедов и Х.-М.Хашаев. О господстве феодальной формы земельной собственности во владениях Северного и Южного Табасарана и Кубинского ханства, куда входило значительное число лезгинских селений, пишут Х.Х.Рамазанов и А.Р.Шихсаидов. (См. Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 148).
148. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 92. 149. Там же.
150. Там же, с. 93.
151. Там же.
152. Там же, с. 94.
153.Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 143.
154. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 94.
155. Там же.
156. Там же, с. 94—95.
157. Р.М.Магомедов приводит свидетельство о том, как один из аварских нуцалов Уима-хан властно потребовал от селений Арадерих и Коло: «Почему не почитаете то, что должны: сто баранов. Погасите долг сейчас же. Если нет животных, погасите недвижимым имуществом», и на этом основании делает вывод, что это — дань за использование указанными силами пастбищ хана. Заключение Р.М.Магомедова, однако, слабо аргументировано, во-первых, из-за отсутствия прямой ссылки нуцала «за что», во-вторых, из-за оговорки: «Если нет животных, погасите недвижимым имуществом», что косвенно дает повод предположить, что села, к которым обращается нуцал-хан, и в самом деле могли не иметь животных и не пользовались его пастбищами. Вместе с тем правы исследователи, когда пишут о сложившейся в Аварском ханстве системе взимания «податей». Р.М.Магомедов указывает на наличие в этом ханстве сборщиков «податей»: так, при Нуцал-хане на Хайдарбега была возложена обязанность собирать подати с андийских аулов. (См. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 95).
158. Русские источники четко разграничивали «подать» от «дани», взимавшейся в Аварском ханстве: так, ген. Розен сообщал гр. Нессельроде, что «владение, собственно хану принадлежащие, составляет меньшую часть Аварии: они состоят из нескольких деревень, платящих ему небольшую подать; остальная же часть аварцев, ...иногда платит ему дань» (См. АКАК, т. VIII, с. 567).
159. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 96—99.
160. Алиев Б.Г. Общинное землевладение в Дагестане..., с. 164
161. Умаханов М.-С. О социальной борьбе..., с. 206.
162. Хашаев Х.-М. К вопросу о тухумах..., с. 60—61.
163. См. АКАК, т. VIII, с. 567—568.
164. По оценке Х.-М. Хашаева, Кайтагское уцмийство представляло собой «могущественное государственное образование, в котором господствовали «крепостное право» и «восточный деспотизм». (См. Хашаев Х.-М. Общественный строй..., с. 175, 183).
165. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 547—548 и др.
166. Там же, с. 547.
167. Там же.
168. Там же, с. 548.
169. Там же.
170. Там же.
171. Там же.
172. Сохранение вплоть до XIX в. родоплеменных отношений в горном Дагестане Р.М.Магомедов объяснял неблагоприятными природными условиями районов расположения «вольных» обществ с ограниченными возможностями внешних связей». (См. P.M. Магомедов. Указ. соч., с. 36).
173. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66.
174. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. 1, с. 474.
175. Там же.
176. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66—67.
177. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 164.
178. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 66—67.
179. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 164.
180. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 542; Советский историк Б.Г.Алиев представляет тухумы как «общественные коллективы», состоявшие «из малых индивидуальных семей, связанные между собой родственными узами» и являвшиеся «низовыми хозяйственными ячейками джамата». (См. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 152), сельской общины. По существу этой же точки зрения придерживается Р. М. Магомедов, считающий, что тухум («тлибил») был «семейной общинной или большой патриархальной семьей» и «предполагал организованный хозяйственный и общественный коллектив с главой семьи». (См. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 51). Однако, не все исследователи разделяют подобную оценку тухума, так же как его роль в социальной в управленческой жизни «вольного» общества. Х.-М.Хашаев, например, не признавал за тухумом «ни родовой, ни семейной» общинной организации и считал его пережиточной формой ранее существовавших кровнородственных связей. (См. Хашаев Х.-М. Общественный строй..., с. 221). Х.Х.Рамазанов и А.Р.Шихсаидов так же отрицают хозяйственно-политические функции тухума и рассматривают его как пережиток родовых связей. (См. Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч., с. 159).
181. Косвен М.О. Указ. соч., с. 24; Не видевший в тухуме социального института Х.-М.Хашаев, имея дело с фактами, не мог не сделать, однако, вывода, близкого к тому, о чем писал М.О.Косвен. В 1956 г., обнаружив в горном Дагестане села, сохранившие тухумный принцип расселения. (См. Хашаев Х.-М. К вопросу о тухумах..., с. 46), он вынужден был признать, что устойчивость тухумных порядков в Дагестане объяснялась господством натурального хозяйства, отсутствием централизованной государственной власти и, в связи с этим, необходимостью для защиты личности и имущества продолжить узы родства и даже создать их искусственно. (См. Хашаев Х.-М. Там же, с. 50). На данных этнографического обследования горного Дагестана к такому же выводу еще раньше пришел С.В.Юшков. (См. Юшков СВ. Указ. соч., с. 76).
182. Ковалевский М.М. Родовой быт в настоящем, недавнем и отдаленном прошлом. Опыт в области сравнительной этнографии и истории права, вып. 2, СПб., 1905, с. 170.
183. Ковалевский М.М. Родовой строй в Дагестане..., с. 542.
184. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе..., т. II, с. 153.
185. Магомедов P.M. Указ. соч., с. 52.
186. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 158.
187. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 529.
188. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 100.
189. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 529.
190. Там же.
191. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 26.
192. Там же.
193. Хашаев Х.-М. Общественный строй Дагестана..., с. 221.
194. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 528—529.
195. Там же, с. 542.
196. Там же.
197. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана..., с. 542.
198. Алиев Б.Г. Каба-Дарго..., с. 156.
199. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе..., с. 151.
200. Там же.
201. Петрушевский И.П. Указ. соч., с 33.
202. Там же.
203. Там же.
204. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 95.
М.М. Блиев, В.В. Дегоев "КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА", Москва "Росет" 1994 г.
при использовании материалов сайта, гиперссылка обязательна
- Просмотров: 12423
- Версия для печати
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
