Для органов власти центральноазиатских республик Союза ССР обустройство новых, сотен тысяч новых жителей оказалось довольно сложной организационно-хозяйственной и политической задачей. Шла война и из тыловых регионов на нужды фронта постоянно направлялись ресурсы — людские, материальные, включая продовольственные, и др.

Острейшей проблемой в плане выживания депортированных семей с самого начала выступала жилищная необустроенность. По-видимому, сам факт такого положения можно считать косвенным указанием на то, что акт депортации не являлся итогом продуманного плана, мало-мальски долгой и тщательной разработки механизма реализации принимаемого решения.

Известно, что уже в 1944 г. в рамках реализации плана жилищного строительства для спецпоселенцев правительство СССР разрешило Сельхозбанку выдавать каждой депортированной семье долгосрочный кредит сроком до 7 лет. (Правда, здесь имела место определенная «сегрегация»: переселенцам из Грузии выдавался кредит до 7 тыс. руб. на семью, из упраздненных северокавказских автономий РСФСР — 5 тыс. руб.) [1].

Но эти решения в части исполнения на местах своевременно до адресатов не доходили, что влекло за собой исключительно болезненные последствия. К июлю 1946 года во многих областях Казахстана жилье обрело несколько процентов спецспоселенцев. Так, в Акмолинской области из 1000 предусмотренных к постройке жилищ было построено лишь 28, а в Талды-Курганской области и того меньше — 23 из 1400. Вообще не приступали к жилищному строительству в Джамбульской и Карагандинской областях этой союзной республики. В Киргизской ССР к началу сентября того же года лишь 4973 семей из 31 тысячи были обеспечены постоянным жильем. Основная масса депортированного населения прозябала в землянках и ютилась под навесами во дворах [2].

Глинобитные постройки, саманные домики упоминает Марзият Исхаковна Аджиева, которая вначале оказалась в селе Кызылту (Казахстан), а затем — в колхозе «Джити Тебе» Келесского района. Здесь не было ни дров, ни угля, поэтому для топки использовалась стерня. Обжиться помогли немцы, ранее выселенные в эти места [3].

В степных условиях исключительное для жилищного строительства значение приобретала проблема строительного леса. В большинство областей Казахстана он ввозился из РСФСР, в основном из регионов Сибири. Союзные ведомства, как свидетельствуют документы, так или иначе стремились обеспечить доставку древесины в соответствующие районы центрально-азиатских республик СССР, однако местные власти срывали плановые сроки и мероприятия. Так, заведующий отделом спецпоселенцев при Таласском облисполкоме (Киргизия) А. Чеккуев в обращении, адресованном секретарю обкома партии Базарбаеву и председателю облисполкома Чернышову, указывает на фактический провал в деятельности региональных структур управления по обустройству депортированных граждан. Как он отмечает, «не используются кредиты, отпущенные на приобретение домов.., не используется лес, предназначенный для спецпереселенцев» [4].

Иными словами, «сверху» союзным центром отпускались как финансовые средства (кредиты), так и строительные материалы, которые на местах попросту не осваивались. Пресловутая вертикаль власти, по сути, рушилась уже на областном уровне партийно-государственного управления центрально-азиатских республик.

Более того, местные чиновники, не боясь ответственности, допускали беззаконие, посягая и на имеющиеся жилища жертв депортации. Тот же А. Чеккуев пишет, что, например, председатель колхоза «Карасу» (Таласская область) некий Шатманов «под видом посылки спецпереселенческих семей на уборку, отправил в отдаленное место и заставил их жить под открытым небом с детьми более полутора месяца, а тем временем их квартиры в селе заняли под скот и другие мероприятия». Лишь вмешательство органов НКВД побудило колхозного руководителя вернуть жилье согражданам [5].

Первые же дни пребывания на чужбине для депортированных граждан оказались тяжелейшими и в отношении продовольственного снабжения, элементарного изыскания средств пропитания. Известно, что «переселенцам было разрешено взять с собой лишь сухой паек, рассчитанный на несколько дней», который в основном был потреблен в пути (в среднем в вагон погружали до 50 человек со скарбом, всего было сформировано 36 эшелонов). За короткий срок иссякли те запасы, которые удалось с собой. Дорога длилась свыше 20 дней, и в вагонах люди «задыхались от тесноты и антисанитарии, мерзли и голодали, умирали от болезней» (одних карачаевцев за время следования погибло 653 человека) [6].

Полуголодное существование продолжилось и всю первую пору проживания в местах выселения. В одном из казахстанских колхозов поселенные здесь депортированные карачаевцы с первых же дней начали ощущать притеснения со стороны местного начальства. Не выдавались продовольственные пайки, что обрекало поселенцев на голодную смерть. Однажды в ответ на попытку физического давления они избили бригадира. Это, отмечает Ш. Ш. Тебуев, изложивший данный эпизод, противоречило обычаям казахов, где не было принято перечить руководителю. Когда лично председатель попытался с четырьмя помощниками лично наказать виновных в избиении бригадира, то получил отпор со стороны женщин-спецпоселенцев. После этого, собрав колхозное правление, председатель сказал примерно так: они по нравам на нас непохожи, поэтому тот, кто из за своего неправильного обращения будет ими наказан, пусть не жалуется мне — я добавлю; это первое. А во вторых, продолжал глава колхоза, пусть не позднее завтрашнего дня полностью выдадут им пайки, а того, кто будет уличен в обратном, лично отдам под суд. Как указывает автор записи, предубеждение колхозных властей в немалой степени было обусловлено теми слухами, которые распускались о депортированных народах [7].

