Военно-исторический сборник. 1913. №1, 2.

В 1812 г. на Кавказе находилась всего горсточка русских штыков и сабель в 4‑5 тыcяч человек, которые были призваны охранять едва обозначавшуюся нашу границу с Турцией и Пepcиeй; в то же время они принуждены были на всем обширном пространстве от Астраханскаго губернаторства до вновь включенной многострадальной Грузии поддерживать порядок, безопасность и государственность.

Высокий дух патриотизма наших маленьких, разбросанных по краю, отрядов, который умели пробуждать в них такие герои военачальники, как Цицианов, Лазарев, Карягин, Котляревский и им подобные, позволил с честью выполнить выпавшую на них трудную историческую задачу расширения и упрочения наших владений в Закавказье.

Блестящия победы Котляревскаго в 1812 г., приведшия к Гюлистанскому миру, решили судьбу Кавказа, ставшаго русской провинцией, жемчужиной в короне русских Царей.

Знакомство с событиями двенадцатаго года на Кавказе поучительно и в смысле показателя нравственной мощи, проявленной русским народом, не только под стенами первопрестольной, но и на далекой молодой окраине, только что вступившей под крылья могучаго двуглаваго орла.

Грузия много страдала от набегов извне, но еще более она страдала от внутренних раздоров членов царствующаго семейства и князей. Уже в последние годы жизни Ираклия Грузинское царство существовало только по имени, так как в нем не было ни единой власти, ни порядка, ни правильно действующаго правительственнаго механизма.

11‑го января 1798 г. скончался царь Ираклий и на престол вступил сын его Георгий XII, который получил Высочайшую инвеститурную грамоту на престол 18‑го апреля 1799 г.; тогда, же в Грузию был назначен русский министр-резидент Коваленский. 26‑го ноября того же года 17‑й Егерский полк с 4‑мя орудиями, под начальством генерала Лазарева, торжественно вступил в Тифлис для постояннаго пребывания в Грузии.

Георгий XII царствовал всего 2 года; тяжкая болезнь не давала ему возможности улучшить состояние Грузии и, чтобы предотвратить от всяких случайностей судьбу своего царства, он обратился с просьбой к Императору Павлу о приняли Грузии в русское подданство. Наконец, вопрос о судьбе многострадальной Грузии был решен манифестом 18‑го сентября 1801 г., который гласил: «Ни для приращения сил, ни для корысти, ни для расширения пределов и так уже обширнейшей в свете Империи приемлем мы на себя бремя управления царства Грузинскаго: единое достоинство, единая честь и человечество налагают на нас священный долг, вняв моленью страждущих в отвращение скорбей, – учредить в Грузии правление, которое бы могло утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность и дать каждому защиту закона».

Как видно, манифест обещал дать Грузии все то, что она растратила в течение многовековой, героической, но несчастной, взаимноистребляющей истории; вместе с этим Грузия становится русской провинцией единой и нераздельной Poccии.

Безкровное присоединение Грузии облегчило покорение горных племен, так как они были обойдены и отрезаны от родственных мусульмаиских держав – Турции и Персии. Утверждение России в центре Закавказья естественно привело к необходимости овладения соответствующими берегами Чернаго и Каспийскаго морей, как безопасных сообщений с Грузией, так как сухопутный коммуникационный путь, шедший через Моздок – Дарьяльское ущелье, был вечно на весу, подвергался постоянной угрозе со стороны горцев и Закубанских черкес Предкавказья.

Так смотрело на это и русское правительство. В рескрипте на имя генерала Кнорринга говорится: «стараться особливо через хана Бакинскаго, владеющаго устьем Куры и лучшим портом на Каспийском море, достигнуть способов доставлять войскам нашим в Грузии тягости из Астрахани водою, а не трудным путем через Кавказския горы.

Обратите внимание и на коммуникацию, могущую быть с Черным морем через Имеретию по реке Pиoнy или Фазу».

Эти предначертания осуществит преемник генерала Кнорринга «пылкий» князь Цицианов.


Прежде, чем излагать события 12 года на Кавказе, коснемся вкратце характеристики вооруженных сил обеих сторон.

Постоянная Кавказская война открывала широкое поприще для деятельности молодых, способных, предприимчивых офицеров и юнкеров.

Личные примеры Лисаневича, Лазарева, Карягина, Котляревскаго подготовляли молодых офицеров к тому, к чему не может подготовить никакая военная школа в мирное время.

Нигде офицер, особенно ротный командир, не мог обнаружить так быстро своих военных дарований, как в Закавказье в эпоху водворения нашего владычества, и никогда от офицера, унтер-офицера и солдата не требовалось такой энергии, личной храбрости и политическаго такта, как во время постоянной борьбы с многочисленными врагами при малочисленности русских войск, разбросанных небольшими частями среди неприязненнаго, дикаго и дерзкаго народонаселения.

Высокий подъем нравственнаго духа от начальников и офицеров переносился к унтер-офицерам и рядовым.

Корпус офицеров обыкновенно пополнялся производством юнкеров и унтер-офицеров из дворян за боевыя отличия.

Все это создавало в полках дельных начальников, храбрых, доблестных офицеров, мужественных солдат, и в течение почти всего XIX века кавказския войска являлись разсадником для всей нашей армии талантливых военачальников, чем и восполнялись отчасти дефекты тогдашней школы Красносельскаго лагеря.

Кавказския войска обладали высокими боевыми качествами. Они, правда, не знали строевого устава 1811‑1812 гг., на который сам Ермолов смотрел, как на отжившия положения линейной тактики. Войска выработали умелое сочетание стрелковаго боя с атакою в штыки самостоятельно, независимо от регламентов французскаго боевого порядка.

В действиях против персиян наши войска применяли обыкновенно следующий строй: сомкнутыя части егерей наступали кареями всегда под прикрытием стрелков, которые своим метким огнем подготовляли решительную атаку в штыки; штыковому удару предшествовал орудийный залп.

В действиях против персидской кавалерии в самом начале сражения стрелки занимали малодоступныя места и своим огнем подготовляли путь для сомкнутаго в каре баталиона.

В действиях Котляревскаго приходится встречать употребление ротных колонн с разсыпанными впереди стрелками, причем фронтальная атака связывалась с действиями на оба фланга.

Вооружение состояло из ружья с кремневым затвором, а с 1808 г. и с примкнутым трехгранным штыком.

Прямой выстрел определен был в 100 саженей. На каждое ружье полагалось иметь 75 патронов; из них по 40 патронов на людях и 35 патронов в обозе.

Несовершенство огнестрельнаго оружия приводило к решению боя исключительно штыком.

Штатами eгepcкиe и мушкетерские полки определялись 3‑баталионнаго состава; в каждом баталионе по 4 роты; всего 2.822 офицера и нижних чина, в роте 215 человек. Однако, действительный состав рот и баталионов во весь период персидской войны был значительно ниже штатных норм благодаря командировкам, болезням, смертности и отсутствию правильнаго комплектования.

Слабую сторону кавказских войск, помимо указаннаго вечнаго некомплекта в полках, достигавшаго до 20‑30 %, всегда была хозяйственная часть в смысле обмундирования войск, снаряжения, устройства санитарной части и даже денежнаго довольствия.

Хотя именным указом 27‑го марта 1803 г. был определен штат полкового обоза, но кавказския войска стремились использовать местный обоз, а, главное, завести вьючный обоз с целью придать большую подвижность мелким пехотным отрядам, которым приходилось не раз гоняться за персидской конницей.

В Асландузе войска ходили даже без ранцев и не имели никакого обоза, столь привлекательнаго для азиатских войск.

Довольствие местными средствами обыкновенно затруднялось бедностью страны, так как народонаселение избегало обзаводиться запасами и вдобавок персияне и горцы обыкновенно опустошали окрестности.

Внутренния неурядицы последних лет существования Грузинского царства совершенно истощили Грузию и нельзя было разсчитывать на местныя средства, хотя грузинские цари и обещали продовольствовать наши войска. Приходилось организовать подвоз из России.

Коммуникационный путь шел по Каспийскому морю.

Войска испытывали неимоверныя затруднения по отсутствию путей сообщения, в особенности в гористом Карабаге, и перевозочных средств от пристаней по Каспийскому морю.

Дать характеристику вооруженных сил Персии начала прошлаго столетия очень трудно. Можно безошибочно сказать, что регулярных организованных войск в европейском смысле в Персии не было и тогда. Были одиночныя попытки к созданию регулярных войск при помощи сначала французов, а потом англичан.

R. Quarré de Verneuil в своей статье «Наполеон I и Пepcия» говорит следующее о вооруженных силах Персии.

В 1807 г. Персия была окружена неприятелями: pyccкиe на севере, англичане – на юге, туркмены и афганцы – на востоке.

Фет-Али шах собрал в это тяжелое, критическое время для Персии до 180.000 человек, чтобы быть готовым к грозе; это было безпомощное шумное сборище без связи и дисциплины. Действовала еще феодальная система: шах делал воззвания к губернаторам, которые и снабжали армию людьми, одетыми и вооруженными сообразно с данной местностью. Персы с длинными фитильными ружьями, курды с пиками и щитами, туркмены с луками и стрелами. Каждый губернатор приводил свои банды, одетыя и вооруженныя на свой лад. Недостаток был полный: не было ни казарм, ни арсеналов, ни магазинов, ни госпиталей.

Шахская конная гвардия, состоявшая из 4.000‑5.000 гулямов, имела кое‑какую сплоченность. Иррегулярная кавалерия была неспособна ни к какому совместному движению. Она держалась еще парфянской тактики. Каждый всадник сражался сам по себе, выпуская стрелы на скаку или поворачиваясь лицом к неприятелю, чтобы произвести выстрел из ружья. Лошади были прекрасныя, а люди смелые наездники.

Французские офицеры-инструкторы принялись энергично за реорганизации персидских вооруженных сил. Они успели создать несколько баталионов сарбазов, открыли пушечный завод в Испагани, где успели изготовить к концу 1808 г. до 30 пушек. Однако, кратковременность пребывания французских офицеров, а, главное, религиозные предразсудки и природная апатия персов были причинами, что к 1812 г. у персов мы видим лишь зачаток регулярной армии и вся их сила заключалась попрежнему в иррегулярной массе, фанатизме и сочувствии местнаго мусульманскаго населения.

В 1810 г. Англия выслала персиянам 20 тысяч ружей, несколько пушек и много офицеров-инструкторов, которые тщательно продолжали дело образования регулярнаго персидскаго войска, начатое еще в 1805 г. французами.

Конечно, в несколько лет не создаются регулярная войска, но тем не менее к 1812 г. у Аббас-Мирзы были кое‑какия войска, частью из обученных сарбазов, частью сброд плохо вооруженных и организованных.

Подобное состояние вооруженных сил давало свой естественный отпечаток тактике персов, которые, несмотря на свое численное превосходство, не отваживались выходить на равнины, в чистое поле, померяться с русскими, а, по азиатскому обычаю, вели войну, похожую на разбой в большом размере; отбивали скот, уводили оплошных жителей и поспешно скрывались потом за Аракс.

Боевой порядок персов, если к таковому приходилось прибегать, был следующий: пехота с артилерией впереди строилась в одну сильную вогнутую линию, на обоих флангах – конница, за центром – общий резерв.

В своих записках генерал Ермолов говорит, между прочим, что «пища их (сарбазов) состоит из небольшого куска черстваго и весьма невкуснаго хлеба, арбуза, дыни или горсти пшена, свареннаго в воде, которое всегда имеют при себе. Сон, к которому они весьма наклонны, вероятно, возобновляет силы их после трудов, ибо при самых обыкновенных спят они чрезвычайно много».

Подобная неприхотливость к пище облегчала продовольствие войск, которое сводилось к использованию местных средств посредством грабежей и принуждений.

Дух персидской армии – чрезмерная впечатлительность и склонность к мародерству. Качества, как известно, разлагающия, а не созидающия армию.

При всех усилиях Аббас-Мирза мог собрать около 30 тысяч бойцов, большая часть которых не была обучена военному делу. При недостаточной выучке и плохом вооружении, армия была совершенно не одушевлена; между тем, народныя ополчения могут успешно действовать только при общем энтузиазме народа, заканчивающемся обычно поголовным возстанием всего населения и создающем почти непреодолимыя трудности для действий регулярной армии.

В самую тяжелую эпоху 1812 г., когда Россия готовилась к решительной борьбе с Наполеоном, обязанности правителя обширнаго и безпокойнаго края, на границе которой тянулась все еще персидская война, исполнял генерал Ртищев.

Это был человек в высшей степени нерешительный, не отличавшийся ни выдающимися боевыми заслугами, ни какими либо особыми дарованиями.

На свое назначение Ртищев, по собственному его сознанию, смотрел, как на бремя, и облегчал его постоянной молитвой.

Чрезмерная мягкость обращения главнокомандующаго Ртищева с азиатскими ханами, неумение внешним представительством импонировать впечатлительным умам востока приводили к тому, что мусульманские ханы игнорировали нашу власть и даже самого Ртищева.

Только энергическая деятельность вождей Цициановской школы и в особенности блистательныя дарования генерала Котляревскаго, который разгромом персидской армии Аббас-Мирзы под Асландузом, а затем штурмом Ленкорани, спасли Закавказье от печальных последствий в тяжелые годы Отечественной войны.

Петр Степанович Котляревский, по удачному прозвищу поэта, «Бич Кавказа», сын беднаго деревенскаго священника, поступивший на службу рядовым, с образованием, полученным у сельскаго дьячка, без всякой протекции на 30 году своей жизни был уже генерал-лейтенантом с Георгиевской звездой 2‑го класса.

Семь ран, полученных им в Персидскую войну, свидетельствуют о его личной храбрости, а легендарное отступление в 1805 г. из Карабага, вместе с Карягиным, взятие в 1810 г. крепости Мигри и истребление с одним баталионом 10‑тысячнаго персидскаго корпуса, штурм в 1811 г. крепости Ахалкалаки, отразившей целую армии Гудовича и взятой им с 2 баталионами Грузинскаго полка, и, наконец, разгром 40‑тысячной персидской армии под Асландузом и венец всей войны штурм Ленкорани в 1812 г. – поставили имя Котляревскаго на ряду с выдающимися вождями царствования Императора Александра I.

Рано развернулись многосторонния военныя дарования Котляревскаго и обнаружилась его высоконравственная, богатырская натура.

Служба Котляревскаго при Лазареве и Карягине в звании шефскаго адъютанта, ротнаго и баталионнаго командиров, при постоянной тревожной политической и военной обстановке боевой жизни в Грузии, в постоянной борьбе с врагами России, внутренними и внешними, обогатила природный ум Котляревскаго практическими знаниями администратора и начальника.

Он знал войну не по рецептам учебнаго руководства, а по живым примерам.

С самых малых офицерских чинов и до командира полка ему привелось разрешать тактическия задачи с живыми людьми, под свистом неприятельских пуль.

Разделяя с сержантскаго чина все невзгоды боевой и походной солдатской жизни, он отлично знал потребности солдата, ознакомился на практике с мерою сил и способностей русскаго человека, и мог понять, что для него нет препятствий непреодолимых, когда умеют направлять его высокия духовныя качества к цели с энергией и знанием дела.

Котляревский знал из собственнаго опыта, что русский солдат в своем повиновении способен доходить, как бы ни была велика опасность, до самой высшей степени самоотвержения, когда в своем командире встречает заботливаго и попечительнаго начальника, когда видит в нем образец храбрости и готовности к самопожертвованию. Своими многочисленными ранами Котляревский доказал офицерам и нижним чинам свою готовность на самопожертвование, на поддержание чести «русскаго оружия», во славу «любимаго отечества».

Котляревский был блестящим метеором, пронесшимся над Кавказом или, точнее, над севером Персии, осиявшим русских чудо-богатырей своим ослепительно ярким светом и, по воле судьбы, безследно угаснувшим в то время, когда впереди у него была молодая жизнь. Генерал в 29 лет от роду, герой Мигри, Ахалкалак, Асландуза, Ленкорани, человек, к которому ездили впоследствии на поклон и за советом Кавказские наместники, деятель, котораго в трудную Кавказскую годину во 2‑ю Персидскую войну просил принять на себя бремя проконсульства над Кавказом сам Император Николай Павлович и котораго, наконец, воспевал народный поэт:

«Тебя я вспомню, герой,
О, Котляревский, бич Кавказа.
Куда б ни мчался ты грозой,
Твой путь, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена».

Таков, в общих чертах, герой первой Русско-персидской войны, который своими действиями в 1812 г. в Карабаге, победой при Асландузе, а затем и штурмом Ленкорани, принудил Персию на Гюлистанский мир, утвердивший за Poccиeй все восточное Закавказье с Талышинским ханством.

От характеристики персидских военачальников с наследным принцем Аббас-Мирзою во главе приходится, по недостатку данных, воздерживаться. Однако, при изложении операции в Карабаге в 1812 г. характеристика персидских военачальников выяснится до известной степени сама собой.

Местность, на которой разыгрались наши военныя операции в 1812 г. в Карабаге, сильно пересечена, бездорожна, маловодна, была бедна местными средствами и, благодаря преобладанию мусульманскаго населения, благоприятствовала партизанским, точнее разбойническим, набегам персов.

Климат – знойный, малярийный – сильно влиял на здоровье и энергию наших солдат. Болезни свирепствовали среди них и ослабляли ряды баталионов до 30 %.


Как только Грузия была присоединена, пришлось сразу вести борьбу с четырьмя, пятью врагами.

Первым врагом явилась Персия, которая видела в нашем утверждении в Закавказье естественнаго сильнаго соперника в обладании не только Грузией, но и Закавказскими ханствами.

Вторым врагом являлись Закубанския горския племена, висевшия с запада над нашей коммуникационной дорогой в Грузию. С ними приходилось вести, строго говоря, не войну, а борьбу повседневную, мелкую, упорную, то оборонительную, то наступательную. Подобный характер борьбы, но с большим упорством, приходилось вести и в Чечне и Дагестане на левом, восточном фланге.

Со стороны Чернаго моря постоянной угрозой являлась Турция.

Наконец, в самой Грузии и родственной ей Имеретии, Мингрелии волновались грузинские царевичи, поднимавшие мелкие народцы южнаго склона Кавказа.

Такова была в общем та сложная политическая обстановка на Кавказе, когда впервые водворялась русская власть в Грузии.

В Русско-персидскую войну царствования Александра Благословеннаго власть наша в Закавказье распространялась, кроме непосредственно Грузии (Кахетии и Карталинии), еще в Имеретии, Мингрелии и в ханствах Бакинском, Кубинском, Ганжинском, Карабагском, Шекинском и Ширванском.

Однако, власть среди этих областей была еще не тверда и в особенности ханы часто переходили то на сторону персов, то на русскую.

Главнокомандующий в Грузии генерал Тормасов в своих донесениях живо, ярко и верно изображал тогдашнюю роль Персии.

«Соседство Персии, доносил он, само по себе не могло быть для нас опасно: Персия опасна только как opyдиe Франции, Англии или Порты. Для русских на Кавказе военныя действия были очень затруднительны от самой обширности театра войны, на 1.500 верст вдоль цепи гор, между двумя морями. Оборона необходимых для безопасности укреплений побуждала раздроблять войска, а Персия, видя английское золото и не видя от русских достаточно страха, с каждым днем становилась высокомернее в своих требованиях и опаснее по своему влиянию».

Обстановка 1812 г. на Карабагском театре военных действий видна из вынужденнаго письма генерала Котляревскаго в «Русский Инвалид» (1831 г. №№ 25 и 26).

«Да вспомнит, пишет он, что действие происходило в 1812 г., когда Наполеон с двенадесятью языками был в России и, по сведениям Аракса достигавшим, в Москве, что в Грузии находилось весьма мало войск, разсеянных на обширном пространстве Закавказских владений, и сикурса из России получить не могут. В cиe то время персияне, собрав большия силы, успели не только в мусульманских ханствах и татарских дистанциях, соединенных с ними самою религией, взволновать умы в свою пользу, но склонили на свою сторону лезгин и даже в самой Грузии кахетинцев, действуя на них посредством царевича Александра».

Так представлялась современность кавказским деятелям и такова была в действительности политическая обстановка на кавказском театре военных действий в памятный для всей России двенадцатый год.

При описанной обстановке для успеха действий необходимо было увеличить силы на Кавказе, о чем делались представления всеми главнокомандующими Грузии.

Насколько наши силы на Кавказе были малы, можно судить по тому, что весь Карабаг, удобнейший для персиян театр войны, охранялся всего 300 русскими.

Силы кавказской армии перед 1812 г. уменьшились взятием в Poccию 3‑х полков, несмотря на протест Тормасова, просившаго взять его с Кавказа.

На место Тормасова был назначен 16‑го февраля 1812 г. малоизвестный до того генерал Ртищев1).

Так как сил для прикрытия всей нашей границы было недостаточно, а 1812 г. не давал возможности присылки на Кавказ подкреплений, то генералу Ртищеву были даны соответствующия инструкции, а именно – установить добрососедския отношения с Персией, хотя бы только на время борьбы с Наполеоном.

В начале и переговоры шли для нас благоприятно, но ревность к успехам Poccии в Азии побудила вмешаться Англию, которая указывала персиянам на малочисленность наших войск в Закавказье, на происходившая в это время волнения в Грузии, на тайное недоброжелательство к нам населения мусульманских провинций и на готовность Англии, как дружественной державы, поддержать справедливыя требования Персии о возвращении ей отнятых нами областей Закавказья.

Англия в это время уже выдавала Персии ежегодную субсидию в 2 миллиона рублей. В счет этой субсидии в конце 1811 г. было доставлено персиянам: 12 орудий, 12 тысяч зарядов и 12 тысяч ружей.

Несмотря на уверения Тегеранскаго двора в искреннем желании установить с нами мирныя сношения, Аббас-Мирза, наследник престола и правитель Адербейджана, сосредоточивал войска к Тавризу, где он сформировал 8 тысяч регулярной пехоты.

Во время переговоров 4‑тысячный отряд персидской конницы ворвался в наши пределы, но был 12‑го июля разбит ротой 17‑го Егерскаго полка.

Карабаг охранял Котляревский всего с 2‑мя тысячами человек, разбросанных на всем пространстве вдоль нашей персидской границы.

«Ни при каких сборах неприятеля, ни при каких усилиях Аббас-Мирзы против отряда, мне ввереннаго, доносил Котляревский, не прошу и не буду просить добавки сюда пехоты, хотя оной у меня в отряде не так‑то много, всего 1.500 человек, но прошу казаков, которые мне необходимы, и тех не получаю».

«Дабы показать искреннюю готовность свою к миру», Ртищев предложил Аббас-Мирзе выбрать с обеих сторон уполномоченных, дабы они выработали главныя основания мира.

Однако, переговоры уполномоченных не привели ни к каким результатам.

Тогда генерал Ртищев думал привести переговоры к благоприятному исходу посредством личнаго свидания с Аббас-Мирзою. С этой целью 21‑го августа он отправился с трехтысячным отрядом в Карабаг. Последний был взят для того, чтобы усилить отряд генерал-мaйopa Котляревскаго и, «при открытии персиянами военных действий, противопоставить силу главным неприятельским войскам и действовать к славе оружия Его Величества».

9‑го сентября ген. Ртищев, присоединив дорогою двухтысячный отряд ген. Котляревскаго, остановился в урочище Каракепек, в одном переходе от Аракса. Отправив посланнаго к Аббас-Мирзе с известием о своем прибытии, главнокомандующий просил назначить время и место свидания. Аббас-Мирза, благодаря английским интригам, уклонился от личнаго свидания и для усыпления Ртищева согласился открыть мирные переговоры уполномоченных в Асландузе.

В то время, когда поверенные переговаривались об условиях мира, 10‑тысячный отряд персиян вступил в Талышинское ханство, завладел Ленкоранью и возмутил всех талышинцев, которые примкнули к персиянам.

Персидские уполномоченные предъявили прямо дерзкия требования – «возвращение Грузии и утерянныя ранее провинции Закавказья». Подобное требование с их стороны объясняется не только происками англичан, но и некоторыми успехами персиян – занятием Талышинскаго ханства, удачными набегами Пир-кхули-хана в Шеке и в особенности пленением баталиона Троицкаго полка; наконец, до Аббас-Мирзы уже дошли известия о занятии Москвы французами.

Казалось бы, что единственным ответом на вызывающе-дерзкия требования персидских уполномоченных было бы немедленно перейти Аракс, разгромить полчища Аббас-Мирзы и силою добиться большей сговорчивости персиян.

Преувеличенное представление о силах персиян, чрезмерныя опасения последствий неудачи, наконец, тревожныя сведения из Кахетии, взволнованной вновь царевичем Александром, – все это побуждало Ртищева отказаться от наступательных предприятий за Аракс и обратить войска, приведенныя в Карабаг, не против главнаго врага – персов, а на подавление волнений в Грузии.

После двух заседаний переговоры были прерваны и уполномоченные разъехались.

Напрасно генерал Котляревский уговаривал Ртищева воспользоваться сосредоточенностью наших войск и атаковать Аббас-Мирзу в его лагере, бывшем в 30‑ти верстах от Аракса.

Но главнокомандующий не изменил своего решения, так как известия из Кахетии были самыя тревожныя. Там снова появился царевич Александр, который взбунтовал население, поднял лезгин и стал высылать отдельныя шайки для грабежей в окрестностях Тифлиса.


1‑го октября Главнокомандующий выступил из Каракепека с частью сил в Грузию, предписав Котляревскому «быть во всякое время готовым к отражению и разбитию неприятеля».

Ртищев предугадывал, вероятно, намерение отважнаго генерала и, разставаясь с ним, сказал:

– Делайте все, что благоразумие ваше велит вам… Одного прошу не делать и запрещаю, зная вашу отвагу и примерное мужество: вы может быть не потерпите, смотря на персиян, собирающихся у Аракса, и вздумаете переправиться в виду целой их армии, а через неудачу от сего, Боже сохрани, и край погибнет.

Трудную задачу приходилось разрешать генералу Котляревскому.

С уходом Ртищева из Карабага, против 30‑ти тысячной армии Аббас-Мирзы остался лишь малочисленный отряд Котляревскаго, численностью около 2.200 человек, состоявший из следующих частей:

2‑х баталионов Грузинскаго гренадерскаго полка, 1‑го баталиона Севастопольскаго мушкетерскаго полка и 1‑го баталиона 17‑го Егерскаго полка, 6 сотен казаков и 6 орудий.

У Аббас-Мирзы было за Араксом около 30‑ти тысяч, в числе коих 8 тысяч регулярной пехоты (сарбазов) с 12 анг­лийскими орудиями. Силы эти к 8‑му октября сосредоточились у Асландуза.

Первоначальный план Аббас-Мирзы состоял в том, чтобы, развлекая наши войска на всем протяжении границы, с главными силами обрушиться на малочисленный отряд Котляревскаго и, раздавив его, пройти через Карабаг и Елисаветполь на соединение с грузинскими мятежниками.

Хану Эриванскому приказано было произвести нападения на наши помбакские и шурагельские посты, а 4‑х тысячный отряд Пир-кули-хана послан был в обход Карабага в Шекинское ханство (ныне Нухинский уезд), поднять против нас местное население и затем идти в Кахетию, на соединение с царевичем Александром.

Котляревский зорко следил за каждым движением персиян и немедленно доносил об их намерении в Тифлис. Вместе с тем просил стоявшего на р. Тертере генерал-майора Клодт-фон-Юргенсбурга перейти к дер. Пиразы, у впадения Тертера в Куру, для прикрытия находившихся там кочевников и «дабы удобнее наблюдать за движением неприятеля в Шекинском владении».

Сам Котляревский стоял со своим отрядом в Ах-Оглане, ожидая перехода персиян через Аракс. 11‑го октября одна из персидских партий пыталась отогнать табун казачьих лошадей, но была прогнана. Почти одновременно с этим персияне получили чувствительный отпор в Памбаках и Шурагели, где были в трех местах, у Бекант, Амамлов и в Делижанском ущелье, «побиты и с большим уроном прогнаны».

Вследствие этих неудач, не предвидя большого успеха от вторженья в гористый разоренный Карабаг осенью со всей армией, Аббас-Мирза изменил свой первоначальный план: оставил против Котляревскаго в виде заслона небольшой отряд, а сам двинулся в Шекинское ханство и Кахетию, в обход Карабага, вслед за Пир-кули-ханом, который один только имел некоторый успех, опередив на переправе через Куру Клодта-фон-Юргенсбурга; он ворвался в Шекинское ханство и производил «в оном страшные грабежи и разорения».

Ртищев, опасаясь, что успехи Пир-кули-хана в Шеки могут пресечь доставление провианта из Баку в Карабаг для довольствия отряда Котляревскаго, предписал Котляревскому сделать частью своего отряда «диверсии» к стороне Пир-кули-хана и постараться перехватить его на обратной переправе через Куру.

Но в то время, когда еще только писалось это распоряжение главнокомандующего, Котляревский по собственной инициативе уже сделал «диверсии» в сторону, которой никто и никак не мог ожидать.

Имея категорическое приказание главнокомандующаго ни в каком случае на переходить Аракса, Котляревский мог свободно оставаться в Карабаге в строго оборонительном положении. Буква закона была за него.

Но не таков был Котляревский.

Честный гражданин и доблестный воин, он на первый план ставил ясно понимаемые им интересы отечества и для спасения их, в критическия минуты, действовал самостоятельно, на свой собственный страх, не стесняясь ни подчиненностью, ни риском ответственности.

Видя грозившую нам опасность от движения Аббас-Мирзы со всеми силами вслед за Пир-кули-ханом и не имея никакой надежды убедить главнокомандующаго в необходимости перейти к решительному, активному образу действий, Котляревский, по его собственному выражению, «управляемый любовью к отечеству, а не тем, чтобы быть только правым по кабинетным и книжным расчетам, и уверенный в храбрости отряда», решился на необычайное предприятие.

Вопреки категорическому запрещению Ртищева, Котляревский решил перейти с незначительным своим отрядом Аракс, разгромить полчища Аббас-Мирзы и одним ударом разрубить узел, затянувший нас в Закавказье.

На разсвете 10‑го октября 1812 года барабанный бой поднял Ах-Огланский лагерь: били легкий поход, что означало спешное выступление без шинелей, с 4‑х-дневным запасом сухарей и 40 патронами.

«Братцы, обратился к ним Котляревский. нам должно идти за Аракс и разбить персиян. Их на одного десять, но каждый из вас стоит десяти, а чем более врагов, тем славнее победа. Идем, братцы, и разобьем». Эти немногия, но выразительныя слова начальника воодушевили солдат, и они беззаветно, уверенно, весело пошли за ним на баснословный подвиг, долженствовавший завершиться или победой, или поголовной смертью.

Отступление категорически воспрещалось.

Выступая на неравный бой, Котляревский отдал письменное приказание старшему по себе штаб-офицеру о распоряжениях на случай своей смерти и диспозицию к атаке, изобличавшую всю его опытность в военных действиях с азиатами.

В виду интереса, представляемаго приказанием, для характеристики Котляревскаго, позволю привести его целиком:

«Старшему по мне штаб-офицеру.

Предприняв атаковать персиян за Араксом, я сделал распоряжения, о которых вам известно; в случае смерти моей, вы должны принять команду и исполнить по оным.

Если бы случилось, что первая атака была неудачна, то вы непременно должны атаковать другой раз и разбить, а без того не возвращаться и отнюдь не отступать. Когда неприятель будет разбит, то стараться перевесть на cию сторону кочующие близ Аракса народы, потом возвратиться. По исполнении сей экспедиции, вы должны донести о сем прямо главнокомандующему и представить диспозицию мою и приказ, отданный в отряде 18‑го октября 1812 года».

Диспозиция точно определяла, как порядок походнаго движения, так и построение всего отряда, по переходе через Аракс, в 3 каре, передние фасы которых составлялись особым образом «для лучшаго напора в штыки». В передних же фасах размещались и орудия. Казачьи полки шли походом в авангарде, а в боевом порядке размещались ближе к правому флангу: один полк – правее перваго каре, а другой – между первым и вторым каре.

Предполагая, что персияне будут застигнуты стоящими фронтом к Араксу, Котляревский имел в виду атаковать их одновременно с леваго фланга и тыла.

«По приближении к неприятельскому лагерю, говорилось в диспозиции, третье каре и рота егерей атакуют левый фланг неприятеля, а первое и второе каре стараются наипоспешнейше пробежать в тылу лагеря неприятеля и атаковать середину, где расположена их пехота и артилерия; две роты егерей с Maйoром Дьячковым должны пробежать и мгновенно атаковать палатку шах-заде (Аббас-Мирзы) для чего дается проводник.

Казачьи полки оба выстраиваются в тылу неприятеля там где ударит первое каре, колют и рубят всех бегущих. Атаковать в штыки, как можно быстрее.

Всем приказывается стрелять, как можно меньше, чтобы никто не стрелял вверх и сзади, а когда пойдут в штыки, тогда совсем не стрелять, кроме орудий, и то разве откроются им толпы неприятелей».

Котляревский опасался вмешательства Ртищева, который, по свойственной ему осторожности, мог бы прервать в самом начале отважные замыслы своего «преслушнаго» подчиненнаго.

В виду этого Котляревский отправил донесение главнокомандующему о своем выступлении за Аракс не с хорунжим Холодновым, а с каптенармусом, приказав ему не особенно торопиться в дороге. Мера эта была действительно необходима, ибо Ртищев, получив донесение Котляревскаго, пришел в сильнейшее негодование, но тут же прискакал курьер с известием о «небывалой в сем краю победе», и вместо грозных предписаний на Аракс и жалоб в Петербург из дома главнокомандующаго полетели во все церкви Тифлиса приказания служить благодарственный Господу Богу молебен.

Весь успех предстоящаго нападения Котляревский основывал на нечаянности нападения, а потому решил напасть ночью, а чтобы обойти персидские караулы, нужно было переправиться через Аракс в 15 верстах выше лагеря и совершить переход в 70 верст.

Отряд, состоявший из 1.500 человек пехоты, 500 конницы, при 6‑ти орудиях, выступил 18‑го октября против 30 тысяч персиян, из которых было 8 тысяч регулярнаго войска.

Ночью с 18‑го на 19‑е октября отряд начал переправляться через Аракс. Пехота переправилась на крупах казачьих лошадей. Во время переправы артилерии, одно орудие случайно свалилось с крутого берега в яму. Все усилья вытащить opyдиe не приводили ни к чему, а между тем время уходило и приближался разсвет.

«Эх братцы, заметил Котляревский, если будем драться хорошо, то и с пятью орудиями побьем персиян и тогда, вернувшись, вытащим его, а если не вернемся, то нам оно и совсем не нужно».

Было уже около 8‑ми часов утра, когда Котляревский показался в виду персидскаго лагеря, стоявшаго у Асландуза, на берегу р. Дараут-чая.

Вследствие крайней небрежности сторожевой службы у персов, что подтверждает и персидский историк, говоря: «часовые лагеря до такой степени были охвачены рукою сети безпечности, что ни один из них не дал во время знать об угрожавшей опасности», – появление нашего отряда было столь неожиданно, что его сначала приняли за возвращавшияся обратно в лагерь рекогносцировочная персидския партии, накануне высланныя к Карабагской границе.

«Вот и хан какой‑то идет ко мне», сказал Аббас-Мирза английскому офицеру, в сопровождении котораго смотрел с холма ученье своих сарбазов.

Англичанин посмотрел в зрительную трубу и хладнокровно возразил: «это не хан, а Котляревский».

Аббас-Мирза смутился; но, желая скрыть охватившее его волнение, спокойно заметил: «поросята сами лезут на нож», и, приказав фальконетной артилерии открыть огонь по русским войскам, сам поспешил в пехотный лагерь строить боевой порядок.

Положение Котляревскаго оказалось критическим. Он расчитывал под покровом ночи приблизиться к лагерю персиян и внезапно их атаковать… Между тем, Котляревский с двумя тысячами человек, среди белаго дня, очутился вдруг лицом к лицу с 30‑ти тысячной армией Аббас-Мирзы, в числе которой было 8 тысяч регулярной пехоты, множество фальконетов и 12 новейших орудий, руководимых английскими офицерами.

Это – после 70‑верстнаго ночного перехода!

Но тут‑то и сказалась титаническая мощь духа талантливаго вождя и глубокая взаимная вера, спаивавшая его со своими подчиненными в одно несокрушимое целое.

«В сих обстоятельствах, как доносил потом Ртищев, не имея времени принимать других мер против многочисленнаго неприятеля, кроме последней решительности, храбрый генерал-майор Котляревский пошел тотчас атаковать персидский лагерь, с мужеством в сердце и с надеянием на неодолимую храбрость войск, бывших под его командой».

Отряд Аббас-Мирзы располагался следующим образом. На возвышенности, командовавшей всем лагерем, стояла одна только конница; пехота разместилась внизу, в долине леваго берега Дараут-чая.

Котляревский, оценив сразу слабую сторону расположения противника, соответственно этому направил и первый свой удар против конницы.

Стремительной атакой в штыки персидская конница была сразу сбита с возвышенности, и пять наших орудий начали отсюда громить строившуюся внизу неприятельскую пехоту. Pyccкиe снаряды один за другим ложились в самую гущу персидских колонн.

Видя невыгодность своего положения и в тоже время не рискуя атаковать с фронта занятую Котляревским возвышенность, Аббас-Мирза повел свои баталионы сарбазов в обход ея, чтобы отрезать наш отряд от Аракса.

Маневр этот мог бы иметь самыя решительныя последствия.

Но не таков был противник Аббас-Мирзы.

Оставя на горе по одному фасу от каждаго каре и артиллерии, Котляревский, «призвав Бога в помощь и оградясь мужеством, свойственным российским войскам», сам перешел в наступление и стремительно ударил в штыки прямо во фланг обходивших его персиян. Грянуло громовое «ура» и началась атака в штыки, столь стремительная, столь ожесточенная, что персияне, объятые паническим страхом, обратились в бегство, падая под ударами, и стали искать спасения (в величайшем разстройстве) за речкой Дараут-чай.

Весь лагерь «со всею персидскою пышностью», 35 фальконетов и множество артилерийских снарядов достались в руки победителей.

Котляревский не преследовал персиян, вероятно, вследствие сильнаго утомления войск, совершив, как мы видели, перед этим 70‑ти верстный переход. Между тем персияне, бежавшие на правый берег Дараут-чая, собрались у Асландузскаго укрепления.

В продолжение 19‑го октября Аббас-Мирза высылал своих стрелков с конною артиллерией вести перестрелку, а ночью несколько беглых солдат, вернувшись обратно, сообщили Котляревскому, что Аббас-Мирза разослал приказание всем своим отрядам, разбросанным по границе Карабага, спешить к Асландузу.

Сознавая необходимость не дать противнику оправиться от перваго потрясения и добить его ранее, чем он успеет собраться с силами, неутомимый Котляревский решил в ту же ночь переправиться через Дараут-чай и на разсвете неожиданно атаковать персиян в самом их укреплении.

Бывший в плену унтер-офицер брался провести наш отряд с той стороны, где не было у неприятеля пушек.

– На пушки, братец, отвечал Котляревский, на пушки!

И отдал диспозицию для боя.

План ночной атаки был следующий: 7 рот Грузинскаго гренадерскаго полка должны были идти «прямо от гор», со стороны Персии, и атаковать лагерь противника правее Асландузскаго укрепления; баталион егерей обходил к Араксу, чтобы ударить с противоположной стороны; небольшое резервное каре шло вниз по речке Дараут-чай; наконец, казаки были посланы к Араксу для пересечения пути бегущим при разбитии неприятелям.

В ночь на 20‑е октября 1812 года Котляревский переправился на правый берег Дараут-чая.

Укрепившись в Асландузе, неприятель был так уверен в своей безопасности, что даже не разставил ни часовых, ни пикетов. Персидский историк говорит: «зрачки счастья их capбазов находились под влиянием сна».

Pyccкиe двинулись к мерцавшим вдали кострам неприятельскаго лагеря. Безмятежно ютившиеся у бивачных костров персияне лишь тогда заметили наших солдат, когда громовое «ура» грянуло буквально над их головами и никакого спасения уже не было.

Получив приказание не щадить никого, кроме самого Аббас-Мирзы, русские солдаты страшно ожесточились и кололи без сопротивления.

Регулярная пехота персиян, после ничтожнаго сопротивления, кинулась искать спасения в самом Асландузском укреплении, расположенном на высокой горе, обнесенном палисадами и двумя глубокими рвами.

Котляревский бросился вслед за персиянами на штурм и, по пятам их, мигом овладел укреплением.

Аббас-Мирза едва сам не попал в руки казаков и бежал к Тавризу, в сопровождении не более 20‑ти человек.

Разгром персидской армии был полнейший: 3 знамени, в том числе и знамя самаго Аббас-Мирзы, 11 английских орудий с надписью «от Короля над Королями – Шаху над Шахами в дар», 36 фальконетов, 537 чел. пленных. Число убитых персиян по реляции показано в 1200 человек.

Разсказывают, что убитых, как это выяснилось на следующий день, в действительности оказалось больше: около 10 тысяч. Адъютант Котляревскаго предлагал отправить другое донесение в изменение уже посланнаго раньше, но Котляревский не согласился, заметив: «Напрасно писать – не поверят».

Потери наши были ничтожны:

1 офицер и 27 нижн. чинов убито, 2 офицера и 97 нижн. чинов ранено. Ничтожныя потери с нашей стороны объясняются характером персов – «всегда готовых перейти от одушевляемой отваги к оторопевшей робости».

27 октября Ртищев уже читал донесение Котляревскаго об Асландузской победе, начинавшееся словами: «Бог, «ура» и штыки даровали и здесь победу войскам Всемилостивейшего Государя»…

Двое суток простоял Котляревский у Асландуза и 23 октября возвратился обратно в Карабаг, где расположился по прежнему у Ах-Оглака.

За Асдандуз Котляревский был награжден чином ген.‑лейтенанта и орденом св. Георгия 3‑й степ. Почти все офицеры отряда получили ордена или чины, а нижние чины по рублю на человека.

Но превыше всех наград для Котляревскаго было, конечно, сознание подвига, совершеннаго им на пользу горячо-любимаго отечества.

День Асландузской победы он считал впоследствии счастливейшим днем своей жизни, и воспоминания о нем будили всегда чувство благородной гордости в великой душе безкорыстнаго патpиoтa и безупречнаго воина-христианина.

Ближайшим следствием Асландузской победы были:

1) Пир-кули-хан, грабивший и волновавший Шекинское ханство, поспешил вернуться за Аракс.

2) Из Карабага и низовьев Куры поспешно бежали в Перcию все высланные Аббас-Мирзою туда отряды для разорения страны и возмущения против нас жителей.

3) Военные трофеи: знамена, пушки, занятие Асландузскаго укрепления.

Асландузская победа распространила спасительный ужас между ханскими и татарскими «дистанциями», уже бывшими готовыми к возстанию.

Она внушила общее на востоке убеждение в непоборимой силе русскаго орудия, в непризнающей препятствий русской неустрашимости.

Она поставила русское имя на степень должнаго к нему уважения и тем предохранила край от многих грозящих ему кровопролитий и бедствий.

Наконец, славный Асландузский бой, довершенный вскоре Ленкоранским штурмом, вел за собой долговременный мир, при заключении котораго мы уже не принимали условия, а предписывали таковыя, как подобает достоинству и могуществу Русской державы.


Разгромом персидских войск на Араксе 19 и 20 октября война еще не кончилась. Котляревский предлагал главнокомандующему сосредоточить значительный отряд в Карабаге и открыть наступательные действия внутрь Персии и тем принудить шаха к заключению мира. Ртищев обещал подумать.

Между тем Кавказ к исходу 12‑го года представлял более отрадную картину: чума прекратилась, голод и неурожай сменились изобилием, внутренния смуты утихли, возстания прекратились; в ханствах Ширванском и Карабагском не было ни одного.

Аббас-Мирза бездействовал. Персияне оставались еще в Талышинском ханстве, которое более 20‑ти лет состояло под покровительством Poccии. Слабый русский отряд не мог очистить его от неприятеля.

«При таких обстоятельствах», писал Ртищев Котляревскому 1 декабря 1912 года, «я признал полезнейшим прежде излечить собственную рану, дабы, будучи в полных силах, тем с большей уверенностью можно было напасть на неприятеля… С прибытием подкреплений из Персии, наши малочисленныя войска могут подвергнуться опасности или же должны будут оставить эту страну на жертву персиянам, так как по позднему времени флотилия не может долго держаться у Талышинских берегов. Отступление русских войск из Талыша неблагоприятно подействует на силу нашего влияния»…

Предписание заканчивалось знаменательными словами, проливающими взгляд Ртищева на Котляревскаго: «Личное ваше присутствие при военных действиях в Талышах нахожу тем более нужным для пользы службы Государя Императора, что по точным известиям, изменники Кочнев и Лисенко командуют там неприятельскими войсками и имеют в руках своих Ленкоранскую крепость»…

17 декабря, собрав свой отряд в количестве 1500 человек пехоты, 470 казаков и 6‑ти орудий, Котляревский выступил из Ах-Оглана, 18‑го переправился через Аракс, 19‑го прошел по Муганской степи 80 верст напрямик без дорог, через мертвые солончаки и вязкия топи, не имея ни воды, ни дров, борясь со стужей и метелями, преодолевая трудности, «самое воображение превышающия».

21‑го отряд вступил в пределы Талышинскаго ханства. 22‑го на реке Караязе (для прикрытия тыла) Котляревский оставил отряд в 200 человек пехоты, 170 казаков и одно орудие и двинулся (к весьма важной по своему местоположению) крепостце Аркевань.

Крепость была усилена по указаниям английских офицеров и имела гарнизон до 2.000 человек; в их составе было до 400 человек русских дезертиров. «Лишившись, по выражению персидскаго историка, ног твердости», гарнизон Аркевани покинул укрепление без боя, оставив два орудия и весь артилерийский запас.

В занятой крепостце Котляревский (для обезпечения тыла) оставляет 100 человек пехоты с одним орудием и, кроме того, вновь усиливает отряд на реке Караязе на 200 челов. пехоты, одно орудие и всей конницей, «по невозможности оной далее действовать».

26 декабря Котляревский подступил к Ленкорани, в ту же ночь обложил крепость и устроил батареи.

Отряд его, за высылкой частей для обезпечения тыла, состоял всего из 1761 человека при трех орудиях2).

Крепость имела начертание неправильнаго четыреугольника; наибольшая сторона его, капонирнаго фронта и длиною в 130 саженей, обращена была на юго-запад, к стороне Персии; северо-восточная, в виде неправильнаго полигона, в 80 саженей длиною, была обращена к нашим владениям. Две другия стороны: одна юго-восточная, вдоль берега реки, против моря, и другая северо-западная, обращенная к селению Гамушевани, имели каждая по 100 саженей в длину. На углах были возведены батареи бастионнаго начертанья, причем наиболее сильныя из них обстреливали подступы к крепости с северной и западной сторон. Остальные фасы прикрывались болотами и рекой. Гарнизон состоял из 4.000 персидских войск.

27‑го декабря Котляревский отправил письмо сардарю Садых-хану с предложением сдать крепость для избежания безполезнаго кровопролития: «на cиe ожидаю ответа через три часа и для того приказал на всех батареях остановиться действовать».

Но мужественный Садых-хан отвечал с достоинством, что долг его защищаться до последней возможности. «Напрасно вы думаете, генерал, писал он Котляревскому, что несчастие, постигшее моего государя, должно служить мне примером. Один Бог располагает судьбою сражения и знает кому пошлет свою помощь». После подобнаго ответа упорный и кровопролитный бой был неизбежен. Открылась канонада. Но она не имела никакого успеха, так как наши ядра, зарываясь глубоко в землю, не причиняли вреда. При малочисленности отряда и отсутствии саперных инструментов нельзя было и думать о траншеях: упорный рукопашный бой был неизбежен.

29‑го декабря Котляревский вновь обратился к хану и чиновникам с письмом, убеждая их пощадить себя, жен, детей и имущество, и не упорствовать в бездельной обороне. Но ответа никакого не было.

Положение Котляревскаго становилось критическим: надежда на добровольную сдачу гарнизона разорялась окончательно, а между тем снаряды приходили к концу, люди сильно терпели от холода, и получилось известие о движении самаго Аббас-Мирзы с большими силами на выручку Ленкорани. Оставалось одно из двух: или отступать, или штурмовать.

«Но мне, как русскому, доносил Котляревский, оставалось только победить или умереть, ибо отступать значило бы посрамить честь оружия российскаго, отдать навсегда в руки персиян Талышинское владение и жертвовать при том потерею людей во время отступления, от чрезвычайнаго холода и голода, и неприятеля, который по скверным дорогам мог наносить нам сильный вред».

В этих обстоятельствах Котляревский, призвав Бога на помощь, назначил 31‑го декабря штурм крепости. Так как приказ и диспозиция по отряду, помимо историческаго интереса, еще обрисовывают вполне облик Котляревскаго и действия отряда, выполнившаго все в точности, мы приводим их полностью:

«Приказ в войска, блокирующия крепость Ленкорань, декабря 30 дня 1912 года.

«Истощив все средства принудить неприятеля к сдаче крепости, найдя его к тому непреклонным, не остается более никакого способа покорить крепость сию орудию российскому, как только силою штурма. Решась приступить к сему последнему средству, даю знать о том войскам и считаю нужным предварить всех офицеров и солдат, что отступления не будет. Нам должно или взять крепость, или всем умереть: затем мы сюда присланы. Я предлагал два раза неприятелю о сдаче крепости, но он упорствует; так докажем же ему, храбрые солдаты, что штыку русскому никто противиться не может: не такия крепости брали pyccкиe, и не у таких неприятелей, как персияне, сии против тех ничего не значат.

Предписывается всем первое: послушание; второе: помнить, что чем скорее идешь на штурм и чем шибче лезешь на лестницы, тем менее урона взять крепость; опытные солдаты cиe знают, а неопытные поверят; третье: не бросаться на добычу, под опасением смертной казни, пока совершенно не кончится штурм, ибо прежде конца дела на добыче солдат напрасно убивают.

Диспозиция штурма будет дана особо, а теперь остается мне только сказать, что я уверен в храбрости опытных офицеров и солдат Грузинскаго гренадерскаго, 17‑го Егерскаго и Троицкаго полков, а малоопытные Каспийскаго баталиона, надеюсь, постараются показать себя в сем деле и заслужить лучшую репутацию, чем доселе между неприятелями и чужими народами имеют; впрочем, ежели бы, сверх всякаго ожидания, кто струсил, тот будет наказан, как изменник; и здесь вне границы, труса разстреляют или повесят, несмотря на чин».

Диспозиция штурма.

«Составляются три колонны: первая из шести рот Грузинскаго гренадерскаго, под командою полковника Ушакова, вторая из 350 человек Троицкаго пехотнаго полка, под командою майора Повалишина; третья из 350 человек Грузинскаго гренадерскаго и 17‑го Егерскаго полков, под командою майора Терешкевича. В 5 часов пополуночи колонны выступают с назначенных им пунктов, имея впереди стрелков, и следуют к крепости, с крайнею тишиною и скоростью; если неприятель не откроет огня, то стрелки отнюдь не стреляют; когда же от неприятеля будет сильный огонь, то стрелки тотчас бьют по неприятелю, а колонны наипоспешнее ставят лестницы и взбегают на батареи и на стены; первая колонна штурмует батарею и стену к Гямушевану, ставя одну лестницу на батарею, а прочия тотчас от оной вправо; третья колонна берет батарею, лежащую противу моря к речке, и штурмует стену от оной вправо. Каждая колонна, как скоро возьмет назначенную ей батарею, тотчас оборачивает неприятельския орудия и стреляет картечью в середину крепости, между тем очищают стены от себя вправо и влево, а первая колонна отбивает поспешнее ворота, дабы впустить резерв; одна рота Грузинскаго гренадерскаго полка разделяется на две части для фальшивых атак; первая делает оную против батареи, к речке лежащей, и ежели возможность будет, то берет cию батарею; другая от батареи неприятельской, назначенной штурмовать; 1‑й колонне тревожить неприятеля с левой стороны. Команды сии выступают вместе с колоннами и не тревожат неприятеля, пока не откроется сильный огонь по колоннам, тогда они поспешнее бегут к назначенным местам, кричат «ура» и бьют тревогу.

Барабанщики в колоннах отнюдь не бьют тревогу, пока не будут люди на стенах, и люди в колоннах не стреляют и не кричат «ура», пока не влезут на стену; когда все батареи и стены будут заняты нами, то в средину крепости без приказания не ходить, но бить неприятеля только картечью из пушек и ружей. Не слушать отбоя, его не будет, пока неприятель совершенно истребится или сдастся; и если, прежде чем все батареи и все стены будут заняты, ударят отбой, то считать оный за обман, такой же, как неприятель сделал в Асландузе, сверх того знать, что наш отбой будут бить три раза, который повторять всем барабанщикам – и тогда уже прекращается дело.

Господам лейтенантам: Франку и Кремлу быть в колонне Терешкевича.

Резервам на прежних батареях состоять из остающихся от штурма людей; так как уже сказано в приказе, что отступления не будет, то остается теперь сказать, что если сверх чаяния которой либо колонны люди замнутся идти на лестницы, то всех будут бить картечью».

В 5 часов утра штурмующия колонны, согласно диспозиции, двинулись на приступ под сильным огнем с крепости. «Все, что только отчаяние в высшей степени и жестокосердье осажденных могли изобрести к погибели штурмовавших войск, как то: пики, рогатки, камни, подсветы и ручныя гранаты, было при сем случае с неимоверным ожесточением приведено в действиe», как доносил об этом Ртищев. Все попытки взобраться на стены оканчивались массой жертв, поражаемых в упор. В числе первых гибли офицеры, воодушевлявшие солдат. Успех первой колонны Ушакова подвергался сомнению: сам Ушаков и многие офицеры были убиты, а силы неприятеля росли на стенах. Колонна замялась. В этот критический момент над трупом Ушакова появляется сам Котляревский. Пуля в ногу приветствует его, но он не смутился. Придерживая рукою колено, он, властно указав солдатам рукой на лестницу, громко крикнул: «Сюда» и знакомый звук голоса любимаго начальника сразу ободрил смутившихся, и люди снова хлынули к стенам. В это время две пули снова поражают Котляревскаго. Одна ударяет ему в лицо, обагряя его кровью, раздробляет ему челюсть; без чувств падает он на груду тел боевых товарищей.

В это время храбрый майор Абхазов с одной ротой успел взобраться на стену и захватить батарею. Озадаченный неприятель, собравшийся уже торжествовать победу, бросился на роту, чтобы вернуть орудия, но каждая попытка отбивалась картечью из взятых пушек и штыками гренадер. Этим воспользовалась вторая колонна и завладела еще одной батареей и тем облегчила прочим взобраться на стены. Вскоре бой перешел во внутрь крепости. Солдаты, ожесточенные потерею любимых начальников, не давали никому пощады. Сардар Садых-хан с десятью ханами честною смертью завершили упорную защиту крепости.

Видя неминуемую гибель, персияне стали бросаться в речку Ленкоранку, но там все гибли от огня 2‑х орудий и роты, производившей демонстративную атаку. Крепость была взята.

Потери неприятеля определились в 3.737 тел, кроме утонувших в реке; 2 знамени, 8 орудий, булава сардаря и множество снарядов были трофеями победы.

Наши потери были весьма значительны: убитых штаб и обер-офицеров – 16, нижних чинов – 325 человек; раненых офицеров – 25, нижних чинов – 584 человека, т.‑е. всего убитых и раненых (из отряда в 1.761 человек) оказалось 950 или 55 %, а в 17‑м Егерском полку до 75 %.

Донося о штурме генералу Ртищеву, Котляревский присовокупил: «Я сам получил три раны и благодарю Бога, благословившаго запечатлеть успех дела сего собственною кровью. Впрочем, никакая потеря не может сравниться с важностью взятия крепости – «Ключа к сердцу Персии», как определял ее Аббас-Мирза».

После победы Котляревский был извлечен из под груды трупов со слабыми признаками жизни. Лицо его было совершенно обезображено: правый глаз вытек, верхняя челюсть раздроблена и осколки ея торчали в страшно зияющей ране. Сильный, закаленный организм дал ему возможность, несмотря на тяжесть ран, не оставлять своего отряда и, по устройстве дел в Талышинском ханстве, 29‑го января вернуться с ним в Карабаг; откуда он отправился в Тифлис, а затем на минеральныя воды.

За взятие Ленкоранской крепости Котляревский на 31‑м году жизни получил орден св. Георгия 2‑го класса и единовременно 6 тысяч рублей. Всем войскам, бывшим в Талышинской зкспедиции, объявлено Высочайшее благоволение, а нижним чинам сверх того пожаловано по одному рублю серебром на человека.

Геройским штурмом Ленкорани закончилась семнадцатилетняя блистательная боевая служба Котляревскаго.

Тяжкия раны заставили Петра Семеновича Котляревскаго сойти навсегда с поприща славы, почестей и любимаго ратнаго дела. Остаток жизни, полной страдания и мучений, он провел сначала в Бахмутском уезде, а потом близ Феодосии, где скончался на 70‑м году жизни 21‑го октября 1851 года.

С падением Ленкорани персияне очистили Талыши и Аббас-Мирза ушел в Мишкин. Потери персиян за последние два месяца превосходили те, которыя понесли они почти с самаго начала войны с Poccиeй. Лучшия персидския войска или легли на поле брани или были разстроены так, что не могли быть употреблены для дальнейших действий.

Победы Котляревскаго отозвались настолько сильно в Персии, что привели к заключению славнаго для России Гюлистанскаго мира, по которому к России были присоединены на вечныя времена ханства: Карабагское, Ганжинское, Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышинское: при этом весь Дагестан, Грузия с Шурагелю и все земли между вновь поставленной границей и Кавказской линией на севере признаны Персией принадлежащими Poccии; наконец, подтверждалось господство русскаго военнаго флота на Каспийском море.


Перейдем теперь к разбору военных действий Котляревскаго в Персидскую войну 1812 года, начавшихся Асландузскими боями 19‑го и 20‑го октября и закончившихся штурмом крепости Ленкорани 31‑го декабря 1812 года.

Выясним сначала, насколько бой и штурм отвечали обстановке, т.‑е. целесообразность их, и во‑вторых, как они были выполнены, т.‑е. их планосообразность.

На первый вопрос ответим выдержками из возражений самого Котляревскаго «кабинетным критикам», помещенных в «Русском Инвалиде»3) спустя почти четверть века после Асландузскаго боя.

«Были лица, пишет он, которыя не в силах будучи отнять ничего у победы, находили пищу предприятие мое атаковать Аббас-Мирзу за Араксом, оцененное достойными и безпристрастными людьми, называть дерзким и не на правилах военной науки основанным. Я мог бы ответить им словами безсмертнаго Суворова: «Победителя не судят».

Далее, описав обстановку, изложенную выше, Котляревский пишет по поводу второго плана Аббас-Мирзы: «Он мог, оставя против меня 4 или 5 тысяч, с прочими войсками идти вслед за отрядом Пир-кули-хана, развить его частный успех, пройти через Шекинское владение, соединиться с царевичем Александром и лезгинами и вступить в Грузию со стороны Кахетии, а присоединив к себе кахетинцев и грузинских татар, следовать к Тифлису, где генерал Ртищев не имел столько войск, чтобы противостоять сильной громаде врагов внешних и внутренних и удержать за собой большой и неукрепленный город»…

Затем он говорит: «Управляемый любовью к отечеству, а не тем, чтобы быть только правым по кабинетным и книжным расчетам, и уверенным в храбрости отряда, я решился на необычайное предприятие, которым в два удара совершенно уничтожен враг сильный и страшный в тогдашнем положении края… Но, что я знал всю важность предприемлемаго и решился на то не по слепой дерзости, в том может свидетельствовать последнее письмо к генералу Ртищеву, писанное перед выступлением и заключавшееся сими словами: «Сколь не отважным кажется предприятие cиe, но польза, честь и слава, отечество того требует и я надеюсь на помощь Бога, всегда поборающаго российскому оружию, и на храбрость ввереннаго мне отряда, что если останусь жив, неприятель будет разбит, если же меня убьют, ваше превосходительство найдете распоряжения мои такими, по каким и после смерти обвинять меня не можете».

«После сего надеюсь, что и самые строгие взыскатели, преподающие правила войны в кабинетах своих и забывающие о главном правиле великаго учителя побеждать, никем непобедимаго Суворова, что военной науке должно учиться на войне, станут смотреть на решимость мою с настоящей точки зрения, а не косвенно».

Таким образом Котляревский вполне понимал, что уничтожение главных сил противника парализует успехи его второстепенных отрядов, как тому учит современная военная мысль, и что образно выражал Суворов следующими словами: «Бей змея по голове, удачный удар в голову наносит смерть и прочим частям тела, даже не касаясь их».

Кажется этих выдержек вполне достаточно, чтобы признать целесообразность Асландузскаго боя.

Что касается планосообразности самаго Асландузскаго боя, то и здесь мы должны его признать в умении Котляревскаго быстро приспособляться к обстановке. Основывая успех Асландузскаго предприятия на внезапности, которая складывается, как известно, из быстроты и скрытности, совершает он в течение ночи, как мы видели, 70‑ти верстный глубокий обход, но величина обхода и задержка при переправе артилерии через Аракс нарушили несколько его расчеты на ночное нападение и он очутился к 8 часам утра пред всей 30‑ти тысячной персидской армией.

Быстро оценив невыгодное положение персиян, он переходит, как мы видели, к активным, решительным действиям, т.‑е. к штыковой атаке. Бой проходит без осложнений, согласно его указанию, т.‑е. разыгрывается планосообразно.

Говорить о планосообразности ведения боя отряда около 2 тысяч в наше время, время вооруженнаго народа, время миллионных армий, и притом преклоняться перед руководителем и обращать его действия в пример, кажется как то странным. Но мы старались все время излагать события возможно ближе к разсматриваемой эпохе, для чего довольно подробно излагали местами всю обстановку.

Только при этих условиях можно оценить события более или менее справедливо. Но много ли найдется военачальников в нашей миллионной армии, чтобы дерзнуть со значительно большими силами, чем 2 тысячи человек, на то, на что Котляревский решился, как мы видели, для пользы, чести и славы отечества, и притом с колоссальной ответственностью, так как он сознательно нарушил категорическое приказание главнокомандующаго «не переходить Аракса», и казалось бы, как простой начальник одного из пограничных наших отрядов, не ответственный за участь общаго положения в Закавказье, он мог бы ограничиться буквальным исполнением директивы главнокомандующаго или запросить его: «Что прикажете делать?»

Однако Котляревский ни в коллегиальных совещаниях с подчиненными, ни в указаниях высшаго начальства, а в собственной ответственности и твердом желании разбить врага искал решения в создавшейся сложной обстановке на берегах Аракса.

Здесь выплывает вечно-юный и спорный вопрос в теории и практике военнаго дела: «о границах частной инициативы», и о том, как согласовать ее с дисциплиной, основой военной организации, на которой зиждется крепость и единство действий войск.

Шаг, сделанный Котляревским, сохраняет за собой значение историческаго «образца-примера» как надо понимать частную инициативу и где ея границы.

Приходится удивляться, что действия Котляревскаго в Карабаге в 1812 году не помещены, как примеры, в наши учебники тактики и стратегии. Если вопрос о значении частной инициативы теперь с превращением государств в «вооруженные народы» с миллионными армиями на полях сражений все возрастает, то мы, не дерзая брать на себя смелость его разрешения, позволяем себе скромно заметить: «Чем выше начальник, тем пределы частной инициативы должны возрастать, доходя подчас до прямого, явнаго и сознательнаго нарушения приказания даже самого главнокомандующаго».

Начальники должны проявлять самостоятельность в действиях, а не в реляциях, рискуя подчас даже проигрышем, так как бои, действия совокупности живых людей не могут поддаваться точному расчету. Еще Наполеон сказал: «Хорош тот план, в котором ¾ принадлежит расчету и ¼ случайностям», а Фридрих Великий говорил: «Что прикажет Его Величество случай».

Ныне, благодаря огромности полей сражений, массовым армиям, а главное редкости войн, где только и можно учиться военному делу4), роль случайностей не только не умалилась, но можно полагать, что она и возрастает.

Если начальник будет выжидать вполне благоприятной обстановки, где риск был бы доведен до минимума, то мы можем смело утверждать, что такой начальник неспособен на проявление частной инициативы и, следовательно, присутствие его в армии вредно. Котляревский слишком горел жаждой деятельности и борьбы для того, чтобы уметь отсиживаться: он стремился не выжидать благоприятных обстоятельств, а обращать силою своего военнаго гения неблагоприятную обстановку в выгодную для себя.

Если бы наш высший командный персонал (котораго главным образом, как я понимаю, и касается пресловутый вопрос «частной инициативы», в современных миллионных армиях) в истекшую печальную войну был проникнут духом Котляревскаго, то вероятно Сандепу и Мукден вызвали бы в нас чувства, аналогичныя Асландузу, и мы не были бы свидетелями своеобразнаго пониманья «частной инициативы» многими старшими начальниками.

Приведенныя выдержки из писем и реляций Котляревскаго вполне убеждают нас в целесообразности и планосообразности Асландузскаго боя и дают ответ на сложный вопрос: как надо понимать самостоятельность частных начальников и где границы «инициативы-почина».

На блестящем фоне Асландузской операции вырисовывается на беглый взгляд один дефект: это отсутствие преследования разбитаго, деморализованнаго, почти уничтоженнаго противника.

Однако, при ближайшем знакомстве с обстановкой, создавшейся после боя, можно лишь констатировать факт отсутствия преследования, но вина падает, как мы сейчас увидим, не на Котляревскаго и не на вверенный ему отряд.

Котляревский, с присущей ему широтой стратегическаго взгляда, ясно сознавал незаконченность Асландузскаго успеха, но взять на себя преследование еще 20‑го октября с малочисленным отрядом, совершившим перед этим 70 вер. ночной переход и выдержавшим двухдневные бои (18‑го и 20‑го октября), он, конечно, не мог.

Этот шаг был бы риском без всякаго расчета, что вовсе не соответствовало духу Котляревскаго. Правда, Котляревский часто рисковал, но только с расчетом и умом. Котляревскому оставалось одно – вернуться с отрядом за Аракс и поехать в Тифлис убеждать главнокомандующаго Ртищева в необходимости развить успех Асландузскаго боя, послав за Аракс внутрь Персии сильный отряд, дабы свести с нею окончательный расчет.

Но генерал Ртищев, к сожалению, не принадлежал к числу людей, быстро оценивающих обстановку и сразу принимающих соответственное решение, и герою Котляревскому он обещал одно – «подумать».

Таким образом мы не могли не отметить дефекта Асландузской операции, но поставить его в вину генералу Котляревскому мы не имеем никакого нравственнаго права.

Вследствие предписания главнокомандующаго Котляревский принужден был отказаться с наличными силами от целесообразной диверсии против Аббас-Мирзы вглубь Персии и перенести таковую в Талыш и штурмовать Ленкорань.

Трудность предстоящей задачи смущала даже всегда отважнаго Котляревскаго; так в частном письме к Могилевскому он пишет: «Экспедиция сия меня крайне тревожит. Время сделало ея затруднительною слишком. Теперь уже не диверсия, а освобождение Талышей. Диверсия тогда могла быть, когда только еще пошли персияне в Талышин, а теперь они уже давно занимают и крепости, и укрепления. Прошу Бога о помощи и могу назваться слишком счастливым, если Бог даст окончить счастливо»…

В то время, как в Асландузской операции Котляревский поражает нас быстротой действий, риском, отсутствием заботы об обезпечении тыла, т.‑е. вернее, он обезпечивает его по Суворовской формуле: «Идешь бить неприятеля, умножай войска, опорожняй посты, снимай коммуникации…», наоборот, в Талышинской операции наступление ведется методически и обращается особенное внимание на обезпечение тыла, для чего он выделяет не только всех казаков (излишних при штурме), но и 1 / 3 пехоты и орудий.

Переходя к выполнению самаго штурма крепости Ленкорани, мы должны сначала отметить, что в массе распространен взгляд, что штурмы азиатских крепостей давались нашим войскам легко, с малыми потерями. Это можно объяснить главным образом свежим еще впечатлением падения в 60‑70 годах прошлаго столетия средне-азиатских крепостей или, как мы видели, оставлением гарнизоном крепостцы, вроде Аркевань, при одном приближении отряда Котляревскаго5).

Но при боле детальном изучении вопроса мы видим, что крепости Закавказья не только не сдавались с перваго раза, но наоборот приходилось против них предпринимать операции по несколько раз; так например: против крепости Ахалкалаки действовали гр. Гудович в 1807 году, генерал Тормасов в 1810 году и, наконец, Котляревский в 1811 году взял ее ночным штурмом; против крепости Эривани действовали кн. Цицианов в 1804 году, граф Гудович в 1808 году и, наконец, генерал Паскевич взял ее в 1827 году.

Вот почему Котляревский и обезпечивал так тщательно свой тыл, так как опасался, что операция может затянуться против хорошо укрепленной персиянами в течение нескольких месяцев кр. Ленкорани, да еще под руководством английских офицеров; между тем ближайшая поддержка (несколько рот) находилась от отряда почти за 200 верст, в Шуше.

