В статье анализируются основные достижения научного алановедения советского периода, рассматриваются фундаментальные изыскательские направления, сложившиеся либо продолжавшиеся в это время. Наиболее приоритетными становятся вопросы происхождения алан и условий их выхода на историческую арену. Безусловно, главные гипотезы были обозначены ранее, но именно советские исследователи – историки, лингвисты, археологи и др. – сформулировали основные подходы и наиболее жизнеспособные концепции. И, конечно же, новый импульс отечественное алановедение получило в связи с усилением интереса ученых к скифо-славянской проблематике. В статье последовательно и обстоятельно систематизируются выдвинутые в рассматриваемый период версии истории алан с учетом двух классификационных групп, в рамках которых и развивались изыскания советских ученых – автохтонистской и миграционной. Помимо этого, в обзоре нашли свое отражение и достаточно казуистические предположения, отрицающие этническое содержание самого термина «аланы». В анализе историографии аланской проблематики в советский период учитывается хронологический принцип формирования концептуальных взглядов, а в случае, когда это необходимо – и их научной критики. То немалое значение, которое играли аланы в средневековой истории юго-востока СССР, предопределило появление широкого ряда исследований, затрагивающих общие и частные вопросы истории алан на Северном Кавказе, а также их культурной и генетической преемственности с «живыми» этносами этого региона. Указанное направление изначально связано с этногенезом осетин. В статье представлен анализ разработок и этого вопроса в трудах ученых. Советская наука с ее внушительной историографической традицией внесла значительный вклад в полуторавековую историю развития отечественной и мировой аланистики.

Важной особенностью мемуаров является повествование о событиях, в которых автор принимал непосредственное участие. Предлагаемая работа посвящена исследованию воспоминаний кавказского эмигранта Мусса-Бия Джанхотовича Туганова, прожившего сложную жизнь, полную трагедий и лишений. Родившись в семье осетинского аристократа, офицера русской императорской армии, Мусса-Бий провел детство в родной Осетии, несколько лет в качестве хъана (воспитанника) находился в семье аталыков (воспитателей), затем, получив начальное домашнее образование, окончил мужскую классическую гимназию во Владикавказе. Как и его отец, начал свою служебную карьеру в российской армии. Участвовал в Первой мировой войне и гражданской войне в России в составе деникинской Добровольческой армии. Не успев эмигрировать, был арестован органами советской власти, чудом избежав расстрела, отправлен в трудовой лагерь под Псковом. Сумев сбежать из лагеря, через Латвию попал в Германию, позже перебрался в Швецию, где умер в 1950 г. и похоронен в пригороде Стокгольма. Мемуары М. Дж. Туганова охватывают всю жизнь автора, в них отражены различные ее периоды. Имеет место некоторая субъективность, которая объясняется преломлением описываемых автором событий через призму его восприятия. Ценность предлагаемых читателю воспоминаний Туганова заключается в детальном описании осетинских национальных традиций и обычаев, сопровождаемом произведениями народного фольклора. Автор повествует о трагических событиях в России и на Кавказе начала ХХ в. Данное произведение, переведенное на русский язык и впервые вводимое в научный оборот, является ценным историческим источником для исследователей дореволюционной Осетии и России.

В последние годы усилился интерес к изучению паремий с позиций лингвокультурологии. В силу своего интереса к пространству культуры и воплощенной в языке национальной ментальности, лингвокультурология способствует взаимопониманию и взаимоуважению в процессе межкультурного общения. Изучение языковой картины мира вообще и паремиологической картины мира в частности раздвигает границы лингвистики. Благодаря когнитивным методам исследования, язык предстает не только как система лексических, грамматических и фонологических единиц, не только как система правил коммуникативного поведения в определённом этнокультурном и социальном контексте, но и как система вербализованных знаний о мире. Настоящее исследование проводилось в рамках двух основных направлений лингвокультурологии – паремиологическом и сопоставительном. Рассматриваются и сопоставляются паремиологические единицы, представляющие концепт умственные способности как одна из основных составляющих менталитета русского, осетинского и чеченского народов для выявления лакун и эквивалентов в трёх языках. Наличие данного концепта наблюдается во всех языках, а национальная специфика проявляется в выборе образа, эталона или стереотипа, присущего определенной культуре. Русский, осетинский и чеченский концепты умственные способности имеют как значительные типологические сходства, так и различия, проявляющиеся в национальных особенностях трёх народов, зависящих от истории каждого этноса, его географического местоположения, социальных и культурных отличий. Пословицы не зря называют «автобиографией этноса», «зеркалом культуры»: в них заложен мощный лингвокультурологический потенциал. Раскрытие семантических особенностей, национально-культурной окрашенности пословиц и поговорок, обозначающих умственные способности трeх языков, позволяет наглядно увидеть общее и национально-специфичное на уровне установок культуры, стереотипов, образов и символов трёх культур. А это, в свою очередь, помогает понять определенные специфические черты русской, осетинской и чеченской ментальности, что способствует совершенствованию процесса межкультурной коммуникации.