Государство выделяло им средства на приобретение зерна, но хозяйственные руководители на местах самовольно распоряжались этими средствами. Так, в одном из районов Таласской области в на счета райпотресоюза / райпо / государство перечислило свыше 4000 руб. для приобретения «зерна гос. помощи переселенцам». Райпо эту сумму для выдачи спецпоселенцам перевело на счета колхозов, но «колхозы переселенцам деньги не возвращали» [8].

Ситуацию этой области хорошо иллюстрируют данные о распределении продовольствия среди спецпоселенцев (30 декабря 1944 г.) [9]:



Однако эти, и без того скудные пайки, по вине местных властей полностью не поступали жертвам депортации. Заместитель председателя правительства Киргизии И. Ребров пишет, что руководство республики «располагает материалами о неудовлетворительном выполнении решения совнаркома и ЦК КП (б) Киргизии о мероприятиях по хозяйственному устройству переселенцев». Как полагает высокий чиновник, именно «в результате слабого контроля» произошли «факты разбазаривания продовольствия». Так, в Кировском районе «не по назначению израсходовано 537 кг муки и зерна, в том числе выдано больнице 200 кг», а «в колхозе имени Кирова из полученных 100 кг муки, 30 кг» ушли на систему общепита [10].

Трудовые навыки депортированных лиц, которые до выселения в подавляющем своем большинстве являлись аграриями, позволяли им хотя бы частично решать проблемы за счет создания своих приусадебных хозяйств, включая огороды, сады, личный скот. Но и здесь местные власти препятствовали им различными способами. На примере Киргизии середины 1940 х гг., упоминавшийся А. Чеккуев обращает внимание региональных властей на то, что многие спецпоселенцы «не имеют приусадебных участков для постройки домов.., остаются без индивидуальных огородов» [11].

В Таласской области председатель колхоза имени Ворошилова в мае 1944 года поначалу выделил под индивидуальные огороды для спецпоселенцев 4,5 гектара земли, но уже в сентябре того же года — отобрал, увидев, что «всходы были хорошие». Когда поступили жалобы на самоуправство, глава колхоза заявил: «Вам огороды дадим после войны» [12].

Точно также спецпоселенцы своевременно не получали и домашний скот, который предназначался им решением союзных властей. Как признавал Совнарком (правительство) Киргизии, наряду с фактами использования стройматериалов не по назначению, имеет место «и затяжка с выдачей скота» [13].

Таким образом, государство не смогло ни решить вопрос жизнесобеспечения депортированных сограждан, ни дать им возможность самостоятельно наладить свою жизнь в новых местах проживания. В служебных записках начальника ОСП НКВД СССР М. Кузнецова прямо сообщалось и «о плохом состоянии жизненных условий чеченцев, ингушей, карачаевцев, крымских татар, переселенных для работы в лесозаготовительных организациях Наркомлеса СССР» [14].

Вряд ли ошибемся, если скажем, что такие эксцессы были порождены осознанием чиновниками ощутимой разницы между декларативным признанием за спецпоселенцами «прав советских граждан» и фактическим их правовым статусом.


Примечания

1. Центральный государственный архив Республики Кыргызстан (далее ЦГАРК). Ф.1642. Оп.11. Д.2110. Л.70.

2. Бугай Н. Ф. Действовавшие лица // Кавказский край, 1991. — №1. — С.13.

3. Джанкёзланы Марина. Къарт анам айтхан хапар // Къарачай. Газета Парламента и Правительства КЧР. — Черкесск, 01.11.2005 (на карачаево-балкарском языке).

4. Байрамукъланы Фатима. Бушуу китаб. Черкесск, 1997. — 2 я часть. — С.103 105 (на карачаево-балкарском языке). (В книге вместо «Ахмат Чеккуев» написано «Аскер Чеккуев»; ошибка проистекает из неверной расшифровки в документе инициала в «А. Чеккуев»).

5. Байрамукъланы Фатима. Бушуу китаб. С.103 105.

6. Койчуев А. Д. Карачаевская автономная область в годы Великой Отечественной войны. 1941 1945. — Ростов-на-Дону, 1998. — С.460.

7. Тебуланы Шукур. Азаб кюнле (Керти хапар) // Къарачай. Газета Парламента и Правительства КЧР. — Черкесск, 01.11.2005 (на карачаево-балкарском языке).

8. Байрамукъланы Фатима. Бушуу китаб… С.103 105.

9. ЦГАРК.Ф.1812. Оп.1. Д.62. Л.34.

10. Байрамукъланы Фатима. Бушуу китаб… С.105.

11. Байрамукъланы Фатима. Бушуу китаб… С.103 105.

12. Там же.

13. Там же. С.105.

14. Коркмазов А. Ю. Этнополитические процессы на Северном Кавказе. — Ставрополь, 1994. — С.147 148.

---

Источник:


Об авторе: