История библиографии – научная дисциплина, изучающая процессы возникновения, становления и развития библиографии, как особого вида деятельности, а также эволюцию ее форм и видов, жанров, связи с другими областями знания. История библиографии призвана установить время и причины возникновения различных явлений в области библиографии, показать ход их развития, оценить современную ситуацию, определить роль и место ее среди других областей знания, определить влияние на развитие общества. Библиография не просто свод указателей литературы, справочных списков, обзоров, хотя они являются ее элементами, но и органическая часть культуры. Различные формы библиографической литературы, сложившиеся в процессе исторической эволюции, опосредованно отражают духовные запросы общества, доминанты разных культурных этапов, их психологическую атмосферу, дают обильный материал для суждений об общественных интересах и вкусах. Библиографический текст представляет собой значимый исторический источник, который является объектом изучения не только библиографов, но и социологов, книговедов и т.д. Историко-краеведческая библиография, формировавшаяся в процессе выявления, описания, учета и систематизации исторической литературы, опубликованных источников, а также изданий, обобщающих библиографических трудов и пособий по местной истории, со временем превратилась в самостоятельную область научно-библиографической деятельности, в результате которой появились специальные справочно-библиографические труды и пособия, к числу которых относятся и метабиблиографические указатели. В данной статье рассматриваются основные этапы становления и развития библиографии второй степени Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгеи, которая до настоящего времени не являлась предметом специального исследования.

Статья посвящена анализу работы видного общественного деятеля и публициста дореволюционной Осетии, просветителя Г.В. (Гаппо) Баева «Народное продовольствие в Терской области». Этот труд является одним из лучших в его экономической публицистике. Он обосновывает необходимость становления новой хозяйственной культуры в крае как важнейшую проблему. Частью этой проблемы являлась организация продовольственной системы в Терской области, учитывающая климат в регионе, его экономику, менталитет его народов. Баев рассматривает историю продовольственного вопроса в России, разработку продовольственного законодательства, основные модели продовольственного обеспечения в российской деревне, сложившиеся к началу ХХ в. Констатирует отсутствие страховых зерновых запасов у всех народов области (за исключением казаков). С учетом этих обстоятельств автор предлагает модель продовольственного обеспечения в области, опирающуюся на собственный хозяйственный опыт – формирование хлебозапасной системы в осетинском селе Ольгинское. Эта модель могла стать основой смешанной натурально-денежной системы народного продовольствия в крае. Хлебозапасную систему публицист рассматривает как натуральный кредитный институт, способный приносить доходы сельскому населению, стать основой самофинансирования и самоинвестирования горской деревни. В преамбуле новой хозяйственной культуры должны лежать идеи сбережения и накопления, формирование общественных фондов и капиталов, являвшихся основой процветания ведущих экономик тогдашней Европы. Проведенный анализ статьи Баева дает возможность заключить, что она является ярким примером постановки в общественном сознании горских народов Северного Кавказа проблемы реформации традиционной хозяйственной культуры, модернизации экономики и формирования современного хозяйственного менталитета.

В статье на основе главным образом турецких архивных источников рассматриваются особенности процесса поселения и адаптации северокавказских иммигрантов на расположенном в Центральной Анатолии плато Узунъяйла (ныне округ Пынарбаши провинции Кайсери). Данная обширная малонаселенная местность стала одним из первых османских регионов, открытых Портой для переселенческой колонизации. Несмотря на спорность правового статуса этой территории и претензии на нее со стороны местного кочевого племени афшаров, власти в течение 1860-1862 гг. и позднее направили туда значительное число иммигрантских групп, результатом чего стало формирование примерно 15-тысячного черкесского (в основном адыго-абазинского) этнического анклава, включавшего в себя несколько десятков вновь созданных сел. В отличие от обычной колонизационной практики османской администрации в Анатолии, в рамках данного проекта было допущено компактное поселение иммигрантов по «племенному» принципу, что способствовало их более успешной социальной и экономической адаптации в новых условиях. Более эффективной, чем в других регионах, представляется и организация там государственной материальной помощи поселенцам. В свою очередь массовое размещение северокавказцев на Узунъяйле существенно облегчило османскому руководству задачу вытеснения оттуда и принудительного перевода на оседлость афшаров. В имевших место конфликтах между иммигрантами и кочевниками власти последовательно поддерживали черкесов, а после завершения процесса колонизации выделили указанный регион в отдельный округ, черпавший свои управленческие кадры преимущественно из собственной среды. Сравнительное хозяйственное благополучие и фактическая социокультурная автономность черкесов Узунъяйлы сделали их в османский период не только наиболее многочисленной, но и наиболее жизнеспособной кавказской общиной в стране.

Автор ставил перед собой троякую задачу. Во-первых, определить реальный информационный потенциал европейских сочинений XVIII века как источника исторических знаний о Кавказе. Во-вторых, привлечь внимание исследователей к изучению соотношения между источниковедческой и историографической ценностью этой литературы в контексте процесса зарождения научного кавказоведения. В-третьих, выявить роль приходящих политико-идеологических факторов, обусловленных геополитическими интересами западных государств и их специфическим (так сказать, ориенталистским) восприятием Востока вообще и Кавказа в частности. Авторские выводы требуют дальнейшей проверки с целью подтверждения одних идей, корректировки других и критического переосмысления третьих.

Общественно-политическое наследие российского зарубежья 1920–1930-х гг. включает комплекс воззрений о сущности большевистского режима в России и различные варианты прогнозов политического и социально-экономического развития страны. Аналогичное направление существовало и в публицистике северокавказской послереволюционной эмиграции. Ее идеологический и партийный спектр был достаточно пестрым — от меньшевиков и эсеров до монархистов, стремившихся к восстановлению «единой и неделимой» Российской империи. Однако доминантой общественно-политической жизни северокавказского зарубежья в Европе межвоенного периода была идея федеративного кавказского государства, базировавшаяся на представлениях об общности истории, обычаев, духовного уклада народов Северного Кавказа, а также экономико-географической целостности данного региона. «Как прежде, так и теперь, горцы, говорящие на разных языках, в грозные для них исторические моменты не раз являли пример единства и преданности родине и верность свою идее общекавказской солидарности», — говорилось в редакционной статье журнала «Вольные горцы» в марте 1927 г.

«Прежнего населения — черкесов и абхазов — уже нет. Обстоятельства вынудили их покинуть свою страну. Так о чем же думает наш народ, почему до сих пор не догадался двинуться в эту страну? Разве Кавказ не наш край? Весь Кавказ является нашей землей, нашей страной. Поселимся ли в стране черкесов, хоть в Дагестане, везде наша Родина».

После 2008 года стали раздаваться крики, упрекающие Россию, что из-за своей неумной и близорукой политики она потеряла свою самую надежную союзницу на Кавказе — Грузию. Такие голоса слышны как из России, так и из Грузии. Говорят, что Грузия исторически всегда стояла на страже российских интересов, с Екатерининских времен являлась оплотом России на Кавказе, что грузины всегда были верными союзниками русских, да и вообще нашими самыми близкими друзьями. Думаю, вы слышали: «Если бы Путин нам вэрнул Абхазию и Самачабло, если бы разрэшил вино — то его фотографии висэли бы в каждом грузинском доме и отношения наших народов были бы как раньшэ!»

В работе исследуется переселенческая политика Грузинской ССР в сталинский период на примере организованного переселения колхозников из западных районов Грузии в Гудаутский район Абхазии. Оригинальное название: «Демографическая колонизация как инструмент политики национальной гомогенизации в Грузинской ССР (на примере Гудаутского района Абхазии)».
Двадцатилетний межпереписной период 1939–1959 гг. ознаменовался значительными изменениями в этнической структуре населения Абхазии, в частности резким увеличением абсолютной численности грузинского населения. Если в 1939 г. численность грузин в Абхазии составляла 91 976 чел., то в 1959 г. — уже 158 221 чел. Определяющей причиной столь резких перемен были миграционные процессы, протекавшие в Абхазии в 1930 – начале 1950-х годов, прежде всего, плановое переселение в Абхазию крестьян из регионов Западной Грузии.
Главными целями переселенческой политики грузинского республиканского руководства в 1930–1950-е годы были демографическая колонизация Абхазии и ассимиляция абхазского этноса. Однако официальная печать того времени пыталась представить ситуацию в диаметрально противоположном свете. В юбилейном издании, посвященном 20-летию установления советской власти в Абхазии, сообщалось: «Сейчас в Абхазскую АССР из малоземельных районов переселяются лучшие ударники социалистических полей Грузии, переселяются новые люди, стремящиеся на новом месте дать наибольшую пользу социалистической Родине… С радостью и любовью встречает местное население переселенцев сейчас, встречает своих братьев по классу, крепя великую сталинскую дружбу народов. Приезд переселенцев сейчас — это большой праздник для трудящихся Советской Абхазии».

По-свински: на Северном Кавказе существенно выросли цены на продукты
Устроить праздничное застолье на Кавказе может оказаться не всем по карману. В канун Года свиньи килограмм огурцов стоит дороже мяса.
Осетия: на мясной диете
Только по официальным данным стоимость огурцов в Северной Осетии выросла на 85%. "Я только из магазина, – говорит жительница Владикавказа Виктория. – Лоток огурцов, в котором 400 гр., стоит 180 рублей. Качество этих огурцов тоже оставляет желать лучшего. И сметана подорожала, и яйца. А куда без этих продуктов?"

В 1918 году на Кавказе было создано независимое государство со своей символикой и столицей в Темир-Хан-Шуре. Но весной 1919 года оно пало. Власть была отдана деникинцам. За это время Горская республика сменила трех правителей, попросила финансовой помощи у Азербайджана и отчаянно сопротивлялась внешним силам.
Дагестанский историк Хаджи-Мурат Доного немного удивлен, что на Кавказе столетие со дня создания Горской республики осталось почти незамеченным, тогда как в мае этого года северокавказские историки были приглашены в Турцию на его празднование.
В Махачкале же научная конференция на эту тему состоялась на днях.
По словам Доного, Горская республика в советское время была не особо жалуема (и даже считалась буржуазным образованием).
А предтечей Горской республики был Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана, созданный на съезде 1 мая 1917 года во Владикавказе.​

Предлагаемая статья посвящена подробному рассмотрению любопытного правила, которое можно охарактеризовать как господствующий акциональный элемент двух географически соседствующих ритуальных культов, известных на территории Причерноморского культурного ареала. Так называемое правило смены мест / чередования акторов при осуществлении действий с жертвенным животным стало неповторимой составляющей функционирующего в современности фамильного молебна Аг(а)-ныха и прекратившего свое бытование более столетия назад торжества в честь «божества» Ахын. Однако этому факту, за исключением единичных намеков некоторых этнографов, долгое время не придавалось должного значения, а предположение о возможной близости и общности происхождения обоих празднеств умалчивалось. На примере собранных автором данных во время полевых экспедиционных исследований в Абхазии и Шапсугии и имеющегося в академическом доступе кавказского / северокавказского фольклорного материала (народные песни, фамильные предания) осуществляется подробный структурно-семантический анализ центральных сюжетов, который показывает значимость зафиксированного порядка действий при церемониалах. Наряду с этим сюжетом, нами выделяется целый комплекс нарративов в виде легенд и сказочных повествований, которые идеологически оправдывают необходимость организации этих обрядов и вносят ясность в вопрос об их историческом родстве (змееборческий мотив, самошествующая жертва и др.). Следовательно, идея о вероятной преемственности одного культа от другого становится действительно резонной. Оба случая — и абхазский Аг(а)-ныха, и черкесский Ахын — могут оказаться также осколочными локальными версиями более широкой в мифологическом контексте традиции, что требует дальнейших уточнений и сверки.