Иранские языки входят в группу индоевропейских языков. Они являются близкородственными индоарийским языкам. Предки индоарийских и иранских народов в глубокой древности жили в тесном общении, занимали одну общую территорию и говорили на близкородственных арийских диалектах. Обособление иранских диалектов от индийских произошло не позднее начала II тысячелетия до н.э. На иранских языках говорили многочисленные древние племена и народности, сыгравшие важную роль в мировой истории. Все иранские языки ведут свое происхождение к одному языку, который явился материальной основой их исторической общности. По своему статусу современные иранские языки значительно отличаются друг от друга. Наиболее значимыми иранскими языками, имеющими широкое применение в официальной сфере, являются персидский, дари, таджикский, афганский (пушту), курдский, осетинский и белуджский. Современный персидский язык распространен в основном в Иране. Из современных иранских языков к нему ближе всего таджикский и дари, которые имеют общее происхождение. Персидский язык является наиболее крупным, развитым и распространенным иранским языком, который охватывает все жизненно важные сферы. Одним из крупнейших по численности иранских народов являются афганцы (пуштуны). В Афганистане официальными языками признаны афганский (пушту) и дари (фарси-кабули). Дари занимал и занимает более сильные позиции. Другим крупным ираноязычным народом являются белуджи. Белуджский язык распадается на две основные группы. Другой иранский народ — курды — испокон веков населяет территорию Западной Азии. Численность курдов в мире составляет около 40 млн. человек. Курдский язык представлен в многочисленных диалектных разновидностях. Выделяются две группы диалектов — северная и южная. Курдский язык имеет многовековую литературную традицию, но его официальный статус невысок. Осетинский язык — остаток северо-восточной скифо-сарматской ветви иранских языков. Он на протяжении почти двух тысяч лет развивался вне каких‑либо прямых контактов с иранскими языками. Официальный статус осетинского языка сравнительно высок, однако, численность говорящих на нем уменьшается.

В условиях постсоветского политического перехода обнаружился резкий рост влияния историко-политических факторов регионального развития на Северном Кавказе. В Кабардино-Балкарии они проявили себя как во внутриреспубликанских, так и в «центр-периферийных» отношениях. Первый аспект проблемы связан преимущественно с последствиями депортации балкарского населения в 1944 г. и последующими проблемами его реабилитации. Второй аспект наиболее ярко проявился в дискуссиях о последствиях Кавказской войны и «черкесском вопросе». В статье осуществлен сопоставительный анализ этих двух историко-политических факторов, формы и степень влияния которых на общественную ситуацию современной Кабардино-Балкарии весьма различаются. «Полная реабилитация» балкарского народа подразумевала не только символический, но и непосредственный материальный результат — закрепление за балкарским населением значительной части территориальных и властных ресурсов республики. Мыслимые результаты решения черкесского вопроса носили более отдаленный и абстрактный характер и не предполагали непосредственных изменений в лучшую сторону для кабардинского населения КБР. Требование «полной реабилитации» балкарского народа находило опору в российских и республиканских политико-правовых актах и принимало форму выполнения уже принятых решений, тогда как черкесский вопрос имел форму притязаний адыгских национальных организаций, не располагавших полномочиями и ресурсами для его решения. Реабилитация подразумевала изменения только внутренней этнополитической структуры Кабардино-Балкарской Республики, тогда как разрешение «черкесского вопроса» требовало действий на национальном и международном уровне и т.д. Но как историко-политические феномены они характеризуются сущностным единством, будучи направлены на «преодоление последствий» определенных событий прошлого путем создания особых условий для отдельных этнических групп населения сегодня.

Теоретическое осмысление интертекстуальности в свете вопросов условного отражения действительности и специфики символических обобщений на материале национальной прозы видятся перспективным направлением современной литературоведческой науки. Цель статьи – комплексное рассмотрение форм внутритекстовых связей в структуре эпического повествования. Одной из основополагающих дефиниций, анализируемых в работе, является аллюзия, ее функционал в художественном пространстве национального романа и характер употребления в творчестве ведущего балкарского прозаика Алима Теппеева. В качестве широко употребительных вариантов интертекста представлены цитация и реминисценция. Согласно принятой классификации, в работе отмечаются соответствующие образцы фольклорной, мифологической, литературной, религиозной и исторической разновидностей аллюзивных вкраплений, подчеркивается степень освоенности и узнаваемости прецедентных цитат. Все они, так или иначе, находят плодотворное применение в эпических произведениях указанного автора. Основное направление данного исследования дополняется определением «метатекстового» потенциала аллюзии, указанием содержательных приоритетов анализируемых произведений. При обосновании использования автором разнородных фольклорно-мифологических включений отмечается их способность к «генерированию новых смыслов» (Р. Барт). Исследование материала современной национальной прозы с точки зрения применимости аллюзивного фона подводит нас к выводу о том, что цитируемые фрагменты в произведениях крупной жанровой формы приобретают системный характер, переходя в разряд прецедентных текстов. Представленные примеры демонстрируют эффективность стилистического приема аллюзии в расширении возможностей художественной условности. Специально структурируемое пространство романов-мифов А. Теппеева является результатом синтеза творческого вымысла и реалистического повествования, обусловленного стремлением автора к более глубокому осмыслению исторической проблематики.