Котляревский решил безповоротно взять штурмом крепость и отдал свой исторический приказ и диспозицию по отряду, каждое слово которых дышало безповоротною решимостью вождя победить или умереть. В приказе говорилось – «предварить всех офицеров и солдат, что отступления не будет», а в диспозиции – «не слушать отбоя, – его не будет, пока неприятель совершенно истребится или сдастся»…

Вот слова, которыя вечно будут сопутствовать «Бичу Кавказа», храброму генералу Котляревскому, которыя должны были глубоко запасть в душу каждаго солдата и привести его к решимости взять крепость, не смущаясь ни численностью ея гарнизона, ни храбростью ея коменданта и неприступностью ея рвов и стен.

Однако, генерал Котляревский умел их и осуществлять ценою собственной крови. Когда начальник первой колонны, храбрый подполковник Ушаков, был убит и люди замялись во рву, генерал Котляревский бросился к ним с криком «сюда» и – и мигом взвились гренадеры по лестницам на Ленкоранския стены.

Как в этот момент Котляревский напоминает образ «Белаго генерала» в безсмертные плевненские дни, когда он решил бросить на весы военнаго счастья единственный оставшийся в его распоряжении резерв – самого себя; разница лишь в том, что Котляревский взял крепость и был вынесен обезображенным и изувеченным на всю жизнь, Скобелев же, к сожалению, принужден был отойти.

Личная храбрость в Котляревском была не безшабашная, безразсудная, как это усматривали некоторые современники. Так в «Русском Инвалиде» 1830 года о нем говорилось: «Генерал сей, не хотевший умерить порыва личной храбрости, покрыт был тяжкими ранами…», или «в благородном порыве личной храбрости изранен»…

Вот какия назидательныя строки встречаем мы в его письме по этому поводу6): «Хотя порывы личной храбрости в военном человеке всегда благородны, но в генерале они должны управляться благоразумием. Сказать о генерале: «нехотевший умерить порыва личной храбрости» все равно, как и сказать: неумевший, а cиe то же, что неумевший управлять собою и, следовательно, неспособный командовать другими, ибо такой генерал безразсудной храбростью может вовлечь в погибель войска, ему вверенныя».

«Я сам получил три раны, пишет он в донесении о Ленкоранском штурме, и благодарю Бога, благословившаго запечатлеть успех дела сего собственною кровью». Вот на каких солидных основаниях базировалась личная храбрость Котляревскаго.

Но вечно юным, живым будет Котляревский для всех тех, кто интересуется и верит не в одно только могущество техники, но и в преобладающее значение нравственных моральных, психических начал в воине-солдате: Котляревский, идущий во главе штурмовых колон на валы Елисаветполя, Ахалкалак и Ленкорани, образец народнаго героя-военачальника, подобно Суворову под Измаилом или Скобелеву под Плевной, неизгладимо запечатлевался в солдатских сердцах.

Котляревский в совершенстве постиг тайны военной психологии и душу русскаго солдата в особенности. Он не меньше Суворова умел покорять солдатския сердца простотой обращения, доступностью, теплой лаской и своей глубокой религиозностью. Он знал нужды солдат, так как, подобно Суворову, пробыл несколько лет нижним чином и выше всего ставил заботу о нем, видя в нем человека, а не «серую скотину», хотя бы и «святую».

Товарищ на биваке, на отдыхе, он в деле был суров и требователен. Дружба Котляревскаго давала не права, а обязанности.

Приказы и обращение его к подчиненным могут служить образцами военнаго красноречия, по краткости, простоте, ясности, выразительности и понятливости для русскаго простолюдина.

Каким благородным негодованием дышат строки возражения, помещенныя в «Русском Инвалиде» по поводу речи-обращения к отряду перед Асландузским сражением. «Но прежде сражения приписана мне речь, названная краткою, а в самом существе длинная, сказанная будто бы мною на берегах Аракса, которой я никогда не говорил и которая ни мне, ни подчиненным моим не свойственна. Оставляя подробное разбирательство всей речи, скажу: жалок тот генерал, который прибегает к подобным разглагольствованиям: это значит он не постиг духа русскаго и не умел приобресть доверенности войск».

Действительно обращение Котляревскаго, приведенное мною в свое время, состояло всего из 4 кратких предложений.

Вот главнейшия завещания Котляревскаго, которыя сохранили всю свежесть и поучительность и для нашего времени, спустя 100 лет, после Асландуза и Ленкорани. Конечно, будет тот детско-наивным, кто вздумал бы в наш век, век пулеметов, скорострельных пушек, аэропланов и т.п., следовать за Котляревским и в области прикладных тактических npиeмов.

Судьба была немилосердно жестока к Котляревскому. Полученныя им тяжкия раны, в особенности Ленкоранския, не позволили ему продолжать службу и последующие 39 лет в страшных физических страданиях он провел в своем имении близ Феодосии.

Славу Котляревскаго не могли затмить даже величаво-грозныя события 1812 года; боевая репутация Котляревскаго была настолько громка, что перед войной 1826 года сам Николай Павлович приглашал его рескриптом принять командование войсками против персиян.

«Уверен, писал Государь, что одного имени вашего достаточно будет, чтобы одушевить войска, предводительствуемые вами, устрашить врага, неоднократно вами поражаемаго и дерзающаго снова нарушить тот мир, которому открыли вы первый путь подвигами вашими»…

Как подданный, как воин, как полководец, как русский, он удостаивался самой лестной, самой высокой награды. Но «живой мертвец», как называл сам себя Котляревский, с болью в сердце должен был отказаться от лестнаго предложения.

С именем Котляревскаго переданы потомству имена Ахалкалак, Асландуза и Ленкорани, благодаря которым по Гюлистанскому миру Персия уступила нам свои права на ханства: Карабагское, Ганжинское, Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышинское, отказываясь притом от всяких притязаний на Дагестан, Грузию, Имеретию, Мингрелию и Абхазию.

Память о Котляревском должна быть дорога сердцу русскаго человека и в особенности Кавказской армии; она увековечена в Грузинском гренадерском полку, вечным шефом котораго он ныне состоит. С этим полком он одержал самую блестящую победу над персиянами при Асландузе и взял штурмом две сильныя крепости, Ахалкалаки и Ленкорань, и этот полк справедливо носит его имя.

Вот и все, чем почтила Россия одного из лучших своих сынов!

Ныне, когда по Высочайшему повелению была организована особая комиссия по разработке вопросов о чествовании Отечественной войны, когда в разных местах Матушки-России воздвигнуты многочисленные памятники героям 12‑го года, уместно вспомнить и о скромном желании Котляревскаго, выраженном в письме к князю Воронцову в январе 1846 года, «видеть воздвигнутый на главной площади в Тифлисе памятник в виде четырехгранной пирамиды с надписью: «Российским войскам первой персидской войны, начавшейся 1802 года и кончившейся в 1813 году, малым числом принесшим много пользы отечеству», вместо намерения вашего поставить два памятника при Ганже и Ленкорани, хотя оное для меня весьма лестно, так как Ганжею открыта первая персидская война и одна из первых пуль досталась мне, Ленкораном заключена война, и три из последних пуль достались мне же, следовательно, и начал и кончил с кровью»…

Мысль эта была поддержана кн. Воронцовым, но после него как то быстро заглохла.

Между тем из позднейших героев наших к Котляревскому ближе всего подходил Скобелев, которому ныне воздвигнут памятник в Москве. Но «Белому генералу» более посчастливилось, чем Котляревскому, и в жизни и после смерти: он стал народным героем.

Котляревский же только как бы герой одной Кавказской армии, хотя он был главнейшим пионером русскаго дела в Закавказье в тревожные годы Отечественной войны. Но увы, его имя ныне, к нашему стыду, почти ничего не говорит русскому сердцу без пояснений.

Скорейше исполнить скромное желание скромнейшаго из скромных, Петра Степановича Котляревскаго нас должен побуждать долг признательности и справедливости к нему и к горсточке пиoнеров русскаго дела на границах «погибельнаго» Кавказа в исторические годы Отечественной войны, «чьи имена забыты, чьей славе не курят более ни фимиам, ни ладан…»! «А ведь подвиги во славу отечества должны оцениваться по достоинствам их, а не по частям света, в коих происходили. Кровь русская, пролитая в Азии, на берегах Аракса и Каспия, не менее драгоценна пролитой в Европе, на берегах Москвы и Сены. Пули галлов и персов причиняют одинакия страданья. Не наша воля лишила нас счастья участвовать в священной войне и действовать в защиту отечества внутри онаго; мы исполняли долг служить там где Государю угодно, и, сражаясь в отдаленном краю, на земле персидской, не посрамили земли Русской».
«Петр Котляревский».


Надо сказать большое, сердечное спасибо биографу Котляревскаго графу В. Соллогубу7) и недавно смолкнувшему баяну кавказских войн генералу Потто, которые своими трудами пролили свет на блестящую деятельность одного из главнейших героев-пионеров, укреплявшаго своими победами нашу власть на Кавказе в начале прошлаго столетия и котораго народный поэт образно воспевал:

«О Котляревский! Вечной славой
Ты озарил Кавказский штык!
Помянем путь его кровавый,
Его полков победный клик!»

---

     1. В промежуток между отбывшим ген. Тормасовым и прибытием Ртищева, главнокомандующим в Грузии был маркиз Пауллучи.
     2. Грузинскаго гренад. полка – 937 человек, 17‑го Егерскаго – 291 человек, Троицкаго полка – 168 человек, Каспийскаго морского батальона – 318 человек и артилерийских чинов – 50 человек; а всего 1761 человек.]
     3. «Русский Инвалид» 1835 г., 25 и 26.
     4. В этом отношении колоссальную службу сослужила нашей армии Кавказская война, которая в течение 50 лет была живою школой «ратнаго» дела для лучших наших генералов XIX века.
     5. О степени моральнаго напряжения наших войск при штурме закавказских крепостей начала XIX века и средне-азиатских, красноречиво говорят следующия цифры:

     6. «Русский Инвалид». 1831 г. №№25 и 26.
     7. Сочинение графа В. Соллогуба – «Биография генерала Котляревскаго» – послужило основой настоящей статье.